Осознание призванности побуждает оберегать саму способность творить, и здесь уже не имеет значения — в реальных или воображаемых ситуациях пребывает чувство художника. «По-настоящему одаренный автор создает своих героев с помощью бесконечных возможных направлений своей жизни», — писал Андре Жид. Именно поэтому переход произведения из замысла в бытие не может быть объяснен из уже существующего бытия. В жизни художник может приходить в столкновение с нормой и законом, черпать вдохновение в греховной, часто нравственно небезопасной пище, однако она никак не характеризует его нутра, не есть материал для оценки качеств его души. Искренность художника обнаруживается в самом произведении искусства, когда те или иные ипостаси его «достраиваются», приобретают силу выразительной и самодостаточной художественной целостности. Рождается художественная форма — результат творческого исступления, напряженного состояния ума, «когда человек сильнее, умнее, красивее себя. Такие состояния приближают нас к мирам запредельным, простирают особенно сильное влияние над художником» (К.Д. Бальмонт).
Все на свете способно быть самим собою, лишь превосходя себя. Эта догадка, возникавшая у Г. Гейне, B.C. Соловьева, Б.Л. Пастернака и многих других, подводит к выводу о том, что подлинность личности художника обнаруживается лишь в его творчестве. Творчество есть усиление себя. А если это так, то снимается вышеприведенное противоречие, волновавшее М.М. Бахтина и X. Ортегу-и-Гассета. Невозможно создать эстетическую форму, не выходя за пределы себя, однако в этом акте самопревышения и обнаруживается истинное лицо творца, уникальная самореализация его личности. Искренность самоосуществления художника и есть олицетворение этой философской максимы. Непрерывная потребность в самопревышении является наиболее устойчивым способом существования, позволяющим художнику плодоносить, реализуя все грани своей индивидуальности. Способность и потребность художника в акте творчества выходить за пределы себя— это и есть он сам, это и есть его подлинная жизнь в особом, им самим устроенном мире. Беспредельная преданность художника требованиям творчества формирует его особый психологический облик, предопределяет особые черты его судьбы, жизненного пути.
Более того, отсутствие у художника как бы собственного «места», прикрепленности к одному видению, одной позиции, одной, не вызывающей сомнения идее, его неостановимый переход от одного состояния к другому и представляет собой собственно человеческое бытие культуры. Ведь в идеале любой человек в каждый момент своей жизни «как бы заново должен решать задачу соотнесения в его жизнедеятельности натурального языка социально преобразованной природы и языка как самоговорящего бытия человеческого рода»146.
В психологическом феномене художника концентрируется, таким образом, ряд жизненно важных характеристик, которые пусть в малой степени, но присутствуют в любом человеке и способны объяснить смену ролевых установок, тягу к жизни в воображаемом мире, его творческие порывы и потребности.
?
1. Можно ли за спектром вымышленных ролей художника обнаружить устойчивое, неразрушимое ядро его личности?
2. Какое влияние на личность художника оказывают повторяющиеся состояния переживания высокой амплитуды чувств в момент создания произведения?
ЛИТЕРАТУРА
Баженов Н.Н. Символисты и декаденты: Психиатрический этюд. М., 1899.
Бульф В. Звезды трудной судьбы. М., 1997.
Галътон Ф. Наследственность таланта. М., 1996.
Гончаренко Н.Ф. Гений в искусстве и науке. М., 1990.
Гоффман Э. Представление себя другим//Современная зарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984.
Дали С. Тайная жизнь Сальвадора Дали. М., 1992.
Доктороу Э. Жизнь поэтов//Иностранная литература. 1988. № 5.
Евтушенко Е. Личность большого поэта/Дочка опоры. М., 1981.
Жоли Г. Психология великих людей. СПб., 1894.
Искусство и художник в зарубежной новелле XIX века. Л., 1985.
Кривцун О.А. Личность художника как предмет психологического анализа//Психологический журнал. 1996. № 2.
Лабиринты одиночества. М., 1990.
Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. М., 1995.
Мазепа В.И., Михалев В.П., Азархин А.В. Культура художника. Киев, 1988.
Манн Т. Смерть в Венеции//Его же. Новеллы. СПб., 1984.
Маритен Ж. Поэзия и совершенство человеческой жизни//Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991.
Ортега-и-Гассет X. В поисках Гете//Его же. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.
Роджерс Н. Творчество как усиление себя//Вопросы психологии. 1991. № 1.
Феллини Ф. Делать фильм. М., 1984.
Цветаева М. Неизданные письма. Париж, 1972.
Цыпин Г.М. 15 бесед с Евгением Светлановым. М., 1995.
Чайковский П.И. Забытое и новое. М., 1995.
Эйзенштейн С. Мемуары. М., 1997. Т. 1-2.
Яковлев Е.Г. Художник: Личность и творчество. М., 1991.
Примечания к главе 31 :
136. Логинова Н.А. Развитие личности и ее жизненный путь//Принцип развития в психологии. М., 1978. С. 163.
137. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. С. 339—340.
138. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. С. 63.
139. Барбэд'Оревельи. Дендизм и Джон Брэммель. М., 1912. С. 108.
140. Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М, 1989. С. 182.
141. Иванов Г. Петербургские зимы. Париж, 1928. С. 83.
142. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 142.
143. Манн Т. Новеллы. С. 104.
144. Барбэ д 'Оревельи. Дендизм и Джон Бреммель. С. 99.
145. Рэлф Оди Дж. Человек — существо одинокое: Биологические корни одиночества//Лабиринты одиночества. М., 1989. С. 132.
146. Тищенко П.Д. Жизнь как феномен культуры //Биология в познании человека. М., 1984. С. 253.
ГЛАВА 32. БИОГРАФИЯ ХУДОЖНИКА КАК КУЛЬТУРНО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Наделенность талантом как предуготовленность к судьбе особого рода. Влияние стилистических форм творчества на стилистические формы личной жизни. Зависимость типов художественных биографий от исторических эпох. Понятия биографического сознания, системы биографий, предметной фактуры биографии. Фазы жизненного пути художника в их связи с социокультурными приоритетами.
Может ли дать что-то новое для понимания творчества художника внимание к деталям его жизненной биографии — знание, скажем, того, что Шиллер любил запах увядших яблок, которые держал у себя в столе? Или известие о том, что участию в похоронах матери Сезанн предпочел работу с этюдами на пленэре («была хорошая погода»)?
Классическое искусствознание и литературоведение чаще всего отвечало на эти вопросы отрицательно. «Мы почти ничего не знаем о Шекспире и в состоянии чуть ли не день за днем проследить биографию Пушкина; это вряд ли помогает проникнуть нам в «Маленькие трагедии» лучше, чем в «Гамлета»147. В самом деле, когда музыкальный или литературный текст создан, он приобретает надличностное, объективное бытие; все его важнейшие смыслы мы можем вычерпать, не выходя за пределы этого текста. Вместе с тем, если мы зададимся вопросами: почему в произведениях преобладает и варьируется определенный образный строй, чем объяснить неожиданные изменения стиля, большие перерывы в творчестве, как совмещались у данного автора его призвание и способности, — нам не избежать обращения к житейским подробностям и деталям характера художника, его интеллектуальной эволюции, среде общения и формам досуга.
Б. Томашевский еще в 20-х годах с сожалением отмечал, что для многих попытка осмыслить произведение искусства сквозь призму биографического метода «есть научная контрабанда, забегание с заднего крыльца»148. Тем не менее интерес к человеческому облику художника неослабен: история демонстрирует множество примеров, когда каждое новое столетие, наталкиваясь на очередную — в биографическом отношении — «железную маску» литературы или искусства, старательно сочиняло собственную биографию для интересующих его художников. Таким образом, уже на стихийном уровне претворялась взаимосвязь между творческой и бытийной биографией, как ее понимала эпоха.