Дважды Генет чуть не наткнулась на меня, Человека-невидимку, в последнюю секунду поменяв направление движения. В третий раз она замерла в нескольких миллиметрах от меня, и Человек-невидимка с трудом сдержал смех. Она махала руками не хуже ветряной мельницы и чуть не выбила мне глаз.

А потом начались странности.

Завязав себе глаза, я поймал Генет в течение тридцати секунд, а на Шиву ушло пятнадцать. Как это у меня получилось? Я следовал за своим носом. Понятия не имел, что такое возможно. Обоняние заменило мне зрение. Меня вел инстинкт, который проявился, только когда я ослеп.

Шива, когда очередь дошла до него, нашел нас почти столь же быстро. Про дождь мы и думать забыли.

Я опять завязал Генет глаза, и на поиски у нее ушло даже больше времени, чем в первый раз. Толку от ее носа не было никакого. Целых полчаса я смотрел, как она шарится по комнате.

Расстроившись, она сорвала повязку и несправедливо обвинила нас, что мы сговорились и нарочно переходим с места на место.

Когда Гхош пришел домой на обед, Генет и я бросились к нему и наперебой принялись рассказывать про игру.

– Подождите! Прекратите! – взмолился тот. – Когда вы трещите на пару, ничего не могу понять. Генет, говори первая. Начни сначала. И продолжай, пока не доберешься до конца. Тогда и остановишься[65]. Чьи это слова?

– Твои, – ответила Генет.

– Это слова Короля из «Алисы в стране чудес», – сказал Шива. – Страница 93. Глава двенадцатая. И ты выбросил три слова и запятую.

– Ничего подобного! – воспротивился Гхош, не в силах скрыть удивления.

– Ты выбросил «мрачно ответил король, запятая».

– Ну ты даешь… – пробормотал Гхош. – Давай, Генет, рассказывай, что случилось.

Она изложила суть дела и призвала его в судьи. В какой бы точке комнаты Гхош ни поставил Генет, я с завязанными глазами неизменно выходил прямо на нее. Гхош попросил, чтобы мы завязали глаза ему, но у него получилось ничуть не лучше, чем у Генет. Мы бы и дальше продолжали «исследовать феномен», но Гхошу пора было возвращаться в больницу.

Генет весь день морщила лоб, хмурилась. Я ощущал на себе взгляд ее горящих глаз.

– Куда ты смотришь? – спросила она.

– А что, закон запрещает смотреть?

– Да.

Я показал ей язык. Она вскочила со стула и бросилась на меня. Врасплох она меня не застала. Мы покатились по полу. Вскоре она лежала на спине, закинув руки за голову, а я был сверху. Но победа далась мне нелегко.

– Слезь с меня.

– Еще чего. Чтобы ты опять на меня кинулась?

– Слезь, сказала.

– Ладно. Но если ты начнешь опять, я сделаю вот что. – Я сдавил ей грудную клетку коленями.

Злость ее утекла в вопли и истерический смех.

– Отпусти! – взмолилась она.

Зная ее и памятуя о том, как быстро погасший с виду огонь может разгореться вновь, я для верности сдавил ее еще раз и поднялся. Спиной к Генет я старался не поворачиваться.

Генет бегала быстрее Шивы, а мне уступала только на коротких дистанциях. Поступь у нее была такая легкая, что она могла бежать хоть весь день. В лазании по деревьям, футболе, рукоборье или фехтовании она была ничуть не хуже нас.

Но жмурки выявили отличие.

За ужином, когда Хема и Гхош были рядом, Генет вела себя тише воды ниже травы. Голубые заколки в волосах уступили место устрашающим зажимам и булавке величиной со спицу. По просьбе Хемы она пересказала, что прочла в своей книге про «Тайную Семерку»[66]. От Алмаз и Розины, которые вертелись рядом, пытаясь положить нам добавки, Генет отмахивалась. Служанки всегда ели в кухне после нас.

После ужина Генет пожелала всем спокойной ночи и удалилась в комнату Розины, примыкающую к нашему бунгало. Гхош листал «Алису в стране чудес». Я заглянул ему через плечо. На странице девяносто третьей все совпало вплоть до запятой. Шива оказался прав.

Дождь перестал, когда мы уже легли, нет чтобы днем. Тишина была облегчением и вместе с тем испытанием для нервов, ибо дождь мог возобновиться в любую минуту.

На сон грядущий Хема нам читала – ежевечерний ритуал, начало которому было положено, когда Шива лишился языка. Последние несколько дней мы слушали «Людоеда в Мальгуди» Р. К. Нарайана[67]. Гхош сидел у нашей постели с другой стороны и, склонив голову, слушал. Действие разворачивалось неторопливо, сюжет никак не мог набрать обороты. Но пожалуй, это был сознательный прием. Стоило нам привыкнуть к ритму, как «скучная» жизнь индийской деревни сделалась занятной и даже забавной. Мальгуди населяли персонажи, похожие на наших знакомых, рабы привычек, профессии, верований, зачастую на редкость дурацких, что, впрочем, было заметно только постороннему.

В размеренную жизнь Мальгуди ворвался телефонный звонок. Гхош подошел к аппарату.

– Сию минуту, – произнес он, глядя на Хему, и положил трубку. – Принцесса Турунеш рожает. Шесть сантиметров. Схватки каждые пять минут. Матушка с ней в отдельной палате.

– Что значит «шесть сантиметров»? – спросил я. Гхош собирался ответить, но Хема, уже расчесывая у

зеркала волосы, его опередила:

– Ничего особенного, милый. У принцессы будет ребенок. Мне надо идти.

– Я с тобой, – поднялся Гхош. Если предстояло кесарево сечение, он ассистировал.

Я не любил, когда они срывались с места ночью. Боялся я не грабителей, меня снедало беспокойство, вдруг что-то случится и Хема и Гхош не вернутся. Днем я ничего подобного не испытывал. Но по ночам, когда они отправлялись на танцы в «Ювентус» или на партию бриджа к миссис Редди, я места себе не находил, воображая всякие ужасы.

Стоило им выйти, как я босиком и в пижаме прокрался в гостиную и включил на «Грюндиге» коротковолновый диапазон.

Помехи перекрыл шум мотоцикла. На полпути к Миссии сержант Земуй обязательно глушил мотор, чтобы никого не беспокоить. В тишине слышался только скрип пружин и шуршание шин. Земуй вкатывал мотоцикл под навес и со щелчком откидывал подножку.

Мне нравился этот нескладный «БМВ» с его торчащими на обе стороны цилиндрами, Шиве тоже. У машин есть пол, и «БМВ» был дамой царского рода. Сколько себя помню, низкий рокот ее мотора звучал рядом по утрам и поздно ночью, когда Земуй уезжал на работу и возвращался. Я слушал удаляющуюся поступь его тяжелых башмаков, и мне делалось его жалко. Я представлял себе, как неуютно ему брести домой в одиночестве, особенно в дождь. Длинный плащ и пластиковый капюшон не спасали, все равно промокнешь.

Через пять минут я услышал, как скрипнула кухонная дверь. Вошла Генет в моей пижаме, из которой я вырос.

Давнишней злости не было и в помине. Ее сменило незнакомое выражение: печаль. Волосы у Генет были откинуты назад и повязаны голубой лентой. Какая-то она была вялая, отстраненная, будто мы расстались пару лет тому назад.

– Где Шива? – спросила она, садясь напротив меня.

– В нашей комнате. А что?

– Ничего. Так.

– Хему и Гхоша вызвали в больницу.

– Знаю. Они сказали маме.

– С тобой все хорошо?

Она пожала плечами. Глаза ее смотрели сквозь светящуюся шкалу «Грюндига» на какую-то отдаленную планету. На правой радужке у нее было размазанное пятнышко, след от попавшей искры. Это случилось, когда мы маленькими детьми раздобыли где-то целую ленту винтовочных капсюлей и принялись колотить по ним камнями. Изъян был заметен только с близкого расстояния и под определенным углом, а то, что глаз чуть косил, только придавало ей мечтательный вид.

Хрипела китайская радиостанция, дребезжащий женский голос издавал звуки, которые невозможно было воспроизвести. Мне стало смешно, но Генет даже не улыбнулась.

– Мэрион? Сыграешь со мной в жмурки? – Голос у нее был нежный, мягкий. – Один-единственный разик.

Я застонал.

– Ну пожалуйста…

Ее настойчивость поразила меня. Словно ее будущее было поставлено на карту.