— Ваша одежда сохнет, сэр. А оружие ваше мы прибрали, когда обнаружили, что вы англичанин.

— Англичанин! О Люцифер, повелитель ада! — вскричал он со страстью. — Разве я похож на англичанина?

— Я слепа, — сказала Кристиан с коварной простотой. — Откуда мне знать?

Она редко и неохотно пользовалась этим приемом, но знала, что он действует безотказно. Собравшись с духом, девушка ждала, что теперь последует — сожаление, смущение, смятение, сочувствие или даже неприкрытый страх.

— Правда? Извините. Вы прекрасно скрываете свою слепоту. Тогда что же, — спросил он с тревогой, — навело ваших друзей на мысль, что я англичанин?

«Тонкий юноша», — подумала Кристиан, а вслух сказала:

— Ну, прежде всего, на вас был английский плащ. Его мы спрятали подальше ради вашей же пользы. С тех пор как убили лорда Флеминга, отношение к англичанам в нашем замке не очень приветливое. В этой комнате со мной и Симом вы в безопасности, но не советую привлекать к себе чье-нибудь внимание.

— Понимаю. Иначе исполнится моя судьба. Меня без жалости повесят, и стану я качаться на ветру. Борода моя, даже если б она у меня и росла — ох, Боже мой, почти что уже и выросла, — все же не такая длинная, чтобы нашить ее, как бахрому, на одеяло, которое я залил бульоном. Но почему же, мистресс Стюарт, вы с вашим человеком решили спасти меня от смерти неминучей и жгучих ран?

— Как вы подозрительны. — Кристиан невольно заговорила ему в тон. — А вы как думаете? Ради злата иль добра, за выкуп или за венец?

— Ничего подобного я не думаю, уверяю вас. Вы клевещете на меня. С тех пор как мне раскроили череп, я вообще не могу связно подумать о чем бы то ни было и купаюсь в волнах скудоумия. Я уже забыл, о чем мы говорили.

Симон Богл, целеустремленный молодой человек, прекрасно об этом помнил.

— Мы с леди Кристиан, — сурово проговорил он, — хотели бы знать ваше имя и звание.

В последовавшей тишине пленник, снедаемый лихорадкой, беспокойно заворочался в постели.

— Леди Кристиан. Проклятье! Она титулованная особа, и я об этом не знаю. Она живет посреди болота, но и это мне неизвестно тоже. Отсюда следует, что я не шотландец. Так вот чем вызвана ваша чрезмерная доброта. Конечно же! Выкуп!

— И человеколюбие тоже. Ради злата иль добра. — Кристиан, втайне чем-то довольная, проявила великодушие. — Поскольку вы являетесь и моей собственностью, полагаю, что следует отложить разговоры, пока вы не наберетесь сил. Вас сильно ударили по голове.

— И не один раз, — прибавил он и погрузился в молчание. Приподнялся он лишь тогда, когда Кристиан, ощупав подушки, решила заменить их. — И вы не хотите узнать мое имя? — И потом, в полузабытьи: — Этот офицер, пожалуй, может зваться Дейд…

— Нет, не хочу, — твердо сказала она, несмотря на молчаливое недовольство Сима. — Не беспокойтесь. Не сейчас. — Она чувствовала, что усталость и боль переполняют раненого. Но он все же выдавил из себя мрачный смешок.

— Нет, леди, не потом. Обман обманывает и будет обманут. От меня вам будет не больше проку, чем от меча Нибелунгов. Потому что я ничего не помню… Ничего. Даже самой малости. Я не знаю, кто я и откуда.

Кристиан на эту ночь поручила все Симу. Но на следующее утро она проснулась с мыслью о пленнике и, бесстыдной ложью добыв на кухне еды и вина, отправилась наверх.

Она услышала незнакомые шаги в комнате больного еще до того, как закрыла за собой дверь, и тут же раздался голос:

— Может быть, вы захотите прийти попозже, леди Кристиан? Сима нет, а я стою у окна.

Она закрыла дверь.

— Значит, вам стало получше. Любезный сэр, даже если вы вздумаете покушаться на мою добродетель, я не уйду, пока не сделаю того, зачем пришла. За это утро я уже преодолела больше ступенек, чем любой звонарь.

Он рассмеялся, но, как отметила Кристиан, не пришел к ней на помощь. Радуясь его тактичности, она сама отнесла поднос к окну и поставила на сундук. Потом, присев у постели, выяснила, что лихорадка у больного прошла и голова болит меньше, а также, что он крайне благодарен и в курсе всех текущих новостей.

— Похоже, Симон говорил с вами.

— Он почти не умолкал. Сказал, например, что вдова лорда Флеминга и вся семья сейчас в Стерлинге. Он думает, что с вашей стороны было крайне неосмотрительно остаться здесь. И я, представляя собою дополнительную опасность, совершенно согласен с ним.

Кристиан пожала плечами.

— Здесь от меня сейчас больше пользы, чем в Стерлинге. — И вынуждена была добавить: — Естественно, я не могу рисковать: если меня захватят в плен и сделают заложницей, это доставит моей семье кучу неприятностей. Если дела пойдут хуже, один друг нашей семьи отвезет меня в Стерлинг.

— А я останусь здесь, в руках тюремщиков не столь благодушных. Ну да ладно, — печально сказал он. — Может быть, это и прозвучит эгоистично, но, как говорит поэт, «слова всего лишь ветер, поступки — вот беда».

— Но ваша судьба зависит от того, кто вы такой, — заметила она. — Если вы носите шотландское имя, вам нечего опасаться. Или этот офицер, конечно, все зовется Дейд?

Последовала пауза. Потом он спросил:

— Вы цитируете меня?

— Эти самые слова вы произнесли вчера вечером.

— Наверное, я был в бреду. Вы когда-нибудь теряли память? Полагаю, нет. Совершенно новое ощущение. Приятное, но ненадежное: будто сидишь под пальмой и кормишь фруктами льва… — Он глубоко вздохнул и добавил: — Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что провалы в моей памяти — следствие удара по голове. Я — тот, кто вас встретил, я — жалкий безумец…

— Прошу вас так не звать себя отныне, — сказала она совершенно серьезно. — Опасности ведь нету и в помине.

В полном восторге он подхватил игру:

— О да, конечно. Звать вас Гектор, Оливье. Ну, как еще? Протеус? Амадис? Пердикка? Флористан? Кажется, наша ситуация вполне обычна. Большинство героев и все поэты переживали, сдается мне, то же самое. Я тот, кто есть, таким вовек пребуду. Но кто я есть, того никто не знает… Меня не презирайте, не узнав. Не выдавайте: я вас не обидел и лютой ненависти я не заслужил. — Он жалобно продолжал по-французски:

Соловей — мой батюшка: он поет в ветвях,

Самых высоких;

Сирена — моя матушка: она поет в волнах,

Самых далеких.

— Ваш французский превосходен, — отметила Кристиан. — И вам не понравилось, когда я вас назвала англичанином.

— Спасибо.

— Все в вас говорит о том, что вы скорее шотландец, чем англичанин.

— Я надеялся, что вы заметите это.

— А в таком случае, — разумно заключила Кристиан, — вам следовало бы показаться на людях. Ведь даже кто-нибудь из здешних мог бы узнать вас.

— Умный ход, ничего не скажешь, — с интересом проговорил пленник. — Если я не соглашусь, значит, я обманываю вас относительно потери памяти. С другой стороны, потеря памяти может быть подлинной, а мое убеждение в том, что я шотландец, — ложным. А тогда ваш приятель Хью, если верить Симу, даст волю своим предубеждениям, и ваши надежды на выкуп испарятся, как дым.

— Вы нас считаете чересчур подозрительными, — сказала Кристиан. — Зачем вам лгать? Если вы англичанин, то у вас нет причин скрывать свое имя. Чем скорее мы узнаем его, тем скорее вы будете свободны.

— Я нахожу метод Сократа еще менее удобным, чем откровенный сарказм. И скажу вам то, чего вы ждете: в вашем рассуждении есть два изъяна. Я могу оказаться бедным англичанином. А могу оказаться политически важной фигурой. И в том, и в другом случае у меня есть все основания скрывать свое имя.

— И поэтому?

— И поэтому, когда я говорю, что у меня нет желания появляться перед вашими друзьями до того, как ко мне вернется память, у вас нет возможности проверить мою честность и обнаружить тайную причину…

— Которая на самом деле…

— Страх, — быстро сказал он. — Я просто боюсь темноты. Мне не очень хочется вслепую оказаться перед толпой и ждать своей судьбы.

— Священник объяснил бы вам, что это гордыня и самомнение.