— Жизнь заставляет, — сказал я. — Если б не заставляла, не жили бы.

Вечерело. Мы двинулись по главной улице, справедливо рассудив, что здесь будет легче всего отыскать какую-нибудь таверну с постоялым двором. Квартал Ювелиров, упомянутый Андро, поищем завтра, выспавшись, отъевшись и на свежую голову. Да-да, на свежую голову! Сегодня я пить не собирался.

Как говорится, благими намерениями дорога в зад вымощена…

Кроме пива, в таверне «Пьяный голубь» ничего не подавали. Другие заведения подобного рода либо ломились от посетителей, либо были слишком грязны, либо изобиловали таким количеством подозрительных рож, что даже я предпочел убраться подальше. Впрочем, думаю, что и в тех местах пиво да вино — единственные средства утоления жажды.

Пришлось пойти наперекор намерениям. Жуля, скривив гримасу, отхлебнула пиво и тут же отказалась. И оказалась права — такой гадости я даже в Похмелье не пробовал, потому не стал рисковать здоровьем, потребляя черт знает что. Но мясо с картофелем оказались вполне сносным.

Вечер обошелся без происшествий, что сильно удивило. Обычно каждый раз перед тем, как поспать, я вступал в конфликт с тем или иным представителем той или иной части общества. Может, на сегодня хватило утренних и дневных приключений? Очень на это надеюсь. Устал уже от такого разнообразия. Неплохо бы и отдохнуть.

Да и девушка тоже устала. Отужинав, я без возражений заплатил за еду и ночлег и, получив от хозяина координаты жилья, направился туда, поддерживая отчаянно зевающую Жулю.

Комната оказалась аккуратной, что тоже удивляло. Но — что вообще бы потрясло, будь я более бодр и весел — дверь крепко запиралась изнутри. Чем я и не преминул воспользоваться, а потом вслед за Жулей упал на кровать и, крепко обняв девушку, провалился в тяжелый сон.

… Я шел по мерзкой местности, уже знакомой по недавнему хмельному бреду. По-прежнему из недр бесплодной земли били едкожидкостные фонтаны, в наполненном зловонием воздухе висели сташненькие птички, которых горячий воздух, струившийся от песка вверх, увеличивал до абсурдных размеров и форм. Вохепсы летали, плевались, гадили, дрались, ругались и хулиганили. Ни на что другое они, похоже, просто не были способны органически.

Неподалеку стоял обшарпанный стол, рядом с ним — стул. На стуле, закинув обе ноги на столешницу, развалился Бодун. Сцепив руки на затылке, он раскачивался на стуле и во все горло пел. Развлекался, значит.

Пел Бодун отвратительно, это я еще по прошлому случаю помнил. А пение способом ора — вообще нечто ужасное, если исходит из его луженой глотки.

— Хай, Бодуниссимо, — сказал я, подходя сзади.

Мужик замолк, резко вывернул голову, пытаясь посмотреть на меня. Стул не выдержал такого издевательства, ножки подломились. Бодун грохнулся на землю и развалился в останках мебели. Все же увидел меня. Взвыл, вскочил, шарахнулся лбом о край стола, вновь упал, вновь вскочил, вновь ударился. Упал еще раз. Подергался немного и затих.

Я подошел поближе. Мужик явно валялся в отключке. Рядом стояла достопамятная бутыль с не менее славной памяти мутным содержимым. Я взял сосуд и плеснул Бодуну в лицо.

Он дрыгнул ногой. Потом рукой. Открыл глаза. Узрел физиономию, склонившуюся над ним, взвыл, вскочил, снова саданулся об стол, сел на землю. Схватился рукой за быстро набухающую многоэтажную шишку и заскулил, обреченно на меня глядя.

— Челом тебе, Хорсище, бьем…

— Да уж, — усмехнулся я. — Уж бьем — так бьем. Всем бьемам бьем.

— Клизму ставить не будешь? — с надеждой спросил Бодун. Впрочем, надежда была весьма слабой.

— Пока не знаю. Скажи-ка, что я тут делаю?

— А мне откуда? Я сам в изумлении! Сюда никто дважды не попадает. Никогда такого не случалось. А тут — погляди ж ты! Не, ты точно клизму делать не будешь?

— Сказал ведь: посмотрим.

— А-а, ну, значит, не будешь, — неуверенно протянул Бодун и поднялся, пошатываясь и держась за стол. — Мне и того разу хватило. Насилу отошел.

— Не шути погано, — пожал я плечами. — Не такое схлопотать можно.

— Куда уж хуже, — содрогнулся Бодун. — Пять ден в коме валялся. Шутка ли — тридцать литров спирту в задницу! Такое даже прадед не выдерживал, глубокое ему плаванье…

— Плаванье в чем?

— А, он в Оне утонул. Это река такая в Алкостане.

— Разве Алкостан существует?

— Конечно, но на задворках мира. И это далеко не такая веселая страна, как рассказывают досужие выдумщики. Там все алкоголики — даже собаки, даже рыбы. Причем рыбы — самые отъявленные, поскольку реки-то текут алкогольные. Фу! Даже я такого не вынес бы — сутками пьянствовать. Причем всю жизнь. Бр-р-р-р…

И Бодун очень натурально содрогнулся.

— Скажи мне, — попросил я, — что за «японский бог»? Это слово вроде бы что-то пробудило в моей памяти, но я не уверен…

— Японский бог? — мужик пожал плечами. — Не знаю. Красиво звучит. Это я сам придумал.

— Так уж и сам…

— Угу. А че? Думаешь, не могу? Могу! Хочешь, еще придумаю? Вот, например, термореактивный ежик…

— Какие новости? — поспешно перебил я. — Что-нибудь новенькое приключилось?

— Ага, а как же! Ты пришел! Во второй раз! Слушай. Давай выпьем за это, а?

Я замотал головой, решительно отказываясь от заманчивого предложения.

— Не, — говорю, — мне еще предстоит. С андроидами будем гулять.

— Ого! С андроидами, — Бодун уважительно посмотрел на меня. — Вот это да-а! Крутой! Их еще никто не сумел перепить, даже мой прадедушка, прах его пуху, крутой был выпивоха…

Странно…

— Мне один повстречался… ну, тот, который пригласил на торжество. Так он сказал, что вообще не пьет, — возразил я.

— «Вообще не пьет» — понятие весьма и ах растяжительное. Если некто зараз выпивает бочку и даже не косеет, то пара небольших бутылок, к примеру, рому для него будет совсем не опасной, а скорее — двумя каплями к обеду. Или завтраку.

— Хм-м…

Исключительно бодрящие сведения.

— Ты на своем опыте знаешь?

— Да нет, говорю ж — прадед экспериментировал. Великий практик был, помер от передозировки пива в самогоне…

— Ты же говорил, он в Оне… хм… утонул.

— Это другой прадед.

— А-а…

Бодун потер шишку на лбу и поморщился.

— Надолго к нам?

— Я? Откуда мне знать? Я бы с удовольствием узнал, как вообще сюда попадают.

— Ну, тут способ простой — напиваешься как сапожник, ложишься и засыпаешь. Если достоин, просыпаешься здесь.

— Странность в том, что я не пил… ну, почти. И тем более как сапожник. Слушай, а тут часто сапожники бывают?

— Почти половина всех, кто удостоился глотка похмельной бормотухи.

— А остальные?

— В основном дворяне. Лем. Ты вот еще. Ну, и шваль разная.

— А ну-ка погоди, ты что, меня со всякой швалью в один ряд ставишь?..

— Ой, извини, вырвалось случайно.

— За такие «случайно» можно и клизму!

Бодун побледнел и передернулся.

— Не надо клизму! Ну, сказал, не подумал… Шваль всякая — это там Эд-Ар, Мамбара… тьфу, не могу запомнить это имя… в общем, дварф один…

Бодун осекся, увидев, что я мрачно смотрю на него и перевожу взгляд на бутыль — и обратно. Прикидываю, значит.

— Жрец меня чуть к праотцам не отправил, — голос был холоден, словно лед на Марсе. — Он имел надо мной полную власть. Значит, ты хочешь сказать, всякая шваль может помыкать мною как хочет?