В сторонке, в кустах, лежал человек. Алексеев не испугался и не удивился: неизвестный был одет в гражданское. Серые бумажные штаны в полоску, старый пиджак с оборванным карманом. На ногах солдатские ботинки. Положив под голову тощий заплечный мешок, незнакомец спал. Анатолий подошел, посмотрел. Круглолицый, плотный. На вид ему лет двадцать пять. Светлые волосы спутаны, щеки небритые. Сразу видно - бродяга. Ткнул его ногой по румынскому ботинку:
- Эй!
Спит и ухом не ведет. Еще раз толкнул, посильнее:
- Эй!
Человек поднял голову, сказал сердито:
- Чего пинаешься?
- А ты чего лежишь?
Человек настороженно посмотрел из-под опущенных век.
- А тебе какое дело?
- Да так, - беспечно сказал Алексеев.- Ты куда идешь-то, может, попутчиком будешь?
Незнакомец поднялся, пятерней расчесал волосы, осторожно спросил:
- А ты куда?
- В Новоалексеевку.
- Но-о-о! И мне как раз туда же! У тебя что - родные там? И у меня тоже. Вот здорово! -…
И вот они идут уже вдвоем. Уже лучше, веселей, не чувствуется одиночество. У Андрея Сергеенко точно такой - же эвакуационный документ до Новоалексеевки. У него там бабушка. Он идет рядом вперевалку и все твердит одно и то же:
- Самое главное - Сиваш переехать, а там считай что дома.
Ох, выдает себя с головой Сергеенко Андрей! Что-то уж очень ретиво он рвется на восток! Но Алексеев молчит. Про себя он сказал, что работал в Анапе в совхозе, а в Новоалексеевке его тетя живет, и все.
В сумерках, когда впереди уже показались домишки станции Соленое Озеро, на них наскочил патруль. Это были полицаи из татар. Пять человек с винтовками.
- Стой! Кто такие? Откуда идете? Куда?
- Да мы гражданские, цивильные…- начал было Алексеев.
Старший из них, гололобый, с широко расставленными глазами, с нескрываемой ненавистью уставился на задержанных:
- Молчать! Идите вперед.
Пошли. По каким-то задворкам, по узкой улочке. Из темноты навстречу внезапно появилась фигура. Яркий луч фонарика резанул по глазам.
- Хальт!
Гололобый, выйдя вперед, что-то сказал по-немецки, потом, обернувшись, коротко бросил:
- Документы!
Алексеев и Андрей достали свои бумажки. Офицер, осветив листки фонариком, тут же вернул их:
- Гут! - и что-то спросил. Гололобый перевел.
- Почему нарушаете комендантский час?
- Не успели, господин офицер, - ответил Алексеев.- Собрались переночевать, да вот…
Гололобый, сопя от злости, перевел.
- Гут! - повторил офицер и что-то добавил.
- Можете идти, - разочарованно сказал гололобый. Офицер ушел, освещая себе путь фонариком, куда-то исчезли и полицаи.
Алексеев вытер холодный пот со лба:
- Уф-ф-ф! Пронесло…
- А эти, г-гады! - с сердцем проворчал Сергеенко.- Лизоблюды фашистские! - И умолк, словно сказал что-то лишнее.
Некоторое время стояли в растерянности: куда, идти? Но где-то неподалеку вдруг зашипело, лязгнули буфера и продудела дудка сцепщика.
Побежали на звук. Кривая улочка вывела прямо к станции. Шипел паровоз, роняя из колосников на путь раскаленную угольную крошку. Темнота гудела выкриками, металлическим лязгом оружия, звоном солдатских котелков. Длинный товарный состав растворялся в ночи, но все равно были видны площадки с пушками и танками и разверстые пасти вагонов, светящиеся огоньками сигарет. Эшелон отправлялся на восток.
У ближайшего к паровозу вагона друзья «разглядели две грузовые автомашины, и какой-то солдат метался от машин к вагону, выкрикивая ругань.
Алексеев дернул за рукав товарища:
- Чего это он? Подойдем поближе. Подошли. Немец, пробегая мимо, вдруг остановился, подлетел, уставился в упор и радостно вскрикнул:
- О-о-о! Руссиш?! - Замотал головой, замахал руками.- Шнель! Шнель! Скоро! Трахеи хельфен! Носить, помогай картофельн!…
Алексеев обрадовался не меньше немца:
- Ч-черт побери, куда уж лучше! - сказал он.- Андрей! Поможем рейху?
- Райх! Райх! - подхватил немец.- Райх гут! - И тут же принялся подгонять:- Шнель! Шнель! Траген!
Мешки были тяжелые, и пока перебросали их в вагон, выбились из сил. А немец торопил, торопил.
Наконец все - последний мешок! В ту же минуту засвистел паровоз я, громко пыхтя, начал трогать. Немец подскочил к двери, принялся задвигать. Алексеев, стоявший тут же, похлопал немца по плечу:
- Эй! Эй! Камарад, так нельзя! Мы, - он стукнул себя в грудь кулаком, - ехать надо. Райзен. Понимаешь? Немец оттолкнул Алексеева:
- Нихт райзен, ферботен!
Паровоз: вах-вах-вах-вах! - пытался тронуть с места состав. Колеса, буксуя,:высе«али искры, а немец никак не мог задвинуть дверь. Это Алексеев незаметно подложил под ролик картофелину.
Наконец поезд тронулся. Немец заметался, закричал и, махнув рукой, бросился бежать к хвосту состава.
- Гутен абенд! - озоруя крикнул ему вдогонку Алексеев и, подтянувшись на руках, влез в вагон и подал Андрею руку.
- Все в порядке! Как в международном!
Друзей охватила радость. Ощущения, которые испытывали сейчас Анатолий и Андрей, не поддавались никаким измерениям. Оба были счастливы безгранично. Они хорошо понимали - что значит выбраться из Крыма через Сиваш, тщательно охраняемый немцами. Случай, подвернувшийся им, был просто исключительным!
Поезд шел медленно, и это настораживало. Улетучивалось счастье.
- Наверное, перед мостом, - сказал Сергеенко.
- Надо задвинуть дверь.
Задвинули, и в густой темноте вагона вдруг почувствовали себя неуверенно.
- Как в мышеловке, - сказал Сергеенко.
- Да, - подтвердил Алексеев.- Если они накинут засов, мы попались. А там, куда нас привезут, церемониться не будут.
Помолчали, _сидя на мешках. Что же делать?
- Стоп! Я вспомнил, - сказал Алексеев.- Рискованно, но надо. Откинем запор с другой стороны!
- На ходу? - удивился Сергеенко.
- А что же, ход-то тихий.
- Ладно, - подумав, согласился Андрей.- Давай я пойду.
- Как хочешь.
Отодвинули дверь. С темного неба замигали звезды. Пахнуло юочной прохладой и сыростью. Сиваш был близко.
Оглядевшись по сторонам, Андрей спрыгнул на хрусткий гравий, и почти тотчас же поезд, сбавив ход, затормозил и остановился. Вдали послышались голоса, хруст гравия под множеством ног. У Алексеева екнуло сердце: Шатруль!» Торопливо задвинул дверь, сердце резануло визгом роликов. В то же время настороженным ухом он слышал шаги Андрея и словно бы видел его: вот он поднырнул под вагон и шарит рукой по задвижке. Что-то долго уж очень!…
Кинулся к левой стороне, приложился ухом к двери, спросил тихо:
- Андрей! Андрей! Что там у тебя?
- С-сволочи! - прошипел Андрей.- Закрутили проволокой. Сейчас откручу…
А шаги патруля все ближе и ближе. Наконец, с тихим скрипом откинулся запор снаружи, и совместными усилиями дверь была отодвинута.
Анатолий втащил Андрея.
- Закрывай скорее!
Задвинули и замерли, стараясь не дышать. Немцы, перекликаясь, остановились у вагона. Чей-то строгий голос выговаривал кому-то, тот огрызался.
- Картофельн! Картофельн! - твердил он, и Алексеев по голосу узнал немца, грузившего картофель.
Внезапно правая дверь отодвинулась. Алексеев надавил на плечо Андрею:
- Ложись! - И оба упали на пол, прячась за мешки.
Метнулся луч фонарика, пошарил по углам и погас. Дверь с грохотом задвинулась, звякнул запор. Шаги удалились.
Рано было еще ликовать, но все же они вполне заслужили эту радость.
- Молодец, Анатолий! - шепнул Сергеенко.- Если бы не твоя хитрость…
- Ладно, - ответил Алексеев.- Я тут ни при чем. Скажи спасибо Джеку Лондону.
- Джеку Лондону? Американский писатель? Не читал. Но что он хороший парень - это точно!
И в полку появилась «нулевка»
Стоял июль месяц, была летная страда. Мы летали почти без отдыха, ощущая отчетливо, как гнется враг, уходя от нас все дальше и дальше на запад. И карты наши были сплошь разрисованы волнистыми линиями, обозначавшими обстановку на фронтах. И линии эти тоже двигались на запад. Враг, отходя, концентрировал технику, укреплял, бетонировал рубежи. И именно сейчас, как никогда, нужны были тяжелые бомбы. И мы их возили. Бомбовая загрузка полка увеличилась чуть ли не вдвое, но все равно, больше нашей эскадрильи никто не поднимал. Наш рекорд с Алексеевым - две с половиной тонны - оставался непревзойденным. И бомбы теперь рвались на территории врага. В боевом донесении не было горестных записей: «Витебск - ж. д. станция» или «Брянск - вокзал товарный», а стояли заграничные названия, но еще пока не немецкие: «Янув», «Турбя», «Будапешт».