В следующее воскресение была масленица. Государь после  устроенных народу потех шел по Кремлевским темницам выпускать заключенных, кормить из собственных ладоней страждущих, дарить одежду с плеча. Новый государев тесть Федор Нагой, стремясь к  исключительному фаворитству при переменчивости ветров, заболтал царя положением в Ливонии и успел поставил у дверей кельи  Бомелия троих Шуйских, дабы те телами укрыли саму дверь. Иоанн сознательно или без проследовал мимо. Так Елисей лишился шанса выжить. Последние часы ученый провел диктуя Зенке ощущения, кои, отходя, испытывал. До пределов жизни голландец сохранил ясность ума. Только колкий язык  все путался, пока не смолк.

         Матвей Грязной увозил жену в Литву. Он благополучно достиг лагеря, где собиралось польско-литовское войско,  русские предатели, запорожские казаки и разнородные наемники. Король Магнус принял Матвея дружелюбно. Не заметил, как тот из шпиона стал переметчиком. Думал: Матвей отъезжал в поместье да вернулся. Сразу сообщил о смерти первенца. Ни один мускул не дрогнул на лице Матвея, не выдал он  причастности. Мария успела родить второго ребенка. Дочь Евфимия, получившая имя в честь скончавшейся сестры и прежней невесты  Магнуса, умерила горе  потери сына.

         Ефросинья  была принята тоже милостиво. Мария Владимировна взяла ее в наперсницы. Подчиняясь мужу, она держала свой маленький двор на иноземный образец.

         Войско  вливалось на Псковщину, и Матвей туда же. Он отличился в нескольких схватках. Ему повезло, со знакомыми лицами он не столкнулся. Хотя того не боялся, положив навсегда бежать тягостной отчизны.

         Но вот в лагерь под Псков явился беглец Давид Бельский.  Он-то видел и хорошо помнил царскую невесту. Как-то на пиру, где поляки и литовцы кляли Иоанна, русские изменники им подзуживали, а запорожцы гетмана Оришевского произносили нескончаемые здравицы собственной удали, Ефросинья вошла с Марией Владимировной. Ту звал муж, сидевший около Батория в качестве ручного венценосца. Магнус ласково разговаривал с супругой, дразня ее красотой голодных от безбабья воинов. Давид Бельский, одним ухом  прислушивавшийся к повести Вишневецкого о последних днях его отца - Димитрия, мученически убитого в Константинополе, кинул взор на Ефросинью и мгновенно узнал ее. Быть бы Ефросинье царицей вместо Марии Нагой, если бы не кончина. Что же воскресла она? Давид Бельский покрался со слугою за вышедшей Ананьиной, желая выспросить, возможно, воспользоваться ее тайной ради получения отступных с нее ли, с Марии Владимировны, которая успела сильно привязаться к наперснице за услужливость себе и дочери. Стояла ночь. Остро следивший за  женой Матвей вышел за Бельским. Меж  палаток Давид попытался остановить воскресшую вопросом, не она ли предпоследняя царская нареченная, и чего она в польском лагере делает. Матвей выскочил из темноты, ткнув Давида ножом. Отпихнул слугу ногами. Мария Владимировна, перепугавшись, закричала. Матвей схватил Ефросинью и потащил за собой.

         Матвей тут же  ускакал  из лагеря. Он пустился в Псков. Дороги были перекрыты стражей, стоявшей у рогаток с завалами. Матвей уговаривал пропустить его с беременной женой. Кто-то узнал в нем Годуновского приспешника. Скоро Матвей стоял у зубцов острога, пуляя в прежних то врагов, то соратников. Чего же Ефросинья? Раздавленная судьбой, она покорно следовала обстоятельствам. Куда нелюбимый муж, туда и она.

         26 августа неприятель двинулся на псковский кремль плотными толпами. Незащищенная рекой и рвом с водой стена подверглась ударам  вражеских орудий. Скрытые пушечным дымом осаждающие шли с лестницами на  приступ. Псковичи и московиты стреляли метко, лили на головы полякам и союзникам кипящую смолу, осыпали стрелами, не имея в избытке ружей и пищалей. Баторий не верил глазам, когда убедился, что падают его испытанные в боях воины,  пятятся, бегут прочь. Король стыдился неудачи в лагере, переполненном уважаемыми иноземными свидетелями: делегациями иезуитов, шведских и австрийских посланников, обоих сеймов депутатами. Отведя потрепанный авангард, Баторий накинулся на панов. Требовал в Вильно и Варшаве с Краковом поставить под ружье, копье, алебарду каждого двадцатого мужского жителя, обучить воинскому ремеслу и слать к нему под Псков.

         После нескольких безуспешных наскоков Баторий перешел к  правильной городской осаде. По слову короля поляки и венгры повели секретные траншеи к Покровским воротам для заложения заряда. Наш командир Иван Петрович Шуйский, воеводы псковские узнали от слухачей, землю слушавших, об опасной работе, угадали неприятельское намерение и в ответ заложили новые внутренние укрепления, деревянную стену с раскатами. Князя Андрея Хворостина, героя и брат героя, назначили возглавить смельчаков, определенных умереть  или отвадить ворогов от траншей.

         На углах крепости звонили каждый час. Духовенство ходило с непрерывными молебнами, кропя святой водой бойцов. Сословия соединились: пели жители, воины, нищие. Полководцы встали у гроба Всеволода Мстиславовича. Положив длани на богатырский меч меч, давали клятвы не сдать кремля. В польском стане Псков слышался  музыкальной шкатулкой, ощерившейся зубцами стен и башен, недававшимся день и ночь гудящим улеем.

         7 сентября с рассвета поляки с  высоты осадных туров открыли пальбу по русским укреплениям двадцатью тяжелыми орудиями. Громили стены меж Покровским и Свиными воротами и пробили бреши. Стефан Баторий на белом коне явился перед войском, провозвестив победу. Приглашенные на особый обед польские и союзные воеводы обещали королю ужинать в Пскове.

         Венгры, немцы, поляки, литовцы, русские изменники, запорожцы устремились к проломам в стенах острога. Командиры приказали распустить штандарты и бунчуки с жупелами. Беспрерывно стучали воинские барабаны, звали трубы. Осадный колокол низко гудел из псковского пчельника. Кроме сторожей, не показывался ни один воин. Неприятели думали, что псковичи сдают стены. уйдя во внутреннюю крепость. Но наши воины прощались с женами, благословляли  на сиротство детей. Все плакали. Воевода Шуйский торопил. И вот воины встали за деревянной стеной, ставшей видимой в дырах разрушенной каменной. Воины испытывали недостаток в огнестрельном стрелковом оружия, коими хвастали противники. Едино:  не желали  позора. Замучил враг топтать псковскую землю. Баторий вспоминал древнее право сажать в Пскове литовских князей, так было во времена русской слабости.  Псковичи выступали за родину и честь. С луками и стрелами против аркебуз и мушкетов.

         Русские осыпали противника ливнем стрел, будто не прошло триста лет, и мы по-прежнему были на Угре или Калке. Но меткий огонь оказался губителен. Неприятель густо падал. По телам  перебегал ров, врывался в проломы. Вот уже пали башни Покровская и Свиная. Взвились на них бело-красные с золотом орлиные знамена.

         Союзники неистово резались с псковичами, московскими стрельцами, нижегородскими и рязанскими детьми боярскими. С башен, занятых ландскнехтами и венграми просыпались на россиян пули. Защитников теснили. Те желали ближнего боя, где могли бы сравняться. Ножами умалить  преимущество. Внезапно в гуще сражающихся показался верхом на коне Иван Петрович Шуйский. Без сабли, неся  и показывая воинам образ Богоматери. С воеводой пришли пеше многие иереи. На носилках они открывали раку с костями Святого Всеволода. Огромный меч его несли на плечах трое дьяков. Пели не страшиться ворога, как не страшился Всеволод Мстиславович, пусть сравнивали противостоявших ему с тиграми.

         Безвестный русский удалец прошел подземным ходом в Свиную башню и зажег заложенный внизу порох. Башня  вздрогнула, затряслась, покачнулась.  Будто видении, встала на воздух и разъединилась в прах, скатив с себя польские знамена. Псковичи взревели умиленной радостью. Ударили единодушно. Раненые не уходили, шли вместе со здоровыми. Ров горой наполнился телами отступавших смятенных ворогов. Из дальних частей крепости подтянулось свежее наше подкрепление. Стрельцы входили в бреши и кололи, резали, рубили. Послухи вместе с ратниками сомкнулись плечом к плечу и вопили с ожесточением: «Не предадим Богоматери и Святого Всеволода!»