«Потерял командир огонь или боялся поддерживать? Или не мог с голодухи?» — лихорадочно гадал он, подбегая к пепелищу, словно там были ответы на все его вопросы. Еще с большей поспешностью, чем в первый раз, Михаил хлопал руками по безнадежно остывшему пеплу. На этот раз — никакого признака тепла!

«Неужели?!» — в ужасе подумал Михаил, еще не зная, что подразумевает под этим словом.

Подбежал к самой березе и, прильнув к ней, тихо окликнул:

— Сергей Петрович!

В ответ ни звука, ни шороха. Даже легкие, вечно трепещущие листья березы висели молча, уныло, словно прислушивались, ожидая ответа.

Позвал еще и еще. Потом напролом побежал по кустарнику, яростно раздвигая ветки ольховых кустов.

— Сергей Петрович! Это я, Миша!

Побежал по второму кругу, на метр-два удалившись от березы.

— Сергей Петро… — И вдруг осекся, наскочив на примятую под ольхой траву.

Здесь он лежал, здесь! Но где же он теперь?

И, еще не соображая, что делать дальше, Михаил свистнул оглушительно громко один раз, а потом подряд шесть раз. Пусть приходят все, чтоб не растеряться в поисках. А искать надо. Ведь не мог же человек пропасть бесследно.

Пока прибежали товарищи, стало светлее. Роса покрывала траву сизоватой пеленой. В бывшем лежбище раненого Михаил нашел скорлупку печеной картошки и след детского ботинка.

— Здесь были мальчишки! — сказал Михаил прибежавшим товарищам.

— Так они унесли его в деревню! — радостно воскликнул учитель. — Они его спасут. Это ведь такой народ! Они добудут и лекарство, и все, что надо…

— Народ-то они хороший, — поддержал Михаил. — Да как бы там более хитрые взрослые не раскрыли их тайны.

— Выход один — дождаться утра и искать по следу — решил учитель. — Все хорошенько присмотритесь к следу этого ботинка и пойдем по лесу.

— Тут сыро, вот и остался след А на сухой траве его не будет, — печально ответил Михаил, но согласился, что это единственное, что они могут теперь предпринять.

Быстро развели на прежнем месте костер, вскипятили воды в котелке, который раздобыли ночью на хуторе вместе с буханкой хлеба. Съели по куску хлеба, запивая кипятком, заваренным сухой ромашкой, найденной на полянке, и, договорившись о времени сбора, отправились искать след.

Помня предположение северянина о том, что мальчишки унесли раненого в более сухое место, Михаил отправился к высотке, на которой начинался сухой сосновый бор. Здесь он сразу же набрел на место боя. Ему казалось, что сюда мальчишки не потащили бы раненого, так как на место боя могли прийти разные люди.

Решил быстро осмотреть место, где сражалась какая-то воинская часть Может, найдется оружие или еще что-то нужное для его отряда.

Развеянные по лесу клочья бумаги, противогазные сумки, рваная камера от автомобиля и прочее говорили о поспешном уходе с этого места подразделения Красной Армии.

Перевалив через пригорок, Михаил увидел и следы горячего боя. Воронки от мин. А дальше ряд окопов. Он уже собрался было пробежать по окопам, как вдруг заметил на пригорке между соснами огонек. Дыма не было. Только огонек. Ярко-алый. Беспокойно мечущийся…

«Разводят костер, — мелькнуло в голове. — Огонек маленький. Кто бы это? Мальчишки? Может, те самые?» И, на всякий случай перевесив автомат на грудь, Михаил быстро направился к огоньку, который по мере приближения казался все более странным, неестественным. И вдруг Михаил понял, что это не огонек, а флажок. Освещенный солнцем кусочек кумача, прикрепленный к древку, трепетал на утреннем ветре живо, как пламя.

«Какая-нибудь игра, — подумал Михаил, подбегая к флажку. Но, увидев, что древко флажка воткнуто в маленький, совсем еще свежий, даже не осевший курганчик, он в недобром предчувствии закусил губу и остановился. — Могила?»

Впервые в жизни он задумался над жестокостью и неотвратимостью этого слова: могила…

Тихо, словно боялся нарушить покой захороненного, он обошел могилу и увидел дощечку, вдавленную в землю у основания свежей горки земли. На дощечке детским почерком было нацарапано:

«Здесь будет памятник герою — командиру Красной Армии».

И тут же на земле четко отпечатанный след детского ботинка. Михаил припал к этому следу.

Тот! Тот самый след, что остался возле березы!

«Это он! Он! — кричало все в душе Михаила. — Э-эх! Проклятый хуторянин!»

Михаил заскрипел зубами и бессильно, как человек, которому некуда больше идти и нечего больше делать, опустился на жухлую траву и заплакал.

Один за другим подошли товарищи. Они ни о чем не спрашивали. Все было ясно.

— Добудем оружие и отомстим за него, — сказал северянин.

— Да, мстить у нас есть за кого. Было бы чем, — ответил сибиряк Ефим.

— Будет чем! Оружие мы добудем! Сегодня же! — порывисто вскочил Михаил. — Кто со мной за оружием? Может, без боя это дело не обойдется.

— Да кто же, — развел руками учитель. — Все пойдем.

— Ты много нас не спрашивай, а командуй, и все тут, — в тон учителю сказал северянин.

— А добудем оружие, тогда что? — спросил молчаливый белокурый парень, назвавшийся Филиппом Жуковым. — Пойдем к линии фронта или как?..

— Признаться, ребята, я и сам еще не решил, — смущенно ответил Михаил. — Пока был жив командир, я во всем полагался на него. Он в таких делах разбирался очень хорошо. А теперь не знаю. Надо подумать вместе. Как вы считаете, Дмитрий Артемьевич? — обратился Михаил к учителю.

— Я попал к немцам с листовкой в кармане, — медленно заговорил учитель. — Жаль, что пришлось ее уничтожить. К окруженцам обращается Верховное командование Красной Армии с призывом создавать партизанские отряды повсюду и везде. Громить врага его тылу. Разрушать коммуникации, не допускать увоза в Германию советских людей. Прочитал я эту листовку и понял, что воевать здесь, в тылу немцев, не менее важно, чем на фронте.

— Я с вами согласен, — ответил Михаил не задумываясь.

На том и порешили.

Постояли у могилы. И пошли за своим командиром, который, вскинув автомат за плечо, молча отправился в обратный путь, к полянке с березой.

Было совсем уже темно, когда отряд пришел на хутор дядьки Тодора, у которого остался пистолет Михаила. Увидев слабый блеск огонька в занавешенном оконце, Михаил направился было к двери, оставив товарищей под соломенной стрехой похилившейся хатенки. Но его опередил сибиряк.

— Товарищ командир, разрешите, я войду первым? Вас он знает, еще пальнет из вашего же пистолета.

— Ты прав, Ефим. Вот тебе мой автомат, иди.

Дверь оказалась закрытой изнутри на крючок. На стук Ефима ответил слабый женский голос:

— Кто там?

— Открой, хозяйка, — ответил Ефим.

— Полиция не разрешает никого ночью впускать.

— Нам нужен дядько Тодор. На минуточку.

— Э-э, дядько Тодор вернулся в свои хоромы, — уже открывая дверь, ответила женщина. — А вы ж кто такие, что не знаете? Вы один?

— Двое! — ответил за Ефима и вышел к свету Михаил.

— Солдаты? Наши? Заходите, заходите. Как раз бульба сварилась, — уже мягче сказала хозяйка. — Правда, за это теперь расстреливают… Ну да все одно за что-нибудь расстреляют…

— Мамаша, нам некогда. Если можно, так бульбу вы нам с собой дайте. Мы по дороге съедим, — сказал Михаил. — И нам хорошо, и вам безопасно.

— Сичас! — Женщина метнулась к печурке, подбросила лучину. Огонек вспыхнул ярче, затрещал, закоптил уютно пахнущим дымком. — Так возьмите ж и кисляка. Вот я вам перелью в старое горщатко.

— Спасибо, тетя, ну, а все же где дядько Тодор? — спросил Михаил.

— Так он же вернулся в свой дом. Все больничное оттуда выбросил еще вчера. Я работала санитаркой, так меня переселили сюда, сторожить его хутор. Он же теперь у нас за начальника. Голова районный. Сегодня там справляют новоселье. Да вы, наверное, слышали музыку.

— Музыку мы еще не слышали. Но пойдем послушаем, — ответил Михаил и, немного подумав, смущенно добавил: — Только вы, мамаша, до утра из дому не выходите.

— Куда я пойду! Боюсь я на этом волчьем куте и за порог ступить, как только солнце сядет.