Если бы мы и признали вмешательство чудес, то они еще не могли бы расширить наши представления о могуществе бога. В самом деле, чтобы повсеместно переделать природу и дать ей новые законы, противоположные законам ее вечного установления, потребовалось бы не большее проявление могущества, чем всемогущество, которое должно было быть проявлено в вечном творении, упорядочении и поддержании Вселенной. Но всякое предполагаемое сверхъестественное изменение природы должно подразумевать изменчивость мудрости бога и потому недопустимо. Если бы бог чудом воскресил мертвого, то разве возвращение к жизни потребовало бы от бога большего проявления могущества, нежели то, какое нужно, чтобы впертые дать жизнь? Конечно, так не могло быть. Из всего этого мы заключаем, что чудеса не в состоянии расширить наши представления о могуществе бога. Далее мы приступаем к исследованию вопроса о том, что они могли бы дать людям в смысле учения и наставления. Ведь именно в этом, надо полагать, их великое предназначение. То, что они не способны научить нас ничему относительно всемогущества бога, уже показано, а в предыдущем разделе достаточно говорилось о том, что они противоречат его мудрости и, далее, что они не могут служить доказательством божественной силы данного в Писании откровения или назначения его учителей, проповедовавших его любой стране, народу или государству, больше или дольше того времени, в течение которого действительно продолжались эти чудеса. Остается еще доказать, что они не в состоянии ничему научить нас в отношении предмета, учения, положения или вывода из какого-либо данного в Писании откровения, или дать нам постичь его заповеди или предписания, или же сообщить какие бы то ни было сведения или знания относительно его содержания. Внезапные и сверхъестественные изменения в обычном порядке природы могли бы удивить нас, но такие изменения или перемены не доказывают, что они имеют какое-либо отношение к нам или мы к ним в смысле учения и наставления. Ведь истина и ложь, правда и неправда, справедливость и несправедливость, добродетель и порок или моральное добро и зло по своей природе прямо противоположны друг другу и останутся такими необходимо и вечно, независимо от чудес или религии откровения. Мы познаем моральное добро и зло с помощью разума; это он налагает на нас нравственный долг, а чудо или откровение не могут изменить моральной природы вещей или доказать истинность того, что по своей природе неистинно. Поэтому, сколько бы чудес и откровений мы ни признавали, нам все же придется прибегнуть к помощи разума и [логических] доводов — старого и единственного способа исследовать истину и отличить ее от лжи или истинную религию — от обмана и заблуждения. В самом деле, хотя чудеса могли бы доказать нам божественное назначение духовенства и божественность христианского откровения, — если бы они и вправду совершались для этой цели в наш просвещенный век, — все же они не рассчитаны на то, чтобы истолковать или объяснять это; они лишь смутили бы нас и внесли бы путаницу в наши логические и наставительные рассуждения, ибо, как доказывалось выше, такие чудеса противоречили бы природе и разуму. Такого рода предполагаемые чудесные изменения в природе были бы для нас таинственными и совершенно непонятными, и, следовательно, мы не могли бы принимать их во внимание в наших размышлениях о правильном понимании или толкованиях данного в Писании откровения, смысл которого, после всей этой шумихи вокруг чудес, должен быть исследован разумом, само же откровение — одобрено или не одобрено им. Из предшествующих рассуждений мы делаем вывод, что чудеса не могут быть назидательными или поучительными для нас, и, хотя на них упорно настаивают как на доказательстве божественного назначения первых проповедников откровения и их преемников, тем не менее там, где предполагаемые чудеса прекратились, прекратились их божественная сила и доказательство непогрешимости откровения.

Прежде чем закончить наши рассуждения относительно чудес, нам необходимо рассмотреть те будто бы чудесные изменении в природе или божественном провидении, которые, по мысли некоторых, свершились в мире просто в ответ на молитву человека. Доводы, уже выдвигавшиеся против чудес, в сущности одинаково приложимы и к таким чудесам, какие могли быть, по предположению, вызваны молитвами, заклинаниями идя мольбами смертных. Отмела богом им же установленного естественного порядка, — а это то же самое, что изменить провидение, — просто в ответ на молитвы или хвалу, исходящие из уст его творений, в сущности не отличается от изменения им этого порядка по собственному побуждению. Ибо такое изменение по любой из указанных причин в равной мере и необходимо подразумевало бы в качестве своего следствия изменчивость мудрости бога и в том и в другом случае. Ведь в обоих случаях уже одно только соображение о неизменном совершенстве божественной природы говорит против всяких предполагаемых чудесных изменений в природе или провидении. Отступление от вечного порядка или управления вещами или их изменение в одинаковой степени умаляли бы абсолютное совершенство бога, независимо от того, как предположительно свершились бы изменения: просто в ответ на молитвы и увещания его созданий или по причинам, возникшим, по предположению, в самом божественном разуме. Ничто не свидетельствовало бы с большей очевидностью об изменчивости в боге, нежели изменение им же установленного естественного порядка или провидения ради исполнения молитв его изменчивых созданий, или осуществление того — в ответ на эти молитвы, — что не было бы осуществлено или совершено независимо от них вечным упорядочением природы или управлением ею. В самом деле, если — как это необходимо допустить — вечные законы природы абсолютно совершенны, то отклонение от них или их отмена неизбежно подразумевают изменчивость и несовершенство, какой бы ни была их причина.

Наш непреложный долг — разумно уповать на бога в установленном им естественном порядке или через посредство оного, с благодарностью помнить о его провиденциальной благости по отношению к нам, возлагать на него нашу великую надежду на бессмертие и действовать или вести себя при всех обстоятельствах в согласии с разумом или подсказанной им моральной природой вещей. Этот долг диктуется законами природы, и должно учить ему людей и насаждать его среди них. Молитва же к богу не дело разумной религии разум никогда не предписывал ее, и, если к нему должным образом прислушаться, он научил бы нас обратному.

Известить бога молитвой о наших желаниях или сообщить ему какие-либо сведения о нас самих или о мире невозможно по той причине, что его всеведущий разум обладает совершенным знанием всех вещей и потому не нуждается в наших сообщениях, чтобы узнать о вашем состоянии или о том, что было бы мудрее и лучше всего сделать для нас во всех возможных условиях и при всех способах существования в нашем бесконечно длительном бытии. Обо всем этом, как и о бесконечном множестве других вещей, вечно размышляет всеведущий разум, который не приемлет никаких добавочных сведений, будь то посредством молитвы или другим способом, что и делает их тщетными.

Нам надлежит действовать в соответствии с достоинством нашей природы и вести себя так, как это подобает в устроении бытия созданиям нашего рода и способностей, а не пытаться повелевать вседержителю, который правит не в согласии с нашими предписаниями, а силой вечного и бесконечного разума Молиться богу или выпрашивать у него поблажки для себя, для кого-то другого или для всех людей несовместимо с отношениями, существующими между богом и человеком. Тот, кто правильно мыслит себе абсолютное совершенство бога и собственное свое несовершенство и естественное подчинение его провидению, не может не сделать отсюда вывод о неуместности молиться богу, или умолять его о всевозможных вещах, или же возражать против его провидения, ибо «все наши помыслы ведомы богу», и, если принять все во внимание, то, как нам известно, нам не дано судить, что для нас всего лучше. Бог проницает в необъятность вещей я понимает гармонию, нравственную красоту и благолепие целого и никоим образом не поступится своими целями и не изменит природы самих вещей ни из-за каких наших просьб или угроз. Молиться, умолять или обращаться с просьбами к богу — значит не больше и не меньше как повелевать вечному разуму и посягать на сферу действий и достояния всемогущего бога. Если не в этом содержание и смысл молитвы, то она вообще не имеет никакого смысла, который влиял бы на конечные события и следствия вещей. Молиться богу, понимая, что молитва, которую мы творим, не будет услышана, или что она не изменит состояния, порядка или системы вещей, или же что наши просьбы вряд ли будут удовлетворены, или что сами вещи дарованы нам богом не в большей степени, чем если бы мы не молились о них, было бы глупостью или откровенной насмешкой, или же это рассчитано на то, чтобы «люди видели», с целью добиться каких-то временных выгод от них. С другой стороны, полагать, будто наши молитвы или хвалы могут в одном или нескольких случаях изменить вечное устроение вещей или божественного провидения,— это то же самое, что считать себя причастным божественному правлению, ибо наши молитвы, надо полагать, должны либо иметь последствия, либо не иметь их. Если они не имеют никаких последствий, то они ни к чему; в то же время немыслимо, чтобы они вызывали какие-либо изменения в природе вещей или в провидении бога: в этом случае мы в определенной мере соперничали бы с божественным провидением, дерзко притязая на него. Если в провидении имеется нечто такое, чем бог не управляет в согласии с установленным им естественным порядком, то оно принадлежит провидению не бога, а человека. Ведь если в каком то случае бог внял бы молитвам, просьбам и мольбам своих созданий и изменил свое провидение или сделал в ответ на них то, чего он иначе не стал бы делать в своем провидении, то отсюда необходимо следовало бы, что раз такое изменение могло произойти, значит, бог руководствуется не вечным и бесконечным разумом, а молитвами человека.