Это было гениальное предвидение. Только за одно такое заключение Фарадея можно уже было помещать на вершину научного Олимпа. Однако он пошел еще дальше, обеспечив себе славу выдающегося мыслителя, каких редко рождало человечество. В промежутке между этапами работы над теорией поля Фарадей мастерски осуществляет новую серию экспериментов, по результатам которой не менее мастерски формулирует фундаментальный закон сохранения электрического заряда. Но вот ведь какая штука! Оказывается, что основные идеи, положенные в основу фарадеева закона, уже успели в свое время повитать над американским континентом и в Филадельфии были не без успеха подхвачены будущим Президентом Соединенных Штатов Америки Бенджамином Франклином. Его книга "Опыты и наблюдения над электричеством" не произвела "бума" в науке только лишь потому, что ее выход почти совпал с оглашением знаменитой "Декларации независимости" и принятием свободолюбивой Конституции США.
Одно событие просто потонуло в другом. Франклин вполне мог бы занять место Фарадея, если бы не предпочел ему статус первого демократического лидера и родоначальника демократической культуры американского народа. По той же причине попадают в труды Фарадея и его коллег и другие ценные идеи Франклина, всю жизнь чередовавшего научные изыскания с серьезной государственной деятельностью. Так, урывая время от гражданских забот, в перерывах между политическими баталиями (1747–1749 гг.) он формулирует и выдвигает тезис о корпускулярной природе электрического тока. Через 84 года заинтересованный этими же проблемами Фарадей берется проверить положения Франклина экспериментальным путем. Он ставит серию специальных опытов по прохождению тока через разные химические растворы и убеждается в верном ходе рассуждений предшественника, попутно устанавливая законы, связанные с явлением электролиза и сделавшие его знаменитостью. Так часто бывало в истории науки, когда исследователь, охваченный творческим порывом, ищет одно, а мысли его уже блуждают в "чужой степи", где он набредает на еще более важное открытие.
Надо сказать, что идеи Франклина приходили в голову не к одному Фарадею. В сороковых годах XIX столетия они овладевают немецкими естествоиспытателями Густавом Теодором Фехнером и Вильгельмом Эдуардом Вебером, которые один за другим рассматривают электрический ток как движение дискретных зарядов. Причем Веберу, до тех пор недостаточно известному в кругу ведущих физиков, удается набрести на ряд закономерностей, впоследствии сделавшихся краеугольным камнем в теории электромагнитных явлений. Любопытно, что интересы Фехнера и Вебера состыковываются не только в области физики, но и психологии. Физик Вебер однажды так сильно увлекается проблемами физиологии органов чувств, что, подключившись к работе своего брата-физиолога Эрнста, добивается вместе с ним столь ошеломляющих результатов, что наряду с Фехнером вполне может быть назван одним из основателей психофизики.
Нам известен даже закон Вебера — Фехнера (правильнее его было бы именовать законом Веберов — Фехнера), устанавливающий зависимость между ощущениями и вызывающими их раздражителями. Работы всех троих ученых были заметной вехой в становлении новой науки, поскольку способствовали внедрению экспериментально-математических методов исследования в психологию и даже в эстетику.
Но вернемся к нашим баранам, к истории электромагнетизма. Открытия в данной области знаний, как свидетельствуют факты, вообще проходят через целую драму идей, и особенно драматично выглядит интрига, сопровождающая открытие электромагнитной индукции. Рассказ о его зарождении и становлении вполне может соперничать с хорошим приключенческим романом.
Считается, что явление электромагнитной индукции — возникновения электрического тока в замкнутом контуре проводника при изменении движения магнитного потока через пространство, ограниченное этим контуром, — открыл в 1831 году Фарадей. В то же время независимо от Фарадея на явление индукции обратил внимание американский физик Джозеф Генри, который чуть раньше Фарадея разобрался в причинах возникновения индукционного тока, но задержался с публикацией своих результатов. Именно из-за этого приоритет автоматически достался более расторопному Фарадею, и открытые Генри законы получили известность как законы Фарадея. Когда спохватились, что произошла ошибка, было уже поздно что-то менять, и в качестве компенсации за причиненный Генри моральный ущерб его именем назвали… единицу индуктивности. Кстати, на вопрос, почему в первенстве открытия явления электромагнитной индукции было отдано предпочтение Фарадею, а не Генри, ответить несложно. Дело в том, что Фарадей в отличие от Генри сумел полнее осознать важность "носящейся в воздухе" идеи об электромагнитном взаимодействии и поступил довольно хитро.
Как бы предчувствуя возможные "накладки", Фарадей поспешил с обнародованием своих безумных, но еще достаточно непроверенных догадок. Загодя он направил в Лондонское Королевское общество письмо под интригующим названием "Новые воззрения, подлежащие в настоящее время хранению в запечатанном конверте в архивах Королевского общества". Это любопытное письмо, в котором ученый предусмотрительно просил высокочтимых авторитетов закрепить за ним в соответствии с датой получения письма его научные взгляды на природу электромагнитного воздействия после того, как он предаст гласности результаты экспериментов, было обнаружено как раз тогда, когда свои претензии на приоритет заявили еще несколько десятков ученых, которые, оказывается, наблюдали те же явления, что подробно описал он.
Можно только представить, какую кашу заварил Фарадей, решившись на подобную авантюру. Ведь как только в открытой печати появились данные, подтверждающие наконец его теоретические выкладки, среди физиков начался настоящий переполох. Поняв, какой шанс упущен, они пустили в ход все, чтобы перетянуть одеяло на себя и не дать возможности предприимчивому коллеге продвигаться дальше.
Сначала против Фарадея выдвинул обвинение его учитель Гемфри Дэви, занимавший пост Президента Лондонского Королевского общества. Утверждая, что бывший ученик беззастенчиво украл идею электромагнитных вращений у физика Уильяма Хайда Волластона, он всячески препятствовал его избранию в члены уважаемого общества и даже прекратил с ним здороваться. Вот какие бывают учителя!
Затем с другой стороны Ла-Манша на него открыли атаку такие крупные фигуры в науке, как Огюстен Жан Френель и Андре-Мари Ампер, настаивающие на своем первенстве в обнаружении электромагнитной индукции. Вполне мог бы предъявить претензии на приоритет и швейцарский исследователь Жан Кол-ладон, вплотную занимавшийся вопросами изучения явлений индукции и незаслуженно забытый потомками. Удивительно, но его имя и по сию пору даже не упоминается в работах по истории развития электродинамики. С ним связывают только оригинальный опыт на Женевском озере по точному измерению скорости звука в воде, которая, как доказал Колладон, вчетверо превосходит скорость звука в воздухе. А ведь этот ученый имел в своем распоряжении экспериментальные данные по индукции уже тогда, когда Фарадей и Генри только продумывали практическую сторону исследований! Согласно запоздало появившейся в нашей печати публикации ("Наука и жизнь", 1985, № 3) незадачливый швейцарец находился буквально в двух шагах от открытия, и только отсутствие помощника при проведении эксперимента помешало ему должным образом зафиксировать кое-какие нюансы. Дело в том, что, работая в одиночку, без ассистента, Колладон физически не успевал регистрировать прыжки стрелки гальванометра, указывающей на появление индукционного тока в электрической цепи на момент ее замыкания и размыкания. Иначе все складывалось в лабораториях Фарадея и Генри. Они получили исчерпывающую картину исследований, благодаря тому, что вовлекли в эту работу целую группу поддержки. Вот какие порою "мелочи" играли судьбоносную роль в распределении приоритетов на важнейшие научные открытия!