В общем, мы услышим о Ньютоне все только самое хорошее, вплоть до тривиального анекдота об однажды сорвавшемся на его мудрую голову яблоке, которое породило в ней гениальную мысль о силе земного притяжения. А ют о том, сколько яблок раздора падало в ньютоновом саду, так что и яблоку упасть было негде, наши предполагаемые собеседники, скорей всего, даже не будут иметь представления. И уж не приведи Бог, намекнуть им на то, что общепризнанный гений не раз угощал человечество плодами просвещения, выращенными в чужих садах! Убьют прямо на месте. Ведь стараниями подобострастных авторов монографий человеческий образ Ньютона давно напоминает упаковку с рафинированным сахаром. Но на самом деле "сахаром" Ньютон никогда не был. И в этом нетрудно убедиться.

Если за двумя самыми большими и спелыми яблоками — дифференциальным исчислением и законом тяготения Исаак Ньютон удачно "слазил" в сады Готфрида Лейбница и Иоганна Кеплера, то в области исследования световых явлений ему удалось поживиться уже целым ящиком таких плодов. Он был сколочен из научных достижений многих предшественников и современников ученого. Эксперименты Гука — далеко не единичное заимствование, которое позволил себе честолюбивый Ньютон.

Напрасно связали с его именем историки науки классический опыт по разложению луча белого цвета на спектр с помощью призмы. На самом деле приоритетом Ньютона здесь и не пахло. Впервые этот опыт был поставлен профессором Пражского университета Яном Маркусом Марци. Состоялся он в 1848 году, за восемнадцать лет до того, как его повторил Ньютон. Кстати, Марци пошел дальше своего последователя, задействовав для выяснения природы непонятного оптического эффекта не одну, а несколько призм. Именно когда он прибег к помощи второй призмы, установив ее на пути уже пропущенного через первую призму луча, ему удалось наблюдать любопытное явление: преломляясь под различными углами и принимая разную окраску в самом начале, тот же самый луч не подвергался разложению на цвета при встрече со второй призмой. Из экспериментов Марци буквально напрашивались выводы, которые сделал позже Ньютон. Причем об опытах Марци он не мог не быть осведомлен хотя бы потому, что его оптические эксперименты чуть ли не в деталях совпадали с более ранними опытами чешского исследователя. Оказалось, что сам Марци отправил письмо с изложением методики экспериментов и полученных основных результатов Ньютону как большому авторитету в научном мире с просьбой дать оценку его работам.

Так что и тут Ньютон добрался до вершин славы в известной степени за чужой счет. Потому, наверное и доложил об итогах своей работы не сразу по ее завершении, а лишь через шесть лет после постановки эксперимента, в 1672 году. Марци к тому времени уже не было в живых, и возможность уличения в плагиате почти отпадала. Иные предположения вроде того, что Ньютон сомневался в точности полученных результатов и несколько лет их перепроверял, кажутся попросту смешными. Чего-чего, а уж самоуверенности ему было не занимать! Как и хитрости. Не просто ведь так ходили слухи, что Ньютон не отказывал себе в удовольствии частенько "подправлять" и собственноручные расчеты, если они не умещались в рамки его теорий.

Удивительно, но по следам Марци двигался и ярый противник Ньютона Роберт Гук. Он повторил ход его рассуждений по поводу природы света и пришел к аналогичной мыслительной концепции через семнадцать лет. Не Гук, а Марци первым догадался о том, что свет представляет собой быстро распространяющиеся волны.

Споры о природе света учеными XVII в. вообще велись с особым неистовством. Причем Ньютон почти всегда брал в них верх. Выдающийся физик современности Сергей Иванович Вавилов в посвященной жизни и творчеству Ньютона биографической книге отмечал, что "во всех спорах Исаак Ньютон неизменно выходил победителем, даже в тех случаях, когда он был совершенно неправ". И это соответствовало истине. Ньютон разносил в пух и прах практически все наиболее ценные новые научные идеи и физические теории, которые исходили от его противников. И хотя научная линия, которой он придерживался, была слишком прямолинейной, это ему не мешало гнуть ее в полемике слишком круто.

Особо ярым нападкам со стороны Ньютона подвергался закон двойного лучепреломления, установленный замечательным голландским ученым Христианом Гюйгенсом. Не желая оставаться в долгу, Гюйгенс, в свою очередь, всеми силами старался опровергнуть ньютонов закон всемирного тяготения, давая ему неверное истолкование и навязывая взамен свою ошибочную теорию. Такие "медвежьи услуги", постоянно оказываемые друг другу схлестнувшимися учеными, самым пагубным образом отражались на науке, сдерживая ее поступательное движение вперед. Они же искусственно препятствовали раскрытию граней их безграничных талантов во всей полноте. И этого не могли не чувствовать сами спорщики. Каждый из них как истинный ученый в глубине разума понимал, что любая научная концепция, как бы она ни была близка к истине, относительна. Тем не менее каждый стремился выдать свою за абсолют. Но долго ли можно продержаться на пределе возможностей, доказывая относительную правоту?! Ведь так немудрено и сорваться. Все они были из мира сего, и нервы у всех были не железные.

Сорвался и всепобеждающий Ньютон. Переживая очередной душевный кризис, он дошел до того, что едва ли не насовсем забросил свои научные занятия, а друзьям посоветовал не делать впредь никаких открытий, поскольку "можно превратиться в раба своих же взглядов". Когда же его чуть не "съели" за знаменитый опыт по разложению светового луча с использованием стеклянной призмы, то он впал в такое глубокое отчаяние, что поклялся вообще больше никогда не печатать своих трудов по оптике.

Хорошо хоть, что этому зароку воспротивилась его творческая натура, и после сорокалетнего безмолвия, не выдержав диалога с самим собой, Ньютон все-таки опубликовал свой фундаментальный и широко известный труд "Оптика", не на шутку всколыхнувший научное общество.

Таково было истинное лицо этого тщеславного и ранимого человека, обреченного историками науки веками носить слащавый и никому не нужный грим. Вряд ли бы этот грим пришелся по вкусу взыскательному англичанину. Ведь более всего в себе и других сэр Исаак Ньютон ценил индивидуальность.

Свет и тьма в Евангелии от Иоганна Гёте

Затрагивая тему научных раздоров того времени, нельзя обойти молчанием конфликт, в котором столкнулись мудрыми лбами Исаак Ньютон и… Гёте. Да-да, тот самый Иоганн Вольфганг Гёте, который создал бессмертного "Фауста" и, будучи уже при жизни непревзойденным классиком немецкой литературы, иногда "баловался" наукой. Хотя, как показали новейшие сенсационные исследования, интеллектуальное баловство Гёте в отдельных случаях граничило с блестящим научным провидением.

Что же стало предметом разногласий двух мировых величин? Пристально следившему за всеми научными изысканиями Гёте не понравилось заключение экспериментировавшего с призмами Ньютона о том, что луч света состоит из семи различно окрашенных компонентов: от красного до фиолетового. Посчитав такой вывод нелепостью, Гёте поставил сотни оптических опытов, исписал по их поводу тысячи страниц и в итоге предложил собственную теорию, в которой доказывалось, что в природе существуют только два цвета — черный и белый. Все же остальные цвета воспринимаются глазом исключительно за счет "игры" этих двух. Накладываясь один на другой, они и образуют самые разные цветовые сочетания.

Новая теория света имела под собой определенную философскую подоплеку. Черный и белый цвета олицетворяли собой по Гёте свет и мрак. Полагая, что именно в борьбе света и мрака проявляется вся многогранность различных явлений природы, он считал факт проявления цветовой гаммы следствием чередующегося "подавления" белого цвета черным, и наоборот. Причем темноту Гете воспринимал не как лишенную света физическую среду, а как некую реальную действительность, имеющую свою собственную природу. Защищая свои неординарные взгляды в этом вопросе, Гёте не внимал никаким опровергающим их доводам.