— Поднимите голову, — приказал ему следователь.

Человек поднял голову и, вздрогнув всем телом, как от удара, поспешно опустил глаза.

— Туганова, вы знаете этого гражданина? — спросил майор госбезопасности.

— Да, знаю, — твердо ответила Надежда Ивановна. — Это гитлеровский унтер-офицер Николай Терехов. Он расстреливал меня и моих товарищей…

Светлана Боровикова

СЕРГЕЕВСКИЙ ОТРЯД

В деревню Богомолово Себежского района гитлеровцы вошли с портретом Ворошилова. Они тыкали в него пальцами и кричали:

— Рус капут!

Навстречу им, быстро семеня босыми ногами, выскочил Варлаам Панкратьев. В руке он держал полное лукошко яиц. Плюхнувшись на колени, подобострастно заговорил:

— Двадцать пять лет ждал я вас. Наконец-то дождался!

Солдаты загоготали, взяли лукошко, похлопали Варлаама по плечу.

Безмолвно стояли русские избы. Десятки глаз следили за чужаками. Гитлеровцев было много, так много, что даже зелень в огородах поседела от пыли, поднятой их сапогами и колесами машин.

Фашисты миновали деревню. Снова наступила тишина. Из домов стали выходить женщины. Многие плакали, прижимая к себе испуганных детей. Кто-то горько сказал:

— Где против такой силы выстоять…

— Бабы! — вдруг громко крикнула Моисеенко. — Вы что это приуныли?

У Марии Николаевны из-под платка выбивались седеющие волосы, лицо было взволнованное. Она подходила к каждому, заглядывала в глаза.

— Как в ум-то вам пришло, что теперь здесь фашист царствовать будет? Никогда не бывать этому!

В деревне уважали эту ленинградскую женщину. Сразу же после ленинского Декрета о земле она приехала сюда. Здесь овдовела, с пятерыми на руках осталась. Первой в колхоз пошла и выдюжила, всех подняла. Когда дети стали учиться в Ленинграде, она к ним перебралась. А на лето, как всегда, приезжала в деревню. Приехала и в сорок первом. Здесь и встретилась с выбравшимся из окружения сыном…

Уткнулось в землю разбитое орудие. Страшная боль в ноге мутила сознание. Моисеенко отполз в кукурузу. Гитлеровцы не заметили его. Сергей впервые видел их так близко. Мучительно было сознавать свое бессилие…

Слушала Мария Николаевна страшный рассказ сына. Совсем неузнаваемым стало его лицо — осунувшееся, обросшее. В тревожном взгляде родных серых глаз нет больше прежней смешинки. Только брови те же длинные, сросшиеся. Спина сгорбилась, руки безжизненно лежат на столе. Голодный, а к еде почти не притронулся.

Сергей Моисеенко.

Как ни крепилась Мария Николаевна, но заплакала. Сергей увидел слезы и вдруг… улыбнулся, как когда-то, задорно, по-мальчишески. Глаза рассмеялись. Он встал и протянул свои сильные руки к матери, затормошил ее:

— Не плачь, мама, все по-прежнему будет. Это я тебе точно говорю.

Потом начал расспрашивать про братьев и сестер. Всех их война застала в Ленинграде. Очень разволновался, когда узнал, что и матери о них ничего неизвестно.

Наутро Сергей ушел к Мелиховым, что жили в соседней деревне Предково. Никто не повстречался ему на дороге. Он смотрел вокруг и не узнавал родную деревню. Не заскрипят полозья саней, не залает собака. Только слабый дымок из труб выдавал присутствие в ней людей. Думал ли когда, что таким будет возвращение домой?

Женя Мелихова с радостным криком бросилась обнимать гостя. Отец Жени, Михаил Акимович, пошел навстречу Сергею, крепко пожал ему руку, пытливо посмотрел в глаза. С печи спускался тринадцатилетний братишка Жени, тоже Женя. Мать Екатерина Осиповна уже несла на стол угощения.

Вскоре Сергей узнал о всех новостях ближайших деревень Долосчанского сельсовета: Предково, Малеево, Богомолово и Долосцы. Трудно живется. Во многих семьях остались только старики и дети. Помогают им односельчане и военнослужащие, не сумевшие пробиться из окружения: братья Кичасовы, Борис и Николай, из Алтайского края, оба учителя, комсомольцы; Корякин Степан из Пермской области, лесник, беспартийный; Инсафутдинов Разитдин из Башкирии, учитель, кандидат в члены партии.

— Я тебя с ними познакомлю, — сказала Женя.

Узнал Сергей и о новой «власти», появившейся в Долосцах. Старостой назначили Федора Орлова из деревни Ильино. Ходит везде с плеткой. Народ ему уже и кличку дал — Зуй.

— Завтра можешь повидаться с ним, — хмуро проговорил Михаил Акимович. — Собрание созывает, послушаешь, как на людей орет, оккупантами стращает, говорит, что с такой силищей нам не справиться: они, мол, Европу победили.

Сергей уже собирался уходить, когда в избу постучали. На пороге появился худощавый смуглый человек в обтрепанной одежде.

— Знакомься, — сказала Женя, — это Инсафутдинов.

Вошедший протянул руку Сергею и улыбнулся.

— Это я был Инсафутдиновым, а теперь Александр Иванович Мелихов, а то мое имя никто и выговорить не может, да и от оккупантов укрыться легче будет.

Сергей с первого взгляда почувствовал доверие к Александру. Поделился с ним своими мыслями.

— Главное — мы были и остаемся бойцами Красной Армии. Организуем отряд. Оружие для начала уже есть. У Мелиховых винтовка спрятана, и сын Власова Петр обещал дать. Надо людей поднимать. Я пойду в Осыно, там много моих друзей-комсомольцев, буду к нам звать.

С того дня потянулись по снегу следы из дома в дом, из деревни в деревню. Налетит ветерок, заметет снегом, а они опять, быстрые, появляются.

В одну из таких ночей, собравшись в доме Мелиховых, партизаны выбрали командный состав отряда. Командиром по единогласному решению стал Сергей Моисеенко. У него был военный опыт — четыре года в армии. Комиссаром избрали Мелихова, помощником командира — Степана Корякина, начальником штаба — Николая Кичасова.

У отряда появилось оружие — винтовка, которую принес Петр Власов, и пистолет «ТТ», переданный Сергею Женей Ильюшенковым из деревни Жоглино. Небогато, но, как говорится, лиха беда начало.

Ранним утром на лыжах, сделанных Степаном, маленький отряд ушел в лес строить землянку. Никому, даже матери не сказал Сергей, что они задумали.

Мария Николаевна не обижалась. Ее материнское сердце подсказывало ей больше, чем мог сказать Сергей. Уже давно она по крупицам собирала соль. Выменивала, где могла, берегла. И сухарей достаточно накопила.

…В избу, потирая покрасневшие от мороза руки, вошли Александр и Степан. По их лицам Мария Николаевна поняла: что-то случилось. Но они молчали и, казалось, выжидали. Сергей, заметив это, хотел сказать что-то матери, но она его опередила:

— Я, Сережа, пойду к соседям, а то увидят, что у нас огонь горит, чего доброго придут. А вы тут делайте свое дело. Да, вот возьмите. — Она вытащила бидончик соли и мешок сухарей, накинула платок и вышла. Но к соседям не пошла, так и стояла на морозе, всматриваясь в темноту, вслушиваясь, — зимой далеко слышно.

А в избе Сергей читал повестки, которые Зуй прислал Александру и Степану. Им приказывалось явиться в комендатуру в теплой одежде и с пищей на три дня. В случае неповиновения… Сергей не дочитал.

— Значит, в лес? — не то спросил, не то решил он.

— Думаю, так, — подтвердил Александр.

Сергей вопросительно посмотрел на Степана.

— Самое время, — кивнул тот.

…Долгой была первая ночь в лесу. На рассвете партизаны направились к деревне. Во дворе Лиды Моисеенко, однофамилицы Сергея, висел белый лоскут. Это был сигнал, что в деревне есть чужие. Кто же?

Мелькнул огонек в окне избы. Трое остались на дороге, а Сергей с Борисом осторожно прокрались по двору, приблизились к окошку и заглянули внутрь.

В избе было много народу. Сергей разглядел и мать. Почти у самого окна сидел Зуй с любимой плеткой. Он что-то кричал. Но женщины молчали. «Нас ищут, — понял Сергей. — Ну что ж, если так хочешь встретиться, то мы не отказываемся», — подумал он.