Низовцев смотрел на Таню в упор, смело и просительно.

— Погуляем вечером? — тихо произнес он.

Тане почему-то стало жаль парня, она рассмеялась и согласилась.

С тех пор они стали встречаться, но каждый раз это происходило после настоятельных просьб Низовцева.

Однажды днем Ваня пришел к ней на телеграф, сказал скороговоркой, как заученное, много раз про себя повторенное:

— В армию призывают. И так от своих товарищей на год отстал. Отсрочка была по-семейным. Но мы посоветовались дома и решили, что они и без меня проживут. Мать работает, сестренка тоже устроилась, пенсию дали дедушке, завод квартиру выделил. Так что порядок. С тобой только неопределенно. Вот я и подумал... Знаешь... Пойдем, Таня, распишемся!

Последние слова дались ему нелегко. Но и Таня от неожиданности даже отступила на шаг, изменилась в лице, испытывая самые противоречивые чувства. Однако ответила твердо, как давно обдуманное.

— Что ты, Ваня, — это невозможно. Ты мой самый большой и близкий друг, но женой я тебе быть не могу.

Она не объяснила, почему именно не может стать его женой, а он не решился выпытывать, чтобы не потерять хоть какую-то надежду.

Они шли по улице в сторону ее дома. У подъезда она сказала, подбирая самые бережные слова:

— Не сердись, Ваня. Иди служить, а я никуда не денусь.

И поцеловала его в щеку, осторожно, кротко, как сестра поцеловала.

 

— Кушать подано! — заглянув в канцелярию, весело сказал рядовой Зайцев.

— Так быстро? Вот бы ты и службу исполнял так сноровисто! — рассмеялся Низовцев.

Накрыт белой скатертью стол, расставлены тарелки, ложки и вилки рядом. Еда в двух кастрюлях.

Таня начала разливать по тарелкам борщ, удивилась:

— Как много принес. А мяса-то сколько!

Ужинали не торопясь. Зайцев тактично вышел, оставив их вдвоем.

— Писем из дома давно не было? — спросила Таня.

— Вчера получил от сестренки. Замуж собирается выходить на Новый год. Зовет на свадьбу. — Он со значением посмотрел на Таню, смутился, перевел разговор на другое: — Ешь. Картошка вкусная, только вот сала много...

— Да, — охотно поддержала разговор Таня, — Зайцев явно перестарался. Видно, любит он своего сержанта.

— Насчет сержанта не знаю, а что вот к девушке одной неравнодушен — это точно.

— Что за девушка? Я ее знаю?

— Вряд ли. Это художница в Снегирях, в доме культуры. Он ведь, Зайцев-то, и сам любитель рисования, ловко у него это получается.

Зайцев, словно подслушал разговор, заявился с альбомом и цветными карандашами, сказал нарочито высокопарно:

— Вам, молодые люди, по двадцать лет, а двадцать лет — это буйство мечтаний, жажда солнца, жажда любви... Эту встречу необходимо запечатлеть на века!

— Ладно, валяй, «буйство мечтаний»!.. — милостиво согласился Низовцев.

Зайцев начал делать карандашные наброски и при этом бурчал:

— Какое уж тут «буйство»!.. Если бы ко мне пришла Настя, я бы плясал и пел, а он сидит, точно на занятиях по химподготовке...

Низовцев улыбнулся, Зайцев одобрил:

— Вот это другое дело. Так держать!

Через несколько минут Зайцев объявил:

— Вольно!.. Эскиз готов, буду работать без вашей помощи.

Низовцев сходил за своим баяном, прошелся по клавишам, разминая пальцы.

— Помнится, ты любила «Амурские волны»?

— Я и сейчас их люблю.

— В честь дня твоего рождения...

Таня слушала, чуть смежив глаза, и в памяти ожили вдруг минуты недавнего прошлого. Совсем вроде недавнего.

...Она сидела в кабинете начальника отдела военного комиссариата подполковника Кудрявцева.

— Товарищ Григорьева, мы намерены предложить вам пойти служить в Советскую Армию. Конечно, это дело совершенно добровольное. Вы вправе отказаться. Вас нам рекомендовал горком комсомола. Мы попросили подобрать надежных девушек, с высокими политическими и моральными качествами. Сейчас для Вооруженных Сил, конечно, на определенное время, очень нужны специалисты вашей профессии. Вы не торопитесь, Григорьева, с ответом. Посоветуйтесь с мамой. Но мы все же просим вашего согласия.

Кудрявцев, уже немолодой, поседевший мужчина, ласково и задумчиво смотрел на Таню. Может, он вспомнил, как в годы Отечественной, будучи инструктором в разведцентре, готовил и затем отправлял за линию фронта вот таких девчат.

Таня растерялась. Предложение было так неожиданно, что девушка не могла ответить.

— Если можно, — сказала она, сильно покраснев, — я посоветуюсь с мамой. Нет, вы не подумайте, что я отказываюсь... Но если можно, я с мамой поговорю.

— Конечно, можно. О матери не беспокойтесь. Мы ей будем помогать.

Весь вечер мать и дочь обсуждали, как быть. Мать не сдержала слез, но и воспротивиться желанию дочери не смогла, только-то и сказала:

— Раз надо, раз ты хочешь...

Таня немало удивилась, когда узнала о месте своего назначения: оно оказалось местом службы Низовцева. А когда прибыла по адресу, узнала, что не рядом даже — в одной части с Ваней. Но виделись они нечасто. Сегодня была их третья встреча.

Низовцев играл вдохновенно, Таня невольно залюбовалась им. И только свел он меха, как раздался веселый голос Зайцева:

— «Все я сделаю, все я сляпаю, за вкус не берусь, но горячо состряпаю», — как говорит наш повар. А я состряпал картину, которую прошу принять по случаю дня рождения в качестве моего подарка.

— Ой, — всплеснула Таня руками. — Похожа, честное слово, похожа. Правда, Ваня? А ты какой красивый!

Последние слова она произнесла, наверное, напрасно, поняла это, когда увидела, как заблестели глаза Низовцева, и когда он сказал:

— Какое счастье, что ты, Таня, есть. Я без тебя...

— Ваня, не надо, прошу, — перебила она его. — Мы же с тобой договорились... — Таня оглянулась. Зайцева в комнате не было. — Где же художник? Спасибо надо ему сказать.

— Я скажу и за себя и за тебя. Не беспокойся. — Низовцев старался говорить спокойно, скрывая огорчение, но это ему плохо удавалось.

Они вышли во двор. Прошли к КПП. Дежурный офицер и солдат поднялись.

— Я немного провожу, товарищ лейтенант? — попросил Низовцев.

— Идите, идите, сержант. Мне звонил капитан Герасимов.

На обочинах дороги белел снег. Чтобы как-то нарушить тягостное молчание, Таня сказала:

— Говорят, зимой здесь очень много снега...

— Да, говорят... Хотя, я и сам знаю.

И опять они замолчали. Очень кстати раздался сигнал автомобиля, Рядом с ними остановился «газик». В открывшуюся дверцу выглянул подполковник Караев, предложил:

— Садитесь в машину, Григорьева. Подвезу до штаба части. Если, конечно, хотите и если не возражает сержант Низовцев.

Оба смотрели на представителя особого отдела округа не без недоумения: откуда он знает их фамилии? И они еще больше смутились.

— Поезжай, Таня, — первым нашелся Низовцев, — дорога не близкая, да и темнеет уже.

Он еще долго стоял на дороге, пока красненькие сигнальные огоньки не скрылись за поворотом.

Глава седьмая

1

Чем глубже вникали в суть своей работы Климов и Смирнов, тем очевиднее становилась им мера ответственности и сложности стоявших перед ними проблем. Боевая задача в Ракетных войсках стратегического назначения должна решаться предельно точно. Тут никак не обойтись без двойного, а то и тройного контроля. Но ракетчику нельзя действовать по принципу: «Семь раз отмерь, один раз отрежь», — некогда семь раз мерить, должна быть исключена малейшая возможность ошибки в расчетах. Значит, строгий контроль — это не дублирование операции, а синхронные действия всего коллектива, занятого подготовкой и пуском: стартовиков, связистов, топогеодезистов, метеорологов, техников. Все они должны быть грамотными, высококвалифицированными.

Было о чем поговорить Климову и Смирнову, было над чем задуматься. Они беседовали неторопливо и обстоятельно.

— На мой взгляд, — говорил Климов, — сборы дали многое. Вы помните, Михаил Иванович, как старались офицеры, вникая в схемы ракетной техники? И оценки получили на итоговых занятиях неплохие. А у Георгия Николаевича добиться хорошей оценки не так-то просто. Завтра подведем итоги сборов. Начальник штаба подготовил доклад...