По словам Доихары, экс-император прекрасно понял, что в действительности означает такое предложение. Доихара так же заявил следователю, что Итагаки просил его не прибегать к силе, чтобы добиться переезда Пу И из Тяньцзиня в Мукден.

Но Пу И колебался, и тогда… Впрочем, лучше предоставим слово ему самому.

Допрошенный токийским трибуналом, экc-импepaтop показал, что еще до его восхождения на престол в оккупированном японцами Мукдене существовала автономистская китайская организация под названием "Местный комитет по сохранению мира". Она была создана японцами, и одним из активных ее членов был Доихара, в то время мэр Мукдена. Пу И показал, что Доихара оказывал большое давление на китайских чиновников, которые остались в Мукдене, "с целью организации там марионеточного режима". По этому поводу Доихара был с визитом и у него, но Пу И предложение отклонил. Естественно, что экс-императора тут же спросили, почему во время "маньчжурского инцидента" в 1931 году он перебрался из Тяньцзиня, где жил с 1924 года, в Маньчжурию, в Порт-Артур, поближе к Мукдену. Пу И разъяснил, что решился на переезд потому, что вокруг него стало происходить "очень много подозрительных событий… шла целая серия угроз и террористических актов" и он стал опасаться за свою жизнь.

И тут экс-император тоже был близок к истине. Токийский процесс убедительно показал, что в Тяньцзине действовала рука того же вездесущего Доихары. Хозяева приказали ему не пускать в ход силу, но ведь никто не запрещал шантажировать страхом. А в делах такого рода он слыл мастером своего дела, и не случайно американский журналист Марк Гейн, наблюдавший за Доихарой в зале заседаний Международного военного трибунала, охарактеризовал его как "одного из величайших политиканов и тайных агентов нашего века, шпионы которого кишели по всей Азии".

И подсудимые, и защита стремились затянуть процесс, затруднить установление истины. Они, так же как в Нюрнберге, рассчитывали на спасительную роль времени, на "холодную войну", которая, по их расчетам, каждый час могла перерасти в войну настоящую.

Что касается Доихары, то он, как опытнейший разведчик, яснее всех других понимал, что эшафот неизбежен, к нему равно ведут оба пути признание и отрицание. Так для чего же Доихара ухватился за соломинку отрицание? Действуя так, он полагал, что работает на историю. Придет время, и Кэндзи Доихара станет национальным героем и мучеником. Так какой же смысл в признании? Та же смерть, но не величественная, а жалкая. В этом был весь Доихара. Опаснейший и нераскаявшийся преступник из породы тех, кого жизнь ничему не учит. И надо сказать, что тайная мечта Доихары не была столь уж иллюзорной. Разве не подтверждение тому памятник на горе у города Нагоя, где в числе имен семи самураев-мучеников высечено и имя Кэндзи Доихары…

Прав был главный обвинитель Кинан, подчеркнувший в своей речи, что вернуть свободу этим людям — значит разрешить им начать все сначала: ведь, отрицая свою вину, они тем самым признают все содеянное ими естественным и законным.

Однако не все подсудимые, дружно ухватившиеся вместе с Доихарой за соломинку — отрицание, руководствовались теми же мотивами, что и он. Многих на этот путь толкнула отчаянная надежда уцелеть. Степень участия подсудимых в преступном заговоре была различной. То, что делал Доихара, не делали Того и Сигэмицу, не делали другие. Ведь даже в Нюрнберге, рассуждали обвиняемые, не всех казнили, некоторых лишили свободы, троих же вообще оправдали. И каждый из подсудимых по-своему надеялся, по-своему лгал, по-своему защищался. Большинство рассчитывало хотя бы частично утопить правду в болоте многословия, елико возможно затянуть процесс. Почти год — с 24 февраля 1947 года по 12 января 1948 года — защита представляла свои доказательства. Эти усилия адвокатов получили отражение в стенограмме, включавшей 20 171 страницу. Суду было представлено 1527 документов и 524 свидетеля. 31 день длилась заключительная речь защиты, объем стенограммы составил 6033 машинописные страницы. Для сравнения укажем, что обвинение произносило заключительную речь 14 дней, а объем стенограммы составил 3126 страниц. И столь широкие, необоснованно широкие возможности были предоставлены для защиты тем, кто, находясь у власти, казнил, пытал, заключал без суда и следствия в концентрационные лагеря многие сотни тысяч ни в чем не повинных людей.

Однако Кэндзи Доихара не пытался использовать эти возможности. Как проницательный разведчик, он был способен вернее других оценить силу улик, собранных обвинением. Однако заставить совсем молчать своих адвокатов, как молчал он сам, Доихара, конечно, не мог. Да и не хотел этого: ведь полный отказ от фазы защиты мог быть истолкован как его молчаливое согласие с тем, что утверждало обвинение. Когда же адвокаты вступили в дело, то, кроме неприятностей и конфуза, это ничего не дало матерому разведчику, хотя его время защиты и было самым коротким на процессе.

Защита, например, пыталась доказать, будто Кэндзи Доихара был другом китайского народа и ни в каких интригах, связанных с организацией автономных правительств по всему Китаю, он, разумеется, участия не принимал. Подтвердить это был призван свидетель Макото Аидзава, служивший под командованием Кэндзи Доихары — главы военной миссии в Мукдене с апреля 1933 по март 1936 года. Пока зачитывались показания Аидзавы (он ведал отделом прессы при военной миссии в Мукдене), все шло гладко. Но вот выступил обвинитель китайский судья Ни.

Вопрос. Когда вы работали под командованием Доихары, знали ли вы, что в 1935 году он предпринял политическое наступление для создания независимого государства в Северном Китае под угрозой послать пять дивизий за Великую Китайскую стену и посадить императора Маньчжоу-Го в Пекине?

Ответ. Я ничего не знаю об этом.

Вопрос. Знаете ли вы, что он был в районе Пекина и Тяньцзиня в ноябре 1935 года в связи с вышеназванным движением?

Ответ. Да.

Вопрос. Знаете ли вы, что газеты всего мира сообщали о деятельности Доихары в районе Тяньцзиня и Пекина в связи с организацией движения за автономию пяти провинций?

Ответ. Печать, может быть, в то время и помещала подобные сообщения, но я не помню их сейчас. Я не думаю, что генерал Доихара имел какое-нибудь отношение к сепаратистскому движению пяти провинций Северного Китая.

Вопрос. Поскольку вы занимались сбором сведений как лицо, ведавшее отделом прессы, вы читали эти газетные сообщения?

Ответ. По-моему, я читал их.

Вопрос. Кому миссия передавала различные собранные сведения?

Ответ. Командующему. (Имеется в виду командующий Квантунской армией. Авт.)

А вот вопросы к свидетелю — генерал-лейтенанту Канази Ядзаки:

Обвинитель. Но генералу Доихаре были известны боевые задачи, стоящие перед его армией в случае войны с Советским Союзом, не так ли?

Свидетель. Генерал Доихара знал об оперативном плане на случай возникновения войны, но только постольку, поскольку это касалось Пятой армии.

Вопрос. Были ли известны вам, офицеру штаба Квантунской армии, содержание оперативного плана войны против СССР в 1939 году и задачи Пятой армии по этому плану?

Ответ. Да, мне это было известно.

Вопрос. Не предусматривались ли оперативным планом войны против СССР в 1939 году операции по захвату советской Приморской области? И не должна ли была Пятая армия участвовать в этих операциях?

Ответ. Командующий не знает о своих военных обязанностях до тех пор, пока не начнется война…

…За участие в подготовке, развязывании и ведении агрессивных войн, за нарушение законов и обычаев ведения войны Кэндзи Доихара был приговорен Международным военным трибуналом к смертной казни через повешение.

22 ноября 1948 года генерал Макартур, который в качестве главнокомандующего союзными войсками на основании устава трибунала имел "право в любое время смягчить наказание или каким-либо образом изменить приговор, но не повысить наказание", утвердил решение, вынесенное Международным военным трибуналом. При этом он указал, что "не может найти никакого упущения или упущений в ходе судебного разбирательства, чтобы оправдать вмешательство в приговор".