Изменить стиль страницы

— Сейчас баню для вас растопят, обмоетесь… Покормим вас и можете отдыхать. Я вам у себя на сеновале постелю… — в дом так и не пустят, но не гонят и то хлеб.

Баня — это чудо… Можно понежиться в паре, размять мышцы. Отхлестала себя и Мишку веником… Отвела душу… Мишутка выходил из бани раскрасневшимся, весь свежий и довольный. Правду говорили наши предки, что хлестать непослушных детей нужно, только не уточняли что в бане и горячим веником… Поверещат, но не больно и не обидно, да и чище будут. И родителям польза, вроде и наказали физически, а урона детю и нет… Психология… Еду нам принесли на сеновал: большой каравай хлеба и мясная похлебка. Простая еда, но какая же она вкусная и питательная! Даже полиморфам перепали куски свежего мяса и требуха. Мы чистые, сытые и довольные завалились спать в душистое сено.

Проснулась я среди ночи от рыка Волчицы. Тихо скрипнула дверь в сарае, где мы спали. В проеме появилась фигура человека, которая крадучись проскользнула внутрь. Испугалась я не на шутку… Кто, что, а главное зачем пришел к нам среди ночи? В темноте сарая, я не видела, что происходит. Только почувствовала, как напряглась Волчица… и как прыгнула куда-то в темноту… Раздался человеческий вопль, а затем писк… Во дворе кто-то забегал, появился свет в проеме, так и незакрытой двери. В помещение зашел наш хозяин вместе с молодым парнем, которого я за прошедший день не видела. Они принесли с собой лампу. Свет из нее шел ровный, достаточный для того что бы осветить весь сарай. Волчица стояла внизу и прижимала к полу кучу разноцветных тряпок…

— Что там? — мы с Мишкой спустились вниз со второго яруса. «Интересно почему все так встревожены? Я что опять ничего не понимаю?» Из тряпок резко выскочила крыса и юркнула в глубь сарая, изрядно меня напугав.

— Вылазь, Гундор, опознал я тебя. — Молодой парень уперев руки в бока стоял и ждал чего-то или кого-то. — Чего боишься? Убивать никто не будет… Объясни-ка что ты тут средь ночи-то забыл?

— Данко, ты что-ль? А я тут к бабе пришел… — из полутьмы угла, бочком, прикрывая свое причинное место, вышел невысокий, сухенький мужичок. Без слез не взглянешь… Данко с Познаном не скрываясь заржали как два мерина… Ухватившись за бока они гоготали, пока мужичок надевал штаны и рубаху.

— А прыснул-то чего, коль к бабе пришел? — я аж задохнулась от возмущения. Женщиной в этом помещении я была единственной… — Да и Милка твоя, если засечет тебя за этим делом — поколотит. Ты ж даже в отхожее место только с разрешения ходишь… Колись давай, зачем пожаловал? — Мужичок говорить явно не хотел, втянул голову в плечи и молчал как рыба. Он даже в мою сторону не смотрел.

— Ну, коли так… — Познан задумался, — Назавтра сход назначим. Будем решать о которой бабе заботиться дальше будешь. Не по закону это, за двумя бегать. Одна жена положена, чай не джины мы какие…

— А меня спросить, что никто не желает? — во мне проснулась гордость. — Вы что же без меня меня женить решили? Да мне он сто лет не нужен… Вы лучше поинтересуйтесь, что это он ко мне решил без знакомства ночью прийти, а как Волчица моя его поймала, так и сбежал. Или вы думаете я тут с ним шашни крутить при ребенке своем буду? Вы меня за кого принимаете? Думаете, как женщина одна с ребенком, так гулящая сразу?! Так и напраслину на меня возводить можно?! — было больно и обидно слышать подобное и в этом мире. Сколько таких обвинений я слышала и у нас, а сколько мужиков за легким сексом ко мне подкатывали… Нет, я не пуританка и никогда ею не была. Однако считала и считаю что нужно заниматься любовью, а не трахаться…

— Не переживай, никто плохого про тебя не подумал, — Данко решил успокоить меня. — Мы Гундора и Милку, хорошо знаем… Наверняка ей что-то приглянулось, вот и подослала его стащить. О том всем известно, да за руку никто поймать не может. А не пойман — не вор.

— Ты, Гундор, не думай, что тебе кто поверил, — поддержал голова, — мы не первый день с тобой живем… Как привела тебя Милка, так то яйца из курятника пропадут, то рыбы с сушки не досчитаемся. Все знают, что не чист ты на руку. Вот и будем с утра разбираться, а пока в погребе у меня посидишь…

На том и разошлись. Мужики ушли, уведя с собой неудачливого воришку, а мы полезли на сеновал досыпать. Волчица поднялась по сходням вместе с нами.

— Спасибо тебе, Волчица. Что бы без тебя делали?…

Полиморф только тяжело вздохнула и улеглась ко мне под бок. Остаток ночи я просыпалась при каждом звуке, не выспалась совсем. Накрутила себя за оставшиеся часы до рассвета… Напридумывала невесть чего, даже самой страшно стало… Фантазия иногда дурную шутку сыграть может.

Утро ознаменовалось истошным криком Милки. Баба голосила, как при пожаре. Даже я зная о ночном происшествии, испугалась. Женщина кричала и причитала, что это я и моя зверюга убили ее милого и дорогого мужа, который по доброте душевной пошел меня отблагодарить за корову и не вернулся. И она законная супруга требует поймать и наказать злокозненную меня по законам Царства. Народ уже возмущенно что-то покрикивал и требовал расправы. Мы с Мишкой, вскочив и в первый момент решив выйти, наоборот забились подальше в сено. Выходить не хотелось, опасно. Я уже думала как бы нам незаметно уйти из деревни, но сарай был добротный и имел только один вход. Оставалось только сидеть и надеяться на голову с Данко. Волчица спокойно перетекла в другую форму — теперь рядом с нами сидела большая кошка, сильно напоминающая ягуара. Она потянулась, выпустив громадные острые когти — готова драться. «Нужно придумать ей другое имя, нейтральное,» — как-то совсем не кстати подумалось мне. Наверное это стресс. Шум нарастал и я уже усиленно сжимала кинжал, доставшийся мне от Макриса, когда послышались голоса Познана и Данко. Они что-то говорили, но их заглушал неприятный визг Милки. Мишутка только сильнее ко мне прижался.

— Мамуль, ты не бойся, все будет хорошо. — Хвостик зашипел, он успел повторить мамино превращение и перед нами сидел довольно большой кот с длинным гладким хвостом.

— Саша, спускайтесь — Данко заглянул внутрь. — Не бойтесь, сейчас будем разбираться.

Мы послушно вышли всей гурьбой. При виде преобразовавшихся животных народ дружно отступил назад, оставив Милку стоять одной прямо напротив Познана и Гундора.

— Вот она убила моего мужа! — заверещала баба.

— Убила? — Я просто обалдела. — А это тогда кто?

— Это мираж! Ты его навела! Мой муж не может не вернуться ко мне домой ночью!

— ????!!!!

— Не кричи, Милка. В ушах звенит… — Познан вступил в наш разговор. — Гундор твой у меня в подвале ночевал, после того как я его у себя в сарае поймал. Вон и Данко подтвердит, живой он и здоровый.

— За что?! — не унималась бабища.

— Так он в полночь, когда уже все спали по-тихому пробрался в сарай, да поймала его волчица… — Голова кивнул в нашу сторону, но увидев изменения в видовом составе, поправился — Сашино животное. Так он всех перебудил. Вот и решили до утра его попридержать, а с утра и разбираться что да как…

— Так ты, зараза, мужа моего увести решила?!!!! Ты, стервь, ребенка без мужа прижила, а теперь чужого свести решила?!!!!

«За что она меня так, да еще и при Мишке… Он и так наслушался от „добреньких“ деток и мамочек в садике и школе… Вот почему все считают себя самыми правильными и умными, а как капнешь вглубь, так одна гниль лезет…» Слезы сами покатились по щекам. И я в очередной раз обняла сына, закрывая ему уши. Все равно услышит, но хотя бы может быть не все… Ему больнее чем мне, я привыкла, а он только растет.

— ЦЫЦ! — Познан, прикрикнул на бабу. — Ты на Сашу не наговаривай. Она сама испугалась, когда твой муж в сарай завалился. Мы вот у него спросить хотим, за каким надом он туда по ночи пошел? Уж точно не за добро благодарить…

— Ну, я…я… — мужичок запинался и краснел, как девица на выданье. — Я к девке подкатить решил… она ж одинокая… вон и ребеночек у ней без мужа растет.

— ???

— Так может и меня бы приголубила…

Как же закричала Милка и какими словами она его крыла… Я только плотнее прижала руки к ушам сына. А баба верещала и сквернословила, многие женщины, похватав своих детей, разбежались по домам. Такой поток брани не в силах были вынести даже самые любопытные из них. А Милка все орала и орала, обвиняя меня, своего мужа, голову и всех присутствующих во всех грехах, какие только могла выдумать. Закончила она только когда выдала вопрос: «Я тебя зачем,… гад…, посылала? За лаской или кошелем?» Сказала и сама не сообразила, что ляпнула. Только когда все резко уставились на нее, дошло, что где-то проговорилась.