Мефодий Маркович вздохнул:

— Эдуард, мне нечего возразить мальчишке, апеллирующему подобными приёмами… но ты любишь книги, я знаю. Ты должен меня понять…

— Принц Капманде никому ничего не должен.

Внутри у меня что‑то защекотало от гордости.

— Ты думаешь, что научился контролировать книги – на самом деле это книги контролируют тебя…

Я невозмутимо развернулся, открыл дверь и вышел из библиотеки.

От двери отскочил Олег Подчебучин, отвернулся, рассматривая стену напротив.

* * *

Было когда‑то давно время наших совместных игр. Было то в детском садике «Калинка» (или «Малинка»? – не помню), и во дворе нашей девятиэтажки, где мой сильный папа катал нас по очереди на плечах и пугал дикими гиппопотамскими выкриками. Олежка без раздумий откликался на все мои идеи, бросаясь в огонь и в воду, если я прикажу – и радовался. И я радовался нашим играм, пока однажды не загнал Олежку на берёзу и не приказал ему:

— Прыгай! Ты – белка–летяга.

Летяга прыгнул и приземлился со сломанной ногой. И лежал на земле, тихонько поскуливая, потому что я запретил ему кричать. И смотрел на меня доверчиво как всегда. Ждал терпеливо помощи.

И я не могу этого забыть. В какой бы из моих жизней это ни случилось – я уже не могу беспечно играть с Олежкой. Не могу ни позвать куда‑то, ни приказать, ни даже просто предложить что‑то для меня сделать.

Я тогда и начал читать запойно – пока он не мог ходить, лежал дома со своей сломанной ногой. А я брал из дому книжку и читал на лавочке возле подъезда. Лето было жаркое, а играть было не с кем.

В один из тех солнечных дней дверь подъезда заскрипела и выпустила Олежку. Нога зажила, гипс сняли.

— Эдя! — он бросился ко мне. — Пойдём играть!

— Не могу, мне книжку надо дочитать. — Я захлопнул книжку, зажав страницу пальцем, и отправился домой.

То был «Незнайка в Солнечном городе». За ним последовал «Незнайка на Луне», «Бибигон», «Волшебник изумрудного города», «Урфин Джюс»… Мама пыталась вытолкать меня на улицу поиграть, но папа заступался:

— У ребёнка жажда знаний. Это святое.

Я помню солнечные пылинки в моей комнате, помню наш двор, так и манивший выйти поиграть. Помню, как я отворачивался от окна и утыкался в книгу, как будто что‑то меня не пускало. Как будто я уже тогда начал искать свою Чёрную Книгу.

СТРАНИЦА ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ

Я потянул Олега вглубь коридора, в сторону туалета – там удобные подоконники:

— Колись на счёт раз – подслушивал?

Олежка наглый, но не со всеми. Чаще он, как бы, воспитанный. Но не со мной:

— Случайно мимо проходил. А тут внутренний голос как заорёт: «Не проходи мимо!» – и не дал пройти мимо. — Быстро–быстро захлопал ресницами шпион.

— И что ты слышал?

— Ну, во–первых, Мефодий спятил…

— А во–вторых?

— А во–вторых… Ты принц, тебе всё можно.

И как‑то очень серьёзно на меня смотрит. Вот всегда так – слишком серьёзно он на меня смотрит. И с дерева прыгнул, потому что я сказал. Мне захотелось уйти куда‑нибудь подальше.

— Эдя, ты только не сердись, пожалуйста! Я не это хотел сказать! Я хотел сказать, можно, я с тобой?

Интересно, как люди растут, а у них глаза не меняются. Потому что у Олежки глаза сейчас точно такие же, как были в детском саду.

— Ты о чём?

— Ну, мне внутренний голос сказал… — Олежка явно соображал, что бы такое мог ему сказать внутренний голос.

— Он тебе, наверное, сказал: «Учи, Олежка, физику, а то на второй год останешься!» ; Я не удержался, взъерошил ему волосы на макушке.

— Не, я учу! А она не учится.

— Кто она?

— Физика. Я сначала честно наизусть выучивал, а Эльвира как чего‑нибудь спросит – и опять двойка. Я потом понял, что всё равно без толку.

Эльвира Михайловна – наша физичка. На мой взгляд, нормальная училка. Но к Подчебучину особый подход нужен.

Эльвира говорит:

— Я, Подчебучин, к тебе подхожу с разных сторон. Со стороны доски, со спины, справа, слева – но почему‑то мои подходы не срабатывают. Я понимаю, что можно попробовать постучать твёрдым предметом сверху, но боюсь, что в этом случае шило, на котором ты сидишь, вызовет реакцию противодействия и ты лопнешь. Потому что внутри у тебя вакуум.

Тут я не согласен, насчёт вакуума. Шило – да, есть. Но вакуума нет. Наоборот – у него буквенная непроходимость. Пока руками не потрогает – ничего не поймёт. Буквы только всё осложняют. А если буквы не проходят, значит, им что‑то мешает.

— Слушай, Олежка! А может, тебе чаю сладкого надо пить побольше? Я вот, когда чаю попью, лучше соображать начинаю.

— Я чаю пил. И кофе пил. И кока–колу. Только без толку – всё равно в меня буквы не проталкиваются. Это потому, что у меня система нервная, мама говорит. А папа говорит, надо через пятую точку воздействовать. Но мама против и я тоже.

Я фыркнул и хлопнул Олега по плечу:

— Короче, давай свою «Физику»! — я зашарил у себя в сумке в поисках страничек. Мда. Что‑то они быстро закончились. Ну, ничего. — Олеж, давай я тебе на корочке кое‑что напишу…

Олежка достал из школьной сумки водяной пистолетик, пачку канцелярских кнопок, теннисный мячик и, наконец, учебник физики, который я тут же пристроил на подоконнике. И начал записывать страницу повиновения на внутренней стороне обложки. Олег жонглировал теннисным мячиком у меня за спиной:

— Понимаешь, если натренировать левую руку, она будет как правая! А по некоторым показателям даже лучше. Когда дерутся, например, никто не ожидает, что слева прилетит, а тут – нна! – и лежит. Как Кори Сандерс, только ещё лучше. Все же думают, что я правша, а я – нна!

КРАСНАЯ КНИГА КОНТРОЛЯ

Что я тут делаю? Помогаю Олежке получить идеальный учебник физики? А ему оно надо? Да ему проще кросс пробежать на пять километров, чем прочитать параграф из учебника… Я прикрыл глаза и откинулся к стене, стараясь припомнить:

«Единокнижие сообщает, тех, кто не чает, обучает, осуществляет, овеществляет…»

Решительно выдернул готовую страницу повиновения и написал вместо неё другую — прямо на внутренней стороне обложки. Страницу осуществления.

Что такое «страница осуществления»? По–другому она называется «страница контроля» — не читатель контролирует текст, а текст захватывает читателя.

Мячик прилетел мне в затылок, рука дёрнулась, я обернулся, но Олежка уже исчез. То‑то же. Я спокойно дописал страницу, пририсовал смешную рожицу, закрыл учебник и выглянул в коридор. Какая физика, когда ребёнок в пятнашки хочет играть?

— Так, что‑то у нас сегодня подозрительная тишина в классе… — Эльвира Михайловна обвела класс взглядом поверх очков: ; А где Подчебучин?

И все уставились на меня. У меня же Олежкин портфель. Пришлось отвечать:

— Он в медпункт пошёл. У него голова заболела.

— Врезался на полном скаку в косяк?

Олег такой, с ним всякое случается.

— Не знаю. Он мне не сказал.

Подчебучин на уроках так и не появился. Я поплёлся домой с двумя портфелями. Шёл и крутил головой по сторонам. Люди на улицах спешили по своим делам, троллейбусы сновали по своим маршрутам, автобусы останавливались, где им положено, никто не нарушал порядок.

Дома я первым делом достал «физику» из Олежкиного портфеля. Открыл свою страничку, проверил все буковки – не нашёл ни одной ошибки, только размашистая закорючка в конце, вдохновение от теннисного мячика.

Я перелистнул страницу, вторую…

«Из пункта «А» в пункт «Б» выехал какой‑то чувак на тачке, со скоростью 60 км/ч. Через пять минут следом за ним на другой тачке выехал Олег Подчебучин, с начальной скоростью 40 км/ч. Видя по радару, что догнать того чувака у него без шансов, Олег Подчебучин врубил ракетные двигатели ускорения и догнал первого чувака через 15 минут. Спрашивается, с каким ускорением он гнал и на какой скорости проехал мимо чувака с победной улыбкой?»