Мимика и жесты обитателей гор, как у большинства первобытных народов, были чрезвычайно выразительными. Когда же мимики и жестов не хватало, кто-нибудь из ретивых учителей вскакивал на ноги и, выхватив из очага уголек, принимался для большей наглядности рисовать на полу пещеры.

Всех очень потешало произношение Ветлугина. Взрывы хохота то и дело оглашали пещеру, а Нырта просто катался со смеху по земле. Много привлекательного, простодушного было в этих людях, по-детски радовавшихся возможности скрасить свои бесконечно длинные, тоскливые вечера.

«Кто эти люди? Почему они здесь? Как попали в горы Бырранга?» — думал географ.

Вскоре после того как Ветлугин научился довольно свободно объясняться с жителями оазиса на их языке, у него произошел примечательный разговор с Ныртой.

— Кто вы такие, Нырта? — спросил он напрямик. — Как называется ваш народ?

Он ожидал, что Нырта промолчит или ограничится обиняками, как обычно, когда в разговоре затрагивалась какая-нибудь запретная тема.

Однако Нырта ответил без запинки.

— Дети солнца, — сказал он.

— Как? Солнца, ты сказал? — переспросил Ветлугин, думая, что ослышался или неправильно понял своего собеседника (новые, неожиданные сочетания слов на малознакомом языке еще ставили его в тупик).

— Солнца, — невозмутимо подтвердил Нырта и сделал глубокую затяжку из трубки. Потом повторил как нечто разумеющееся само собой: — Я сын солнца!…

Вслед за тем он предъявил вещественное доказательство. Потянув длинный, черный от грязи ремешок, висевший у него на шее, молодой охотник вынул и показал Ветлугину круглую, тщательно отполированную пластинку из бивня мамонта. Она тускло сверкнула в багровых отсветах очага.

— Это хорошо, — убежденно сказал Нырта. — «Счастья солнечный глаз» — так у нас говорят!

Он пояснил, что в котловине нет человека, который не носил бы на груди подобный амулет. Считалось, что на период полярной ночи это в какой-то степени заменяет настоящее солнце и помогает дождаться его возвращения.

Укладываясь спать, Ветлугин долго раздумывал над тем, что маленькое нагрудное «солнце» есть, конечно, всего лишь одно из проявлений первобытной симпатической магии. Но было в этом еще что-то очень трогательное, поэтическое. Люди, вынужденные жить в тесной и темной пещере, зимовавшие в гнетущем мраке полярной ночи, не хотели надолго расстаться с солнцем. Они уносили частицу, отблеск его в недра горы. Для них это была как бы нравственная поддержка.

3

А им так нужна была эта поддержка!…

Существование «детей солнца» было очень непрочным. Ведь они жили буквально на вулкане. Земля время от времени вздрагивала у них под ногами и колебалась.

Первый толчок Ветлугин ощутил вскоре после прихода в оазис. (Тогда еще он отлеживался по целым дням в своем углу.) Вдруг показалось, что кто-то вкрадчивым движением потянул из-под него оленью шкуру. Глухо брякнули амулеты, висевшие над головой, со свода пещеры посыпалась пыль.

Он удивился, но не придал этому значения: подумал, что просто закружилась от слабости голова.

Однако в середине зимы толчок повторился. Семья Якаги ужинала в это время, сидя у очага. Неожиданно деревянный котел, в котором варилось мясо, перевернулся, и горячая вода потекла под ноги. Вскакивая, Ветлугин успел заметить, что со стен сорвалось несколько колчанов со стрелами.

Больше ничего не произошло. Хозяева пещеры отнеслись к происшествию с удивительным спокойствием, точно подобное происходило с ними уже не раз. Женщины принялись деловито собирать разбросанные по полу куски мяса, мужчины даже не поднялись с места и продолжали заниматься каждый своим делом.

Тут только дошло до Ветлугина, что это было землетрясение.

Он опрометью кинулся из пещеры. Очень важно. Очень!… Землетрясения, пусть не сильные, но регулярно повторяющиеся, подтверждают догадку об остывающем вулкане.

Луна висела над лесом. Видно было очень хорошо.

Изменился ли пейзаж? Ну конечно!

Ветлугин ясно видел, что на противоположном склоне появилась как бы прогалина. Ага! Оползень! Часть леса еще продолжает сползать.

Снег заклубился над деревьями, и белое облако скрыло заключительную фазу катастрофы. Надо думать, деревья перевернулись вверх тормашками вместе с землей.

На другой день Ветлугин упросил Нырту взять его с собой в лес проверить пасти.

Они спустились по узкой тропинке и, увязая в рыхлом снегу, двинулись вдоль замерзшей реки по дну котловины.

В неверном, дрожащем свете все плыло вокруг, менялось. Не сразу понял Ветлугин, в чем дело. Луна то исчезала, то появлялась. Туман повис над ущельем, прикрывая его, как крышкой. Иногда «крышка» чуть-чуть сдвигалась, и тогда видно было наверху глубокое черное небо.

Нырта уверенно вел своего спутника. Вскоре они очутились среди бурелома. Некоторые деревья лежали на боку, спутавшись ветвями, другие торчали корнями вверх, точно из гробов поднимались привидения с воздетыми руками.

Но это не был бурелом, это были следы землетрясения.

Вчерашняя катастрофа оказалась более значительной по размерам, чем предполагал географ. Оползень — кусок горы, поросшей лесом, скатился почти к самой реке, оставив за собой широкую черную рытвину, будто по склону прошелся гигантский плуг.

А за поворотом тускло отсвечивало багровым. Над лесом висело зарево.

Нырта и Ветлугин добрались наконец до поворота, переступая через повалившиеся стволы, перелезая через торчащие вверх корни.

Прежде всего географ «увидел» ветер.

Ветер стремительно гнал низкие клочковатые облака по небу. Нет, то были не облака; то были клубы дыма.

Нырта, ворча и отдуваясь, присел на упавший ствол. Ветлугин сделал еще несколько шагов и осторожно раздвинул заросли, чтобы лучше видеть.

Перед ним засияли огненные, разверзшиеся недра земли. Ветер с размаху бил в вершину невысокого холма. Оттуда вылетали искры, и к черному небу поднимались факелы пламени. Потом вершина холма надолго окутывалась клубами дыма.

Ветлугин обернулся к Нырте.

— Гора огня? — спросил он, с трудом подбирая слова. — Огнедышащая гора?…

Нырта безучастно кивнул. Зрелище это, видно, было ему не в диковинку.

Ветлугин долго сидел на поваленном стволе у поворота, пока Нырта проверял свои капканы.

Итак, в горах есть не только потухший, но и действующий вулкан. Ну и соседство, нечего сказать!…

Впрочем, мысль об опасном соседстве тотчас уступила место другой, более приятной мысли. Сделанное Ветлугиным открытие приобретало с каждым днем все большую полноту и законченность.

В книгах случалось встречать описание кальдер.

Чаще всего кальдера представляет собой плоскую широкую впадину с невысокими пологими краями — нечто вроде огромного цирка. Посредине торчит низенький холм — маленький, «дочерний», вулкан, который принял «наследство» старого остывшего вулкана и все еще бурлит, кипятится, плюется огнем, а время от времени даже извергает лаву.

Не совпадало ли это в точности с тем, что видел сейчас Ветлугин?

Старый кратер потухшего вулкана был очень широк и низок — по-видимому, в результате размыва. Сравнение с цирком напрашивалось. Только этот «цирк» отличался невиданно грандиозными размерами.

Географ припомнил размеры самых больших кратеров. Диаметр Мауна-Лоа на Гавайях составляет четыре тысячи метров. Диаметр Гунунг-Тенгер на Яве — около шести тысяч. Но то были карлики по сравнению с потухшим вулканом Бырранги.

С нетерпением поджидал географ весны, света, чтобы обстоятельно осмотреть все-все: кальдеру, лес, маленький действующий вулкан, а также собрать образцы вулканических пород и растительности. Не мог же он явиться в Москву или в Петербург с пустыми руками! Никто бы не поверил ему, да, пожалуй, нашлись бы еще и остряки, которые высмеяли бы его…

4

Но, раздумывая о природе котловины, Ветлугин не забывал о ближайшей цели, которая стояла перед ним.