(Фёдор Ракушин. Царь-ягода)

Тот лес, что мне давно знаком,

Как будто вымер:

Не встретишь оборотня в нём

И нет кикимор.

Глухой тропинкою пройду

Я без опаски.

Никто не кликает беду.

Пропали сказки.

Лишь, как усталый инвалид,

Вдали от тракта

Один на вырубке стоит

Бесхозный трактор.

А у поваленной сосны

В печальной позе

С запрошлой, кажется, весны

Завяз бульдозер.

Какого лешего ему

В болоте надо? —

И сам я толком не пойму.

Стоит — и ладно.

Под сенью вековых берез,

У старой гати,

Наполовину в землю врос

Стогометатель...

Стоят они и в зной, и в мрак,

В дожди и грозы.

Здесь — заповедный автопарк,

Резерв колхоза.

Бросил всё,

Глотая дали,

Полетел, как пионер...

А на месте мне сказали:

— Мы Гарольда Р. не ждали.

БАМу нужен Роберт Р.

(Гарольд Регистан. Дорога земная)

Отчитав стихи на ЗИЛе,

Полетел вдогон судьбе...

На КАМАЗе возразили:

«Мы другого пригласили.

Нужен нам Евгений Е.».

Я рванулся в стройотряды:

Вдруг сойду за своего?!

Но сказали мне с досадой:

«Нам Гарольда Р. не надо.

Где б найти Булата О.?»

На Кавказ, в родные дали,

Я помчался, как стрела.

На Кавказе мне сказали:

«Вы немного опоздали.

Мы Расула Г. сменяли

Только что на Беллу А.».

Не летаю я, как птица,

Не влюбляюсь в стюардесс.

Я опять живу в столице,

И отводят мне страницы

«Крокодил» и «Клуб ДС».

Начинаются прямо от Спасских ворот

эти — памятные — двести десять шагов...

Это я потом шаги подсчитал.

Приходил сюда наяву и во сне.

Будто что-то заранее загадал,

что-то самое необходимое мне.

(Роберт Рождественский. За того парня)

Разносится курантов первый удар,

отзываясь эхом в кремлёвской стене.

Я давно заранее загадал

самое-самое необходимое мне.

Словно завороженный, я глядел,

как караул печатает шаг.

И дырочку, словно во сне, вертел в пиджаке —

под лауреатский знак.

И входит Она,

верная мне Поэзия,

в резиновых сапогах,

облепленных жижей болотной...

Корзину, полную клюквы,

у двери поставив,

уходит Поэзия.

(Полина Рожнова. Разрыв-трава)

Разуверившись в россказнях

про золотую рыбку,

что повывелась в наших

водоёмах под Вологдой,

как-то вспомнила я,

что верная мне Поэзия

засиделась, скучая без дела.

Я нашла на повети

лаптишки,

одежонку дала кой-какую,

говорю ей:

"Ступай себе с Богом,

но пустая,

гляди, не вертайся!"...

В первый раз

возвернулась с грибами

и с лечебной разрыв-травою,

вдругорядь

наловила рыбёшки,

а намедни полкороба клюквы

еле-еле припёрла с болота.

Так живём:

я грибы мариную,

собираю фольклор между делом,

а Она у меня на посылках...

Не нарадуюсь,

честное слово!

На моём рабочем столе

Вся история воскресает,

Бьётся мысль людей величайших,

Страсти умершие кипят!..

На моём рабочем столе

Возрастают безмерно массы,

Спорит Время с самим Пространством.

Как удерживаешь ты это

На себе, мой рабочий стол?!

(Иван Савельев. Гармония)

На конце моего пера

Бьется мысль людей величайших.

Я её, как могу, шлифую,

И, на эту работу глядя,

Покраснел мой рабочий стол.

Мне б на том и остановиться,

Да призвал я умерших страсти,

И под грузом людских пороков

Зашатался рабочий стол.

А когда я расправил плечи

И, талантом своим любуясь,

Натравил на Пространство Время,

Развалился рабочий стол.

Я ничуть о том не жалею.

Отыскав поздоровше доски

И купив подлиннее гвозди,

Для своих забав богатырских

Сколочу я покрепче стол.

Я с историческим разбегом

начну, но буду ли прощён?

Пятнадцатым потянет веком,

как с кухни вот сейчас борщом.

(Вадим Сикорский. Заповедь)

У всех эпох есть вкус и запах.

Античность — как земля весной.

А нынешний прогнивший Запад

воняет базой овощной.

Устав с историей возиться,

я к выводам пришёл таким:

года испанских инквизиций

заметно отдают жарким;

горелою небесной манной —

мафусаиловы века...

Вот Генрих, завладев Наваррой,

навару ждёт наверняка.

Дышу я кухонным угаром

и постигаю суть вещей.

Меня историки недаром

зовут: профессор кислых щей.

Вот я спрошу любого прохожего,

самого что ни на есть непригожего,

прямо спрошу: — Который час?

– Восемь! – он честно ответит тотчас.

Как же не верить, если он говорит?!

Как же не верить людскому слову...

(Борис Слуцкий. Неоконченные споры)

...Этим вопросом я пользуюсь исстари,

если желаю проверить на искренность.

Спросишь в упор: «Который час?»

Кто пред тобою — ясно тотчас.

Первый в ответ (это мне знакомо)

вдруг заюлит: мол, оставил дома,

на пианино часы забыл...

Мне бы винтовку — на месте б убил!