"Пожалуй, пора. Знать, не судьба сегодня", — решил про себя Митя. Он решительно поднялся с травки.

— Еще окунемся? — встрепенулся осоловелый Бэн.

— Нет, пошли к Петровичу.

— А позагорать? — сонно воспротивилась Тоша.

— Тебе вредно, Ангелевская, у таких белокожих на солнце шкура слезает.

Тоша пообещала, что "шкуру она еще припомнит", но стала одеваться и вдруг предложила:

— А может, лучше в Зараево сходим?

— Зачем? — воспротивился Митя, тащиться по жаре без шансов на успех не входило в его сегодняшние планы. Да и времени уже много.

— Что мы будем делать у твоего Петровича?

— А в Зараеве что?

— Ну, все — таки какая — то цивилизация.

— Ты что, за этим в деревню приехала? — теперь удивился Бэн.

Тоша не сразу нашлась что ответить и только на пути к Дубкам начала бормотать себе под нос, что приехала она на день рождения, а деревня ее вообще никакая не интересует. Митя же старался как раз заинтересовать ее прелестями дачной жизни, почему — то ему очень вдруг захотелось, чтобы и Тоша прочувствовала, как тут может быть хорошо. До самых ворот Петровича, не переставая, рассказывал, какой это замечательный мужик, какие у него собаки и какой был Ленин. Вскоре та познакомилась с Нероном. Он, как обычно, сорвался от конуры с грозным лаем, гремя цепью и подпив облако пыли. Новое жилище Дантеса пустовало, хитрого свободолюбивого ризена не было дома. Зато хозяева были.

— Ох, вас сегодня сколько! — первой выглянула Тамара Ивановна. — Все москвичи?

— Москвичи, — подтвердил Митя и представил своих друзей. Однако войти они все еще не могли, потому что Нерон расходился не на шутку.

— Коля! Коль! — крикнула Тамара Ивановна. — Где ты там? Уйми дьявола, к нам гости пришли.

Однако Петрович на этот раз не спешил. "Видать, досталось ему на орехи за тарелку, — сочувственно подумал Митя. — Вот и не выходит".

Фермер появился неожиданно, совсем не с той стороны, где Митя думал его увидеть. Обычно он выходил из — за дома слева, там, где у него мастерские, иногда справа — от курятника и собачьих вольеров, а тут он пришел все — таки слева, но не из — за дома, а издалека, с огорода, где обычно властвовала Тамара Ивановна. Одну руку Петрович держал весьма странно, прижимая к груди, будто она у него на перевязи или в гипсе, и шел, наклонившись вперед, как раненый боец. Но страшного ничего не случилось, потому что 'еще метров за двадцать Петрович озарил двор немеркнущей улыбкой.

"Хорошо держится, — опять подумал Митя. — Мне бы так научиться".

Подойдя поближе и наконец успокоив собаку, Петрович сразу направился к Мите.

— На, забирай, — не отнимая прижатой руки, он стал другой вытаскивать из — за пазухи один за другим крупные огурцы и распихивать их по карманам гостя.

— Да зачем, спасибо, — противился тот под изумленно — насмешливыми взглядами друзей.

— Ты что, — посуровел Петрович. — Первый урожай в этом году. Вам к столу, на день рождения.

Как Митя ни отнекивался, огурцы перекочевали и его одежду.

— Еще не все, — торопливо заметил Петрович, убрал руку за спину и вытащил из заднего кармана брюк свой главный подарок. — Для сыщика немаловажный инструмент, — значительно произнес он, вручая Ми старый, потертый бинокль.

Такому подарку Митя и вправду обрадовался.

— Кваску? — отмахиваясь от благодарностей, предложил Петрович и, не дожидаясь ответа, обратился к жене: — Тамара, налей — ка нам на веранде.

На маленьком столике появились не только кружки с традиционным русским напитком, но и пряники, и если бы не бурные протесты гостей, уверявших, что их ждут дома к обеду, то, наверное, это стало бы только закуской. Беседа же завязалась самая заурядная. А бывали ли Митины гости здесь раньше? Да как им тут нравится? Да все ли они из одного класса? И прочая любезная дребедень. Не утерпев, Митя сам перешел к делу.

— А знаете, — сказал он, — новые жильцы дома Ташковых вернулись.

— Как же, — расплылся до ушей Петрович. — И с этим тебя поздравляю.

— То есть как это? Я тут при чем? — не понял, с чем его поздравляют, Митя.

— Так ведь все думали, что это твои друзья антенну — то увели. А вышло, что никто ее и не крал вовсе.

— Как так? — еще больше удивился Митя и не поверил, зная страсть Петровича ко всяким розыгрышам.

— Я думал, ты знаешь, — удивился в свою очередь Петрович и сразу же стал объяснять: — Тарелку эту Гаспарян сам продал. Знаешь, кому? Летуновым. Он через них на Ташковых и вышел, когда дом покупал. Себе — то он другую зачем — то купил. Сегодня повесит, а та ему чем — то не подходила. Вот он и продал ее Летуновым. А Летунов — то сейчас в Москве. Он только и приезжал на дачу разок переночевать, утром ему на работу. Тарелку взял для московской квартиры — на балконе повесить. Гаспарян ему для этого ключи выдал, так он зашел ночью, тарелку свинтил и уехал. Ни от кого и не прятался, а никто не увидел. Недоразумение, — осклабился Петрович. — Трагическое недоразумение. Я из — за итого больше недели тут трясся, а все не стоит выеденного яйца.

Митя еще никак не мог врубиться, поверить, уж боль — пи все быстро да гладко разрешилось. Еще раз Петровичу пришлось все повторить, прежде чем его гость тоже заулыбался.

— И вот все так! — торжественно заявил именинник. — И шины так, и мотобайк, и ваш Ленин.

— Да хрен с ним, с Лениным!

— Согласен. Только все так! Ничего из этого зараевские не крали.

Митя обвел взглядом круг лиц присутствующих, больше уже не скрывая удовлетворения.

Но никто не разделил с ним радости. Даже у Петровича исчезла улыбка. В затянувшейся тишине он сам объяснил почему.

— Мить, это еще доказать надо.

— Вообще — то, — вдруг впервые выступил Бэн, — всегда надо доказывать, что совершено преступление, а не обратное. Это называется презумпцией невиновности. Пока не доказано, что это ты украл, значит, не виноват.

— Это для суда, — заметила Тамара Ивановна. — А для людей обычно наоборот.

— И легче доказать, что ты не верблюд, — кивнул головой Петрович.

Митя вдруг почувствовал, что начинает злиться. Однако нервы у него расшатались, просто слышать спокойно не может об этой ерунде.

— Я докажу, что я не верблюд, — проскрипел он сквозь зубы.

И у него получилось так, что опять за столом все замолкли. А Митя продолжил:

— Осталось всего три кражи. Зимняя резина Кобзаря, статуя Ленина, — он предупреждающе поднял руку, чтобы Петрович не вмешался со своим "хрен с ним", — и мотобайк. Насчет резины у меня уже есть кое — какие соображения. То есть… Я не хотел бы заранее говорить, но раз так все нужно людям доказывать, тогда скажите мне, Николай Петрович, есть ли машина у Виктора? И какая?

— У какого Виктора? — переспросил Петрович, си девший с открытым от изумления ртом.

— У сторожа нашего, который дядю Толю сменил.

— Ми — итя, — сморщился Николай Петрович. — При чем тут Витек? Я его вот с такого знаю, — Петрович отмерил ладонью полметра от пола. — Он из Алексеевки. Да его вообще не было на вахте, когда эти шины увели. Что ты говоришь…

— Не было его?

— Не было. Кого хочешь спроси, Толян дежурил. А Виктор тогда был в отпуске.

— А когда шины — то украли? — продолжил свою игру Митя, хоть и почувствовал, что выдает себя голосом. Слишком уж ехидно он задал этот вопрос.

— Да кто ж его знает, — тон ответа Петровича, напротив, был подчеркнуто небрежен. — В одно воскресенье были, а в следующее уже не было. Где — то на неделе. Кобзарь все это время был в Москве.

— А Виктор где?

— Ох, да какая разница где. В отпуске. В от — пус — ке. Главное, что тут, в Дубках, его не было.

— Откуда же он тогда знает, — отчеканил Митя, — что шины в среду ночью украдены были?

— С чего ты это взял? — еще больше сморщился Петрович, будто жабу проглотил.

— Он сам сказал это.

— Кому? Когда?

— И мне, и всем остальным. Только никто, кроме меня, этого не заметил.