После этой истории на главного сыщика сигуранцы Статеску показывали пальцем и дрожали от страха даже дети. Однако он не унывал. С видом добродушного наивного человека раскланивался он со всеми встречными знакомыми, совал им свою вечно липкую потную руку, заводил с ними разговор и при этом делал свое полицейское дело, не забывая и о личных интересах. Арестовывая нарушителей закона о румынизации, сам Статеску при встрече с глазу на глаз с лавочниками и торговцами позволял себе вольность перекинуться несколькими заученными русскими или еврейскими словечками, а попутно, как бы между прочим, добывал у них нужную информацию.
С господином Гаснером — владельцем крупнейшего в городе мануфактурного магазина — у сыщика была давняя дружба: он избавлял его (конечно, не безвозмездно) от придирок полиции по поводу торговли с черного хода по воскресным дням, иногда доверительно сообщал никому еще не известные новости, рассказывал пошленькие анекдоты. Мануфактурщик в свою очередь осведомлял блюстителя порядка о доходивших до него сплетнях и сделках верноподданных его величества короля и всячески старался на людях, особенно на глазах у полицейских, показать, что с главным сыщиком сигуранцы он накоротке…
Вот и сегодня, в первый день нового года, Статеску намеревался доставить господину Гаснеру особое удовольствие… Утром, как только проснулся, он посмотрел в окно: было пасмурно, по стеклам ползли капли оттаявшего снега, капало с сосулек, потемнели сугробы. Статеску поморщился, зябко зевнул. Оттепель была ему не по душе, наводила тоску, но, вспомнив о шифровке, полученной накануне от генеральной дирекции сигуранцы, он воспрял духом: «Забавный сюрпризик доставлю я сегодня брюхастому жиду… Хо-хо-о-о!»
За завтраком он пристально осмотрел сына: новый костюм из гаснеровского дарственного сукна, рубаха и галстук от благодарного галантерейщика, ботинки от признательного обувщика… Новогодние подношения воспринимались им как должное. Его радовало, что парень выглядит в обновках солиднее и взрослее, чем обычно. Статеску был доволен еще и тем, что типограф Рузичлер, у которого работал сынок, теперь не посмеет твердить ему, что у Томовой парень башковитый и из него получился бы наверняка отличный печатник, но укатил в Бухарест. «Вы же не дали взять его в типографию… — без обиняков говорил сыщику Рузичлер. — Но я не беспокоюсь за него… Пробьет себе путь в жизни! У него голова на плечах, а не тыква, как бывает у некоторых…»
Статеску понимал, на кого намекает типограф. Он знал, что владелец типографии называет его сына не Филей, а простофилей. Сыщик терпел: парню нравилась эта профессия, а типографий в городе больше не было. Но теперь, вспоминая все это, он ухмылялся, предвкушая, как будет огорчен и поражен Рузичлер, когда до него дойдет сногсшибательная весть о его любимце Илье Томове.
В передней Статеску остановился у вешалку, оглядел свое новое темно-серое, подбитое тонкой овчиной пальто с добротным каракулевым воротником цвета сукна. Постоял в раздумье, из-за оттепели не решаясь надеть пальто… И тут он вспомнил, как недавно Гаснер, будто в шутку, спросил его: куда деваются все подарки? Не видны они на нем!.. «Так пускай брюхастый видит своими глазами, что получилось из его сукна… Заодно и хромой меховщик-болгарин успокоится, увидев воротник, а то небось думает, что его подарок я сплавил… Впрочем, — размышлял Статеску, — он прав… Накопившиеся подарки надо будет обменять на купюры. Деньги в банке надежнее вещей под нафталином! В один прекрасный день тут все может так загреметь, что будет не до сундуков с барахлом…»
Главный сыщик городской сигуранцы лучше, чем кто-либо другой, знал, насколько непрочно обстоят дела с румынизацией края. Раздумывая о делах личных и служебных, он вышел из дома. Шел неторопливо, то и дело отвечая на приветствия и поздравления с Новым годом проезжавших на санях и проходивших мимо горожан. Одним он отвешивал легкий поклон, другим говорил лишь «спасибо» или «взаимно», но если встречался с людьми, от которых перепадали подарки, то останавливался и подобострастно пожимал им руки… Мало кому была приятна эта процедура, но обстоятельства вынуждали быть с главным сыщиком сигуранцы в хороших отношениях, и потому ему улыбались, говорили лестные слова, а отойдя, посылали вслед проклятия.
Статеску добрел до угла бульвара. Навстречу ему поспешил постовой полицейский Алексей Булгаров. Этот здоровяк одним из первых среди местных жителей был удостоен новыми властями призыва в жандармерию. Демобилизовавшись, он стал ревностным служителем полиции. Подойдя к главному сыщику, он вычурно вывернул руку и взял под козырек:
— Здравья желаю, господин агент-шеф! С Новым годом вас!
Статеску лениво приподнял руку с согнутыми безымянным пальцем и мизинцем, слегка коснулся края заложенной «пирожком» котиковой шапки и снисходительно ответил:
— Благодарствую, Алекс… Тебя тоже. Есть что-нибудь новенькое? Спокойно?
Понизив голос, полицейский доложил, что утренним поездом из Бухареста прибыл какой-то высокий молодой господин, его встречал сынок Попа и увез на отцовском автомобиле.
— Старик Попа в городе? — удивился Статеску. — Что-то в последние дни его не было видно…
Статеску постоял в раздумье, машинально отвечая на приветствия прохожих, потом, лениво приподняв руку и не дотянув указательный палец вершка на полтора до шапки, сказал:
— Я буду поблизости… Что касается «птички», прилетевшей в особняк Попа, то это не наше дело. Сегодня скорее надо ждать сюрприза от красных… Эти любят выкидывать номера в праздничные дни! Заметишь что-нибудь, дашь знать…
Статеску не спеша пошел по бульвару. Еще издали глаза его засекли стоявшего напротив своего дома, у железной ограды бульвара, господина Гаснера. Мануфактурщик грыз тыквенные семечки.
Прохожие наблюдали, как сыщик сигуранцы и владелец самого крупного мануфактурного магазина долго трясли друг другу руки, обменивались новогодними поздравлениями и пожеланиями самого лучшего здоровья, самых хороших заработков, самого большого счастья…
Со свойственным сыщику любопытством он самым доброжелательным голосом спросил Гаснера, доволен ли он встречей Нового года, провел ли он время в большой и приятной компании или оставался в семейном кругу?
— А-а… Просто вкусно покушали, — неопределенно ответил Гаснер. — И немного поиграли в карты…
— Хо! — обрадовался Статеску. — Крупно выиграли?
Мануфактурщик скорчил кислую гримасу и с плохо скрытым раздражением промолвил:
— В игре всегда кто-нибудь должен проиграть? Я никогда не любил карты, но мне сказали, что счастье надо испытать… Не хотелось, но это все-таки Новый год! И я-таки испытал на свою голову! Вот и все…
— Понятно! — не унимался сыщик. — И много проиграли?
— В данном случае имеет значение не сумма денег, а сам факт!
— Не огорчайтесь, господин Гаснер! Пусть вас не беспокоит эта примета — проигрыш в ночь под Новый год… Наступающий год будет для вас на редкость удачным… У меня есть для вас более существенная примета!
— Более существенная? — настороженно переспросил Гаснер. — Если вы так считаете, то дай бог!
— Будет удачным год, господин Гаснер! — подмигнул Статеску и фамильярно толкнул локтем мануфактурщика. — И дай бог, чтобы вы получали весь год такие сюрпризы, какой я вам сейчас сообщу! Вы были очень проницательны, господин Гаснер… Сыночек Томовой все же угодил за решетку!..
По мере того как сыщик рассказывал о подробностях этого события, румянец на лице Гаснера становился все ярче, глаза блестели от удовольствия. Арест Ильи Томова радовал в равной степени как торговца Гаснера, так и сыщика Статеску. Оба расположены были с наслаждением на все лады потолковать по поводу этого события, но донеслись два отрывочных свистка полицейского… Из-за угла показался полицмейстер. Статеску тотчас поспешил ему навстречу.
Гаснер, обуреваемый радостью, метнулся домой. Жена удивилась. Всего полчаса назад придирался ко всему, ничем нельзя было ему угодить — и вдруг преобразился.