Арктика спала.

Набросив на плечи лоскутное, сшитое из льдин покрывало, спал океан. Изредка он беспокойно ворочался и всхрапывал, словно тревожимый вдруг пробившимся сквозь облака светом блестящих звезд, и тогда покрывало лопалось по швам и безмолвие нарушал грохот разбуженных льдин. Они спросонья карабкались одна на другую, не понимая, что нарушило их покой, но потом унимались, вновь укутывали океан, и наступала тишина. Разбросанные в океане, спали закованные в лед острова. Улетели от полярной ночи птицы, зарылись в берлоге медведи, и когда выглядывала луна, она будто смотрелась в зеркало: перед ней в первобытном хаосе громоздились расколотые утесы и расстилались, пустынные, безжизненные пространства.

То здесь, то там над зачарованными широтами проносились метели. «Просни-итесь! — взывали они. — Все равно разбу-удим…» Но не метелям и ураганам было суждено поднять Арктику, они и не подозревали, что их вой и свист убаюкивают ее, как колыбельная. Сладко спал океан, дремали торосы, и лишь разводья устало открывали глаза, чтобы вновь крепко смежить веки. Обескураженные и обессиленные, метели замирали, растворяясь в первозданном беззвучии.

И тогда на черном небосклоне возникали сияния — сновидения уснувшей Арктики, ее галлюцинации. Тяжелый занавес, сработанный из разноцветного бархата, будто колебался от ветра, и горизонт прорезали световые столбы, рассыпаясь в неистовой пляске, чтобы вдруг исчезнуть и неожиданно возродиться в виде цветных тропинок, приглашающих подняться по ним и заглянуть в тайну мироздания.

А потом сновидения гасли, и Арктика вновь погружалась в тяжелую спячку, которую не могли нарушить ни вопли циклонов, ни холодный свет Луны, ни подмигивания далеких звезд. И, казалось, так будет всегда в этих слушавших беззвучие космоса просторах, до которых не доносились звуки из умеренных и тропических широт.

Но тут происходило событие, которое хотя и повторялось из года в год миллионы веков, всегда заставало Арктику врасплох.

Горизонт неожиданно начинал багроветь, окрашивая в яркие тона облака; из-за него осторожно выглядывали первые солнечные лучи. Это были разведчики. Юркие и наблюдательные, они обшаривали миллионы квадратных километров застывшего безмолвия, щекотали заиндевевшие скалы и торосы, высекая из них снопы искр, зажигали мириады светлячков на ледяных полях и, доложив добытые сведения, вызывали из тьмы багрово-красный диск солнца. Несколько минут Солнце с интересом осматривало свои арктические — владения, брошенные им на произвол судьбы полгода назад, убеждалось, что все так, как должно быть, и вновь скрывалось за горизонтом. Это из милосердия, от долгой спячки природу следует пробуждать постепенно, слишком много света сразу она не перенесет. Завтра солнце снова вернется и с каждым днем будет светить все дольше, пока над окончательно разбуженными широтами не воссияет полярный день.

На дрейфующей станции четырнадцать человек встречали солнце. Они вели себя так, как язычники, узревшие знамение: оглашали воздух ликующими криками, потрясали кулаками, плясали. Солнце все прибавляло, а когда уходило за горизонт, то оставляло на ночь зарю — в залог того, что уходит оно ненадолго и скоро вернется. Ночь понемногу усыхала, превращаясь в сумерки, а потом и вовсе стала исчезать.

Льдина и люди на ней жадно впитывали в себя свет и тепло.