Рихард Зорге решил сделать ставку на этого "серого подполковника". Нет, он не навязывался ему в друзья. Поначалу они встречались то в посольстве, то в немецком клубе, то "У Рейнгольда" — в баре немца, славившегося своими сосисками по-баварски, мюнхенским пивом и прогитлеровскими взглядами. Конечно же, Зорге ничего не спрашивал. Рихард говорил сам, во всем блеске демонстрируя перед хватким разведчиком знание и обстановки в Японии, и нацистской фразеологии. Рассказал о своем визите к генералу Хаусхоферу, редактору журнала "Цайтшрифт фюр геополитик", даже показал его рекомендательное письмо.

— Вы знакомы с самим Хаусхофером?! — воскликнул Отт. — Я преклоняюсь перед его талантами и являюсь ревностным приверженцем его теории о геополитике. Рад, что наши взгляды совпадают, господин Зорге. Всегда готов оказать вам содействие в выполнении поручений господина генерала Хаусхофера.

— И я, в свою очередь, так же буду весьма рад помочь вам. Конечно, в силу своих скромных возможностей, господин подполковник.

Вскоре Рихард убедился в том, что Отт клюнул, как рыба на наживку. Он решил, что общительный и осведомленный журналист, располагающий такими рекомендациями и такими связями, может быть ему полезен.

Сначала подполковник выуживал отдельные сведения. А однажды прямо попросил:

— Помогите, Рихард, составить одну бумагу в Берлин.

— Охотно. Однако…

— Ясно, особо секретные бумаги я вам, конечно, не покажу, но общие разделы… Будь они прокляты!..

Зорге сочувственно кивнул:

— Понимаю: офицеру противно заниматься нашим ремеслом бумагомарания. Давайте-ка ваши тезисы.

И он сочными мазками нарисовал картину положения в Японии, дав событиям такую интерпретацию, которая должна была особенно понравиться в Берлине, а заодно показывала широкую эрудицию докладчика. Отт пришел в восторг. В следующий раз без стеснения он выложил перед Зорге все бумаги из своего портфеля. Кое-что могло представить интерес и для Центра.

"Кажется, мой расчет точен", — удовлетворенно подумал Рихард.

Но в один из весенних дней подполковник ранним утро заявился к нему в отель:

— К сожалению, меня отзывают в Берлин. Примите мою глубокую благодарность. Всегда ваш! — Он прищелкнул каблуками.

"Да, ставка не оправдалась…". - подумал Рихард, любезно пожимая руку офицеру.

Но он ошибался: Отт отправлялся в Берлин за новым повышением по службе.

* * *

Группа "Рамзай" развертывала работу. Каждый имел строго определенную сферу деятельности. Зорге взял на себя немецкое посольство, обрабатывал и готовил информацию для Центра. Вукелич стал "своим человеком" в посольствах, общался со многими политическими деятелями. Во время одной из первых встреч с Бранко Рихард сказал ему:

— Твоя долговременная программа: выяснять, как будут складываться отношения Японии с Англией и Соединенными Штатами. Империя может попытаться напасть на Советский Союз. Какою будет позиция этих стран?

Бранко узнавал и сообщал мнения американского, французского и британского послов по широкому кругу вопросов международной политики. Существовали и другие источники сведений.

"Важнейшим источником информации было для него агентство Домей Цусин, — писал Зорге. — По делам службы Вукелич, естественно, посещал агентство и мог там получать самую различную информацию. К ней относились как уже опубликованные, так и не опубликованные сообщения. Эта информация носила чисто политический характер. Некоторые из его сообщений характеризовали политическую обстановку в целом. Она имела важное значение и интерес как дополнение к той обширной информации, которую мы получали по другим каналам… Вукелич мог доставать в агентстве новости, которые обычным порядком из-за цензуры не публиковались. Так мы получали возможность разбираться в развитии политической обстановки в Японии, знать позицию правительства. Вукелич постоянно беседовал на различные темы с французами, работавшими в отделении агентства Гавас, и от них получал кое-какие сведения… Отделение агентства Гавас было связано с французским посольством, и сам Вукелич поддерживал с ним контакты. Мы очень были заинтересованы как в общей, так и в фундаментальной информации, которую Вукелич стал получать в этом посольстве".

* * *

С Одзаки Рихард старался встречаться как можно реже, чтобы не навести на него контрразведчиков. На пресс-конференции. В ложе театра. На дипломатическом приеме. Короткая беседа — и снова пауза в несколько недель. От встречи к встрече Рихард проникался все большим уважением к своему добровольному помощнику и верному другу.

Исследовательская группа при газете "Асахи", которой руководил Ходзуми, занималась изучением дальневосточных проблем, имела доступ ко многим официальным источникам. Одзаки считался одним из ведущих экспертов по Китаю. И он лучше, чем кто-либо другой, понимал: японская политика по отношению к Китаю имеет чрезвычайно важное значение для обстановки на всем Дальнем Востоке, для безопасности Советского Союза. Он знакомил Рихарда со всеми тонкостями японо-китайских отношений, дополнял и уточнял те сведения, которые Зорге получал в германском посольстве.

В середине декабря 1934 года в токийской газете "Джапаниз адвертайзер" появилось объявление о том, что некий любитель-коллекционер желает купить гравюры "укиаэ". Вскоре в редакцию пришел молодой художник:

— Такие гравюры могу предложить я.

А еще через день художник и коллекционер встретились в кабинете заведующего рекламным отделом газеты. Коллекционер весь погрузился в созерцание гравюр и свитков, искусно выполненных в традиционном японском стиле. Потом, оторвавшись от листов, пристально посмотрел на художника:

— Вы не будете возражать, если я заплачу вам не иенами, а долларами?

— Как будет угодно господину.

Коллекционер достал деньги.

— У меня есть сдача, — сказал художник и тоже вынул из кармана долларовую банкноту. Бросил взгляд на номер банкноты. Он ровно на единицу больше, чем на банкноте коллекционера. Из кабинета коллекционер — это был Бранко Вукелич — и молодой художник вышли вместе. "Знатокам живописи" было о чем поговорить…

Так появился в группе "Рамзай" четвертый разведчик — энергичный человек, талантливый художник Иотоку (Ётоку) Мияги.

"Родители хотели, — рассказывал о себе Мияги, — чтобы я вырос наивным стопроцентным патриотом-националистом. Но с ранних лет я возненавидел тиранию японской бюрократии. Доктора, юристы, дельцы и отставные военные, приезжавшие на Окинаву из Токио, быстро превращались в алчных ростовщиков, наживавшихся на нищете местных крестьян.

Первые зерна ненависти заронил в мою душу дед. Он был стар, но до конца дней сохранил светлую голову. Он рассказывал мне о том, как было на Окинаве в его время. Щедрая земля сторицей платила за труд. Ее даров хватало всем. Люди жили в достатке.

Старик, конечно, немало идеализировал. Но по сравнению с тем полуколониальным существованием, которое влачили теперь большинство жителей Окинавы, былые времена представлялись райскими.

Дед учил меня никогда не обижать слабых, знать и понимать нужды бедных. Вместе с ним я глубоко переживал окружавшую нас несправедливость, плакал от бессилия перед тиранией власть имущих. Он не успокаивал меня. Он хотел, чтобы я принимал страдания народа как свои собственные. Дед стал моим первым поводырем в политике".

Окинава — многострадальный остров — родина Мияги. Здесь 10 февраля 1903 года он родился, здесь прошли его школьные годы. Его отец был земледельцем. Вскоре он эмигрировал в Америку, оставив сына на попечение своим старикам. В то время многие жители Окинавы искали счастья за океаном. Долгое время от отца не было вестей. Наконец пришло долгожданное письмо. Отец сообщал, что устроился сначала в Давао, но вскоре перебрался в Калифорнию. Работал у зажиточного фермера где-то возле Лос-Анджелеса.