– Я видела его так близко, как тебя сейчас. Клянусь, у него в глазах стояли слезы. Бог накажет меня, если я вру.

Студенты университета, чья демонстрация за несколько дней до того прошла по улицам, будто попрятались.

Настроение в городе было праздничное. Лавки открылись. Такси (как на конной тяге, так и на бензиновой) заполнили улицы. Над Аддис-Абебой сияло солнце, и день был прекрасен во всех отношениях.

А вот у нас в бунгало царило уныние. В моих глазах генерал Мебрату и Земуй были «хорошие парни», герои. Правда, и император вовсе не представлялся мне злодеем, что бы там ни говорили руководители переворота. И все-таки я бы желал, чтобы затея генерала увенчалась успехом. Однако события пошли по наихудшему сценарию, мои герои преобразились в «плохих парней», и никто не осмелился бы с этим спорить.

Розина и Генет жадно кидались на новости, наперед зная, что ничего хорошего не услышат.

Я только сейчас осознал, что Земуй никогда больше не придет за своим мотоциклом, а Дарвин не получит писем от друга. Да и с партиями в бридж с участием генерала Мебрату, скорее всего, покончено.

Император назначил колоссальную награду за поимку Мебрату и его брата. В ночь после возвращения императора в городе еще гремели выстрелы, шла охота на последних мятежников. Мне было очень жалко рядовых гвардейцев вроде того, что выволакивали на улицу из дома напротив, все его преступление заключалось в том, что он выполнял приказы генерала Мебрату. А генерал проиграл.

Я уж и не знал, что мне думать о нашем генерале; у человека, которого мы знали и любили, не могло быть ничего общего с ужасным мятежом. Всякий раз, когда я слышал выстрелы, мне казалось, что это казнят его или Земуя.

На следующее утро меня разбудили громкие рыдания из комнаты Розины. В коридоре я наткнулся на Гхоша и Хему, прямо в пижамах мы бросились к служанке.

У двери Розины с мрачными лицами стояли Гебре и еще двое. Розина истерически причитала на языке тигринья, но суть была понятна и без перевода.

Мы узнали, что небольшой отряд генерала Мебрату отступил в горы Энтото, а затем спустился в долину неподалеку от города Назрета. Они направились к горе Зиквала, спящему вулкану, где надеялись укрыться на землях, принадлежащих семье Можо.

Их выдали громкими криками лулулулу попавшиеся навстречу крестьяне.

Вскоре отряд окружили силы полиции. В последней перестрелке, когда кончились патроны, генерал Мебрату отобрал оружие у одного раненого полицейского, потом подполз к другому, чтобы отнять пистолет и у него, позвал на помощь своего брата Эскиндера, а тот выстрелил генералу в лицо, а себе – в рот. Непонятно, заранее они договорились о самоубийстве или Эскиндер решил за них двоих. Что касается Земуя, отца Генет и друга Дарвина, он не пожелал сдаться, полицейские его окружили и застрелили.

Пуля Эскиндера угодила генералу в щеку, выбила правый глаз, который повис на ниточке, и застряла под левым глазом. Каким-то чудом пуля не проникла внутрь черепа. Генерал потерял сознание, но остался жив. Его срочно перевезли за сто километров в Аддис-Абебу, в военный госпиталь.

Мы вчетвером сидели за обеденным столом, стараясь не слушать завываний Розины. Сквозь них до меня доносились рыдания Генет. Хотя Хема уже навестила Розину и вернулась к нам, я никак не мог заставить себя пойти повидать убитую горем служанку. Шива закрыл руками уши, глаза у него были мокрые.

Пока мы сидели за столом, позвонили из канцелярии школы.

– Занятия возобновляются, – объявил Гхош, положив трубку, – не забудьте физкультурную форму.

Гхош отмел наши опасения и убедил нас, что лучше сидеть на уроках, чем слушать причитания Розины. Он повез нас в школу на машине, мы с Шивой расположились на переднем сиденье.

Возле Национального Банка на проезжую часть высыпала толпа, заряженная странной энергией, и направилась к нам. Машина ползла вперед. Вдруг прямо перед собой я увидел три трупа, болтающихся на виселице. Гхош велел нам отвернуться, но было уже поздно. Неподвижные тела, казалось, висят здесь давным-давно. Шеи у них были неестественно выгнуты, руки связаны за спиной.

Толпа обступила нашу машину. Зрелище, судя по всему, только-только завершилось. Вперед выступил молодой человек в компании еще двоих, они забарабанили кулаками по капоту машины, грохот заставил меня подпрыгнуть. Злоумышленник ухмыльнулся и сказал что-то, явно нелестное для нас. Что-то стукнуло по крыше у нас над головой, и наш автомобиль принялись раскачивать туда-сюда.

Сейчас нас повесят рядом с этими, мелькнуло у меня в голове. Крик застрял у меня в горле, я вцепился в приборный щиток.

– Спокойно, мальчики, – прошептал Гхош. – Улыбайтесь, машите, показывайте зубы! Кивайте… делайте вид, что мы прибыли полюбоваться на зрелище.

Не знаю, вымучил ли я улыбку, но крик сдержал. Мы с Шивой напустили на себя беззаботный вид, помахали руками. То ли толпу порадовал вид двойняшек, то ли у людей возникла уверенность, что мы такие же безумцы, как и они сами, только послышался смех, после чего по машине стали колотить уже как-то добродушно, без злости.

Гхош раскланивался на все стороны, широко улыбался, бормотал оживленно:

– Знаю, знаю, ты такой крутой, и ты тоже, привет, я приехал полюбоваться казнью, а давай-ка лучше повесим тебя, как любезно с вашей стороны, спасибо, спасибо…

Машина потихоньку ползла вперед. Прежде я никогда не видел Гхоша таким, фальшивая улыбка, скрывающая презрение и ярость, была мне в новинку. Наконец толпа осталась позади, путь был свободен. Обернувшись назад, я увидел, как с повешенных сдирают кожаные ботинки.

Мы с Шивой прижимались друг к дружке. Нас била дрожь. На парковке у школы Гхош выключил зажигание и притянул нас к себе. Из глаз у меня полились слезы. Я плакал по Земую, по генералу Мебрату с выбитым глазом, по Генет и Розине, наконец, по себе самому В объятиях Гхоша мне было хорошо и спокойно. Он вытер мне лицо своим носовым платком, а другим его концом промокнул слезы Шиве.

– Вы совершили самый храбрый поступок в жизни. Вы сохранили хладнокровие, натянули решимость на колки. Я вами горжусь. Вот что – на уик-энд мы уедем из города. К горячим источникам – в Содере или Волисо. Поплаваем всласть и забудем обо всем.

Он стиснул нас на прощанье.

– Если найду Меконнена, он будет здесь со своим такси в обычное время. Если не найду, приеду сам в четыре.

У дверей школы я обернулся. Гхош смотрел нам вслед, он помахал мне.

Школа гудела. Дети наперебой рассказывали,-что видели и делали. У меня не было никакого желания вносить свою лепту. Слушать тоже не хотелось.

В тот день, пока мы были в школе, четверо мужчин на джипе приехали за Гхошем. Его забрали как обычного уголовника, сковали руки за спиной и погнали перед собой, награждая тычками. В. В. Гонад, который и рассказал все Хеме, пытался убедить людей в джипе, что это ошибка, что Гхош – уважаемый человек, хирург, но лишь получил удар тяжелым башмаком в живот.

Хема, не поверив, что Гхоша арестовали, стремглав помчалась домой. Да он наверняка сидит в кресле, задрав босые ноги на стол, и читает книгу! Хема даже заранее на него разозлилась.

Она бурей ворвалась в бунгало:

– Видишь, как для нас оказалось опасно связываться с генералом? Что я тебе говорила? По твоей милости нас всех могли убить!

Всякий раз, когда она накидывалась на него, Гхош становился в позу матадора и принимался вертеть перед разъяренным быком воображаемой мулетой. По-нашему, это было смешно. Хема этой точки зрения не разделяла.

Но сейчас, в отсутствие матадора, в доме было тихо. Звеня браслетами, Хема пронеслась по комнатам. В голове ее роились образы один страшнее другого. Ему связали руки за спиной и бьют по лицу, по гениталиям… Хема кинулась в туалет, и ее вырвало. Когда тошнить перестало, она зажгла благовония, позвонила в колокольчик и дала обет, что совершит паломничество в храмы Тирупати[72] и Веланкани, если Гхош вернется целым и невредимым.