Когда врач разрешил ходить, Чапичев взял на себя обязанности агитатора и часто выступал с беседами перед ранеными солдатами и офицерами.

Однажды ему попала в руки газета, в которой была напечатана корреспонденция о подвиге летчика-крымчака Амет-Хана Султана, лично сбившего более тридцати фашистских самолетов и девятнадцать в групповых боях. В газете сообщалось, что отважному летчику присвоено звание Героя Советского Союза. Сердце Чапичева наполнилось гордостью за земляка-героя. В тот же день он посвятил ему стихотворение:

Тут же он прочитал стихи раненым.

— Я уверен, — сказал Чапичев, — Амет-Хан Султан еще не раз проявит себя. Имя его попадет в летопись нашей славной истории. И Чапичев не ошибся.

Амет-Хан одним из первых совершил воздушный таран, а в конце войны уничтожил над Берлином один из последних самолетов фашистской авиации. Советское правительство высоко оценило подвиги воздушного аса, присвоив ему дважды звание Героя Советского Союза. Долго потом еще Амет-Хан Султан не расставался с небом, передавая свой богатый боевой опыт молодому поколению летчиков-истребителей.

Но это было потом. Об этом Чапичев, разумеется, тогда не мог знать: он лишь догадывался, что его земляк совершит еще немало блистательных подвигов.

Если бы Чапичев просто воевал, рискуя собой каждый день, каждую минуту, он и при этом не отличался бы от сотен и тысяч других политработников. Но он был поэтом и, воюя, создавал книгу о войне. Книгу в прозе, в которую войдут и его стихи. Эта книга должна была стать своеобразным итогом его фронтовой жизни.

Чапичев хотел глубоко понять сущность происходящей войны, психологическую сущность, а через нее — небывалую сущность советского народа, ибо он и только он, этот народ, был главным действующим лицом, основной и определяющей силой войны. Фашисты не были героями. Они были насильниками, грабителями, саранчой, которую нужно истреблять оружием, выжигать огнем и раскаленной строкой.

Все эпические герои прошлого были носителями добра и разума, они потому и стали героями, что народ выдвинул их из своей среды.

И никто не помнит имен рыцарей зла. Но и облик врага нужно показывать со всей его мелкой философией грабителя, стяжателя, лабазника, с его садизмом и беспощадностью, с его крысиной логикой. Врага нужно изучать и на войне, и в мирной обстановке.

Главное же — это будет книга о великих деяниях народа на войне, свидетельства очевидца.

Бои шли далеко за рубежами Родины, когда Чапичев, оправившись от ранения, вновь оказался на фронте. На этот раз ему повезло. Он вернулся в свою часть, из которой уезжал в госпиталь и которая теперь находилась в Германии. Командир батальона майор Головин сам разыскал Чапичева, написал ему письмо в госпиталь, и это Якову было дороже всего. Значит, полюбил его этот внешне неприветливый, но мужественный человек.

В батальоне Якова встретили как старого знакомого. Старшина Пронин, ставший уже командиром взвода, сказал Чапичеву, что то доброе, что успел в батальоне сделать Чапичев, стало примером для многих однополчан, и потому он полюбился людям.

Стоял теплый день, когда после долгого утомительного марша по труднопроходимым проселочным дорогам полк с боями вышел на подступы к заштатному городку, имевшему большое значение в системе немецкой обороны.

Здесь были непривычные для русского глаза постройки. Низкие продолговатые дома с высокими черепичными крышами походили на какие-то военные укрепления.

Узкие сводчатые окна в них напоминали бойницы старых крепостей.

«Кажется, что люди здесь только тем и занимались, что воевали», — подумал Чапичев, когда впервые увидел в бинокль немецкий дом. Разведка сообщала, что гитлеровцы засели в серых каменных домах, обнесенных железными решетчатыми оградами. Улицы и дороги они заминировали и перегородили баррикадами.

Бойцы устали после долгого пути по бездорожью. Им хотелось отдохнуть, но согласно приказу они должны были решительным ударом взять этот город, превращенный врагом в крепость: даже на ближних подступах соорудили несколько железобетонных дотов.

Прежде чем начать наступление наше командование решило провести разъяснительную работу с бойцами.

Майор Головин сказал Чапичеву:

— Давай, комиссар, приступай к своим обязанностям. Надо сделать так, чтобы каждый боец проникся стремлением во что бы то ни стало выполнить приказ командования — овладеть городом. Ну да не мне тебя учить…

Чапичев тотчас же собрал партийный и комсомольский актив батальона и повел речь о том, как важно взять этот немецкий город и тем самым пробить брешь в системе обороны врага. Это позволило бы нам вбить клин и расчленить немецкие войска на две части. Подробно остановился на обороне противника, на его огневой системе, на инженерных сооружениях, которые предстояло разрушить.

…Полк, совершив смелый обходный маневр, внезапно для фашистского командования занял западную окраину города я стал продвигаться дальше. Враг предпринял ряд контратак, но все его усилия были тщетны. И тогда немцы стали устраивать засады на чердаках каменных зданий. Подпустив на близкое расстояние наши наступающие подразделения, они внезапно обрушивали на них пулеметный и автоматный огонь. Но и это не принесло противнику успеха. Советские воины быстро разгадали хитрость врага и научились бороться с засадами.

Выбитые из окраинных домов, гитлеровцы укрепились в следующем квартале. Наши прекратили атаки, чтобы подготовиться к новому броску. Воспользовавшись передышкой, Чапичев решил побеседовать с бойцами батальона, разместившегося на трех первых улицах. Солдаты прижались к мокрой стене серого здания. Он подошел к ним. Поздоровался. Задал несколько вопросов. Бойцы отвечали неохотно, вяло.

— Устали мы, товарищ майор, — сказал один из красноармейцев.

— И я устал, — признался Чапичев, потом не спеша сел на лафет брошенной немцами пушки, закурил и передал бойцам пачку папирос. Но и закуривали они без особого энтузиазма.

— Знаю, дома нас заждались. Думают, что мы вот-вот вернемся с победой. А тут работы еще чертова уйма, — как бы сам с собой продолжал беседу Чапичев. — Мне вот уже второй месяц нету писем от дочурки. Не знаю, что и подумать.

Откровенное признание офицера в том, что ему тоже трудно, подействовало на солдат лучше всяких воодушевляющих речей. Они сами уже готовы подбодрить Чапичева. И уже не майор, а один из этих смертельно усталых солдат, пожилой усатый боец, сказал уверенно:

— Хоть и кусаются они, как осенние мухи, а подыхать им придется скоро, товарищ майор.

— Это всем ясно, что скоро, — поддержал другой. — Да хочется враз покончить с этой чумой. Домой, может, к пахоте успели бы…

— К пахоте вряд ли успеем, а к сенокосу наверняка вернемся, — заметил Чапичев.

— Ну и то неплохо, — бросив окурок, сказал усатый боец.

— Но помните, наш путь к дому лежит через Берлин. Там мы поставим последнюю точку, — резюмировал Чапичев.

И солдаты снова дружно взялись за лопаты, начали рыть окопы, укреплять занятую позицию.

Ночью, под покровом темноты гитлеровцы снова пошли в контратаку. У них было заметное превосходство, что позволило им очень близко подойти к нашим позициям. И в эту ответственную минуту майор Чапичев с автоматом в руках появился среди бойцов, с которыми беседовал вечером, и во всю силу своего голоса крикнул:

— За Родину! Вперед!