— В две глотки? — утерся рукавом парусинового кителя капитан.

— Почему же не переправляете танки?

— На чем? Там десяток одних тридцатьчетверок, считай, каждая по полсотни тонн. Как я их погружу? И не говорите, совсем без переправы хотите оставить. Наши лайбы узки, текут, вихляются с борта на борт.

— Я отвечаю за переправу танков! — выпалил ему в лицо Плетнев. — Готовьте паром!

— Не позволю! Покажите мандат! — потребовал капитан, а прочитав документ, сунул его обратно в руку чекиста, стих, но продолжал упорствовать: — Не можем, я же все-таки больше понимаю…

И тут они оба заметили непонятную заминку людей, штурмовавших дебаркадер. Из уст в уста передавалось: «Командующий фронтом приехал!»

С Кирпоносом на переправу приехали Михеев и Плесцов. Они пошли вдоль колонны танков, одобрительно примечая, как подтягиваются, стараясь выглядеть бодрее, командиры и красноармейцы.

Кирпонос шел ровно и даже как будто неспешно, своим обычным широким шагом, вскользь оглядывал лица бойцов и командиров, словно стараясь ободрить взглядом: «Отходим, да… так складывается… и вы верьте, верх наш будет».

Плетнев, догнав начальство, доложил Кирпоносу об упорстве капитана-речника и уже хотел сказать, что собирается предпринять, но командующий упредил его:

— Невозможно, говорит капитан? А вот неподалеку пару дней назад я был свидетелем переправы танков на неприспособленных паромах. Сделайте так: паром покрепче пришвартуйте к пристани. Танки пусть идут на средней скорости и так, чтобы каждый сразу влетал на центр парома и отходил в сторону. Понятно? Объясните маневр начальнику переправы… Возьмите ее под свой контроль.

Командир танковой бригады, моложавый белобровый майор Семенов, увлек Дмитрия Дмитриевича к крайнему легкому танку. Сидя на нем, они въехали по скрипучим мосткам на пристань. Паром оказался зачаленным крепко, и майор уже хотел дать команду водителю: «Вперед!» — но Плетнев остановил:

— Погодите! Надо же с ходу, на средней скорости… Предупредите водителей. И пусть лучше каждый из них подойдет сюда, посмотрит, как ему вылетать с мостков.

Первый танк уверенно плюхнулся на середину парома, застыл, будто огляделся, потом двинулся назад, освобождая место справа. И следом второй танк занял свое место, а третий — Т-34, вставший посредине, притопил паром, который плавно отвалил и тяжело пошел к левому берегу.

Видя, что переправа танков идет как надо, Плетнев сказал майору Семенову:

— Продолжайте в том же духе. А я к самоходкам слетаю, посмотрю, кто это там порядок наводит.

…Кирпонос ехал к переднему краю каневского плацдарма. Сопровождавший его Михеев усилил охрану командующего несколькими особистами 26-й армии. Навстречу непрерывно текли отходящие войска.

На дороге тесно, в воздухе удушливый дым, в поле на корню горит подожженный хлеб. Всюду разбитые повозки, машины и кое-где неисправные танки. Многого уже насмотрелся Кирпонос за недолгие недели этой не первой в его жизни войны и все же внимательно, с болью в глазах приглядывался ко всему вокруг, как и в начальные дни боев.

От Стародубки отправились пешком на командный пункт стрелкового полка. Михеев шел рядом с командующим, ни на шаг не отставая, готовый в любой момент прикрыть его своим телом. Противник находился в полутора-двух километрах, и Анатолий Николаевич остро чувствовал опасность, которой подвергает себя Кирпонос, и в то же время не мог, не имел права на слишком настойчивый совет поберечься: командующий вряд ли бы прислушался.

Идущий поодаль Плесцов все это видел и понимал, стремясь тоже держаться поближе к Михееву. Но тут, когда они оказались в рощице, на КП стрелкового полка, Плесцов вдруг увидел среди командиров полкового комиссара Якубова, с которым вместе учился и закончил политучилище.

— Вот это встреча! — изумился тот, и его правый глаз сощурился в щелочку. — Воюю, Ванюша, начальник политотдела. Бьемся нещадно, только к боевому духу еще бы добавить техники…

Якубов как будто боялся, что не успеет всего сказать, говорил быстро, поглядывая по сторонам.

Иван Михайлович не дослушал, заторопился навстречу подходящим Кирпоносу и Михееву, второпях не успев даже на прощание пожать Якубову руку.

Но он поторопился напрасно. Полковой комиссар вытянулся перед командующим, лицо его светилось радостью, а сам он подался вперед.

— Якубов! — обрадовался и командующий, подавая руку давнему знакомому по финской кампании.

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — откликнулся Якубов; встреча с Кирпоносом для него не была неожиданностью — на нее и рассчитывал полковой комиссар, разговаривая с Плесцовым. При этом промелькнули в его памяти эпизоды встреч с Кирпоносом во время боев с белофиннами, и особенно один незабываемый случай. Тогда беспримерным броском через Финский залив дивизия под командованием Кирпоноса вышибла врага с северного берега, и Михаил Петрович, не обращая внимания на артобстрел и начавшуюся бомбежку, руководил боем; вдруг возле него, совсем рядом, упала авиабомба. Взрыва не последовало, но он мог произойти в любую секунду. Якубов вместе с присутствующими здесь бойцами упал на землю. А стоявший рядом с Кирпоносом адъютант Георгий — фамилию его Якубов забыл — в растерянности присел. И все уставились на спокойно стоявшего генерал-майора Кирпоноса. Тягостная пауза длилась две-три секунды, может быть, и того меньше. Потом Якубов увидел, как комдив сильным толчком ноги сбросил бомбу под откос. Тотчас же в овраге раздался оглушающий взрыв. От неожиданности все застыли, только теперь осознав происшедшее.

Сейчас Кирпонос произнес с горькой усмешкой:

— Что так пристально смотришь на меня, будто не узнаешь? Наступающим привык видеть? — Он пожал сильную руку Якубова. — Обидно, но не тебе же объяснять ситуацию.

— Невозможное иной раз делаем… — с пониманием, не требующим разъяснений, ответил Якубов.

— Далеко отступили, верно, — упрямо кивнул головой Кирпонос — Но ничего. И наш час придет. Грянет! — И, уходя, добавил: — Пусть даже если все ляжем костьми на последнем рубеже, с которого другие начнут разгром фашистов!

…Переправа не прекращалась и ночью. В помощь Плетневу начальник особого отдела 26-й армии прислал двоих оперработников. И когда на обратном пути Кирпонос со своими спутниками появились на дебаркадере, Михеев взял Дмитрия Дмитриевича с собой.

Переправились на левый берег. Машины направились к Прилукам — туда переместился штаб фронта. Было тихо, клонило ко сну.

Анатолий Николаевич то и дело потирал ладонями лицо, чтобы не задремать. Он видел, как Кирпонос опустил фуражку на лоб, склонил голову и вроде бы уснул. «Ему и вовсе только в пути передышка», — посочувствовал Михеев и стал размышлять о предстоящих делах: вспомнил разведчиков, находящихся в тылу врага, Антона Сухаря, который сейчас ждет или уже получил сброшенную с воздуха взрывчатку от «хозяина» гитлеровской агентуры.

Вдруг сильный тупой удар с ходу остановил и развернул машину. Анатолий Николаевич ничего не успел сообразить, ударившись грудью о переднее сиденье, потом услышал голос Кирпоноса.

— Фу ты!.. Опять эта нога… — процедил генерал сквозь зубы.

Ему помогли выйти из «эмки», ударившейся о затормозивший грузовик. Морщась, Кирпонос опустился на приступку, с досадой сказал:

— Этого еще не хватало, черт побери!.. Костыли-то мне теперь совсем некстати. Вот незадача! — ощупывал он и поглаживал ногу пониже колена.

Глава 27

В эту августовскую ночь далеко друг от друга в тылу врага произошло несколько событий, подробности которых так или иначе стали известны особому отделу фронта.

…Допрос Лойко был коротким.

— В документах сказано, кто я и куда гнал скот, — настойчиво отвечал Алексей Кузьмич. — Приказ выполнял… Был со мной ваш солдат, имущество его. Он пошел тылы дивизии искать…

Лойко избили жестоко, до потери сознания.

Мишиной версии о том, что он пристал к незнакомому человеку со стадом, то ли поверили, то ли пропустили ее мимо ушей. Но не освободили, а вместе с Алексеем Кузьмичом швырнули в прохладное, сырое, со стойким запахом гнилой картошки овощехранилище.