Зная в каком часу он должен быть в Академии наук у профессора, она поехала туда, надеясь «случайно» встретиться с Кравцовым.

И все произошло так, как она предполагала. Только она вошла в вестибюль, и вот он, Кравцов. Значит, знал, когда она придет, караулил. Но почему он не позвонил? Этот вопрос и задала она ему вместо приветствия.

Кравцов не выказал настороженности, лицо его расплылось в улыбке.

— Что ты, что ты, звонил сто раз, но все не туда попадал! — запротестовал Кравцов так искренне, что не поверить ему было грешно. — Здравствуй, Наташенька! Я очень рад, что ты приехала.

Они договорились встретиться и остаток дня гуляли по городу. Вечером пообедали в ресторане.

— Ну вот, мне уже пора к себе, — сказала Зарубина. — Через три часа отходит мой поезд.

Кравцов проводил ее до гостиницы, в холле они расстались.

— До скорой встречи, — сказал Кравцов и помахал ей рукой.

 

Вызванные на совещание сотрудники собрались в кабинете генерала Гончарова.

— Прошу, садитесь поближе. Давайте все по порядку.

— Вот что мы получили, — раскладывая фотоснимки на столе, докладывал майор Чернов.

Генерал внимательно просматривал фотографии и вслух рассуждал:

— Следил за Натальей Васильевной. Очень осторожный, очень... Так, а это они в ресторане.

— А вот сообщение Зарубиной, — подал записку Чернов.

— Пройден первый этап, — удовлетворенно сказал Гончаров, — но впереди самое главное. Сейчас за Натальей Васильевной будут следить. Возможно, перебросят еще кого-нибудь в тот район. Информируйте обо всем и Караева. А здесь Кравцов под вашей опекой, товарищ Чернов. Знать и еще раз знать их планы на каждый день, на каждый час.

Генерал отпустил сотрудников и, оставшись один, задумался. Он не сомневался, что Кравцов уже сообщил своему закордонному шефу Батлеру о своей встрече с Зарубиной и попросил разрешения действовать дальше по заранее выработанному плану. Но вряд ли многоопытный Батлер разрешит ему... Нет, он заставит еще и еще раз перепроверить Зарубину, подключить к проверке еще кого-нибудь из агентов. И кто его знает, что он еще предпримет!.. Но знать надо, необходимо. И еще одно беспокоило генерала: не напрасно ли он подвергает риску Наташу Зарубину, справится ли она?

Глава десятая

1

Партийное собрание проводили в рабочее время. Нельзя сказать, что подполковник Смирнов пошел на это без колебаний, но сложившиеся обстоятельства требовали мер безотлагательных.

Однажды член Военного совета Ракетных войск сделал им замечание за проведение партсобрания вот так же в рабочие часы. Смирнов тогда промолчал, а командир, вынув свой блокнотик, сказал: «Товарищ член Военного совета, сегодня в двадцать один ноль-ноль в части проводится учебная тревога с выходом всего личного состава в поле. Перед такой сложной задачей мы решили провести партийное собрание. Как на фронте перед атакой». — «Хитер ты, казак, — ответил член Военного совета. — А за то, что опираешься на политотдел, спасибо тебе дважды... Но со мной не хитри».

Вспомнив этот разговор, Михаил Иванович подумал, как бы было хорошо, если бы на сегодняшнем собрании присутствовал Климов: «Наверное, привыкаю к нему. Человек-то он славный. И судьба необыкновенная».

Председательствующий на собрании капитан Думов предоставил слово подполковнику Бондареву.

Альберт Иванович разложил на столе цветные карандаши и пересчитал их:

— Восемь... Это ваши карандаши, капитан Герасимов? — он отыскал взглядом Герасимова, сидевшего в четвертом ряду, посмотрел ему в глаза. — Пока проверяли другие подразделения вы, коммунист Герасимов, приказали художнику рядовому Зайцеву написать новый план социалистических обязательств и проставить оценки. Вот этими карандашами. Красиво получилось, ничего не скажешь. Все «пятерки», «четверки» и всего несколько «троек». Объясните, Герасимов, кому и для чего это понадобилось? Для дела или вам лично?

Герасимов поднялся. Стоял, опустив голову, нервно покусывая губы. На лбу выступила испарина.

— Молчите? И сказать нечего?

Альберт Иванович покачал головой и сел. Герасимов продолжал стоять.

Председатель предложил ему сесть, обратился к собранию:

— Кто желает выступить?

Поднялся капитан Ходжаев, заговорил медленно, подбирая слова:

— Я должен сказать тебе... Мне больно, но я скажу... — Ходжаев, волнуясь, откашлялся, потер кулаком жесткий подбородок. — Мы служили с тобой в одном артиллерийском полку. Ты был хорошим командиром батареи. Стрелять умел и держал батарею в руках. Когда нас с тобой перевели в ракетные войска, я что сделал? Пошел на хозяйственную работу. Ты попросился в ракетное подразделение. Тебе его доверили. Ракетное! Надо было все силы отдать учебе, ночи не спать... Тебе здорово повезло, когда прибыл лейтенант-инженер Федченко. Он же отдавал делу душу, хотел помочь тебе стать настоящим ракетчиком. А ты как поступил? Не захотел, чтобы рядом был сильный, опытнее тебя. И по твоей милости, Федченко оказался в хозяйственном подразделении. «Помог» ему в этом, воспользовавшись обстоятельствами. Из-за мелочного самолюбия, из-за тщеславия! Так? Ну? — Ходжаев сказал это жестко, требовательно, Герасимов повернулся к нему и они встретились глазами. — Я говорил с тобой, дважды говорил. Ты отказался вернуть Федченко, обиделся на то, что я решил обратиться к полковнику Василевскому... А теперь, когда надо держать ответ, ты превратился в труса, решил обмануть командование. Это же, знаешь... Это же предательство!

Смирнов, сидевший за столом президиума, не отрывал от Ходжаева глаз. Он не узнавал этого офицера. Тихий, спокойный — так казалось Смирнову — Ходжаев сейчас задыхался от гнева.

Выступило еще несколько человек. Не все говорили с такой горячностью, как Ходжаев, но в оценках были одинаково непримиримы.

Смирнов знал, что коммунисты правильно оценят поступок Герасимова, но такой резкости, такого гневного осуждения все-таки не ожидал. Он должен был сейчас поправить Ходжаева и еще одного выступавшего, назвавшего поступок Герасимова предательством.

— Герасимов струсил, показал себя карьеристом. Тут двух мнений быть не может. Но говорить о предательстве... Такими словами бросаться нельзя, — внушительно произнес начальник политотдела.

С Герасимовым было все ясно. Его отстранят от командования подразделением, а критика товарищей, строгое партийное взыскание помогут капитану понять и исправить свои ошибки.

«Но и мы тоже должны сделать выводы из этой истории, — подумал Смирнов. — Как могли проглядеть такое? Боевая готовность не лозунг, не громкие слова, не показатели на листке соцсоревнования. Это безопасность страны. Вот чего не понимал, сердцем не понимал Герасимов. Да и не он один. Что-то не срабатывает в партийно-политической работе. Что? Доходить до каждого человека. Так мы делали на фронте... И для меня урок — это сегодняшнее собрание!»

Когда партийное собрание объявили закрытым, Василевский приказал командирам подразделений остаться.

— Прошу в течение этой недели составить расписание занятий таким образом, чтобы вы лично сумели проверить теоретические знания каждого солдата и сержанта. С офицеров спросят подполковник Бондарев и его инженеры. Кроме того, провести комплексные занятия без каких-либо условностей. Расписание занятий представьте мне. Мы вам поможем. Все. Идите, работайте!

Из клуба Василевский и Смирнов вышли вместе. После бурного собрания хотелось помолчать. Но мысли, вызванные выступлениями коммунистов, не оставляли ни того, ни другого.

— Нам, Михаил Иванович, не следует забывать и о воспитании самих воспитателей, — сказал Василевский. — Знаешь, о чем думаю сейчас? О завтрашнем дне. Скоро мы встанем на боевое дежурство. А потом что? Знаю, ты скажешь, придет новая техника, новый солдатский состав, молодые офицеры. Работы, конечно, будет много. Значит, задолго наперед политотдел, служба главного инженера, тыл, одним словом все, должны думать о том, чем, кроме службы, занять офицеров, чтобы жизнь их была полнокровной.