Рядом с ними жили и другие земноводные, подчас очень причудливые: рогатые, змееподобные. Первоначально исследователи не отличали их от лабиринтодонтов и всех вместе объединяли в большую вымершую группу стегоцефалов — покрытоголовых амфибий.
В следующем, пермском, периоде лабиринтодонты уже решительно вышли на сушу и стали питаться более разнообразной пищей: насекомыми, мелкими сухопутными животными. Они стали крупнее и сильнее. У некоторых (вероятно, обитавших в наиболее сухих местах) в коже развились костные пластинки, как у настоящих крокодилов. Одни из них имели короткую морду (как у крокодилов кайманов), у других челюсти были вытянуты в длинный узкий пинцет с розеткой мощных клыков на конце (как у гавиала). Конечно, все это сходство с крокодилами — представителями совсем другого класса (пресмыкающихся) — было чисто внешним и объяснялось во многом похожим образом жизни. Остатки подобных лабиринтодонтов часто встречаются в медистых песчаниках Приуралья.
Необычайно многообразными и обильными были лабиринтодонты в триасе. В это время они перешли к преимущественно водной жизни. Возможно, их вытеснили с суши сильно распространившиеся архозавры. На востоке Европейской части СССР и, в частности, в Оренбуржье большое число их находок происходит из отложений Времени Великих Рек, Озер и Южного моря. О некоторых из этих находок и пойдет речь дальше.
В Блюментале и на Общем Сырте
Во Времена Великих Рек лабиринтодонты существовали на всем огромном пространстве Русской равнины. Но впервые об этих животных рассказали нам не оренбургские недра, а более северные края. Еще с конца прошлого века остатки лабиринтодонтов начали находить русские геологи в бассейнах рек Северной Двины и Верхней Волги. Чаще это были отдельные кости и их обломки, правда встречавшиеся иногда большими скоплениями. Но вот лет сорок назад к известному ученому профессору А. Н. Рябинину наконец попали почти целый череп и часть другого черепа с почти целым скелетом. Они были найдены на реке Ветлуге. Исследователь реставрировал по ним облик животного, напоминавшего маленького уплощенного крокодильчика с короткими ножками и тупорылым черепом. Он назвал его ветлугазавром.
Примерно в то же время на маленькой речке Шарженге, извивающейся среди глухих лесов в бассейне реки Северной Двины, было найдено целое кладбище подобных животных. Раскопал его молодой в те годы И. А. Ефремов. Это был его первый крупный успех в науке. Шарженгские лабиринтодонты выглядели несколько иначе, чем ветлужские. У них была узкая вытянутая мордочка. Очевидно, они подстерегали на дне зазевавшуюся рыбу и быстрым рывком догоняли ее, схватывая длинными челюстями. Ученый назвал вновь открытое животное бентозухом — донным зверем.
Ископаемые кости залегали в прослое косослоистого буровато-серого песчаника, который проглядывал среди красных глин вдоль зеленого берега Шарженги. Этот песчаник представлял собой отложения древнего речного потока, впадавшего в озерный водоем. Вдоль берега протянулась цепочка раскопок. И повсюду ученый встречал в песчанике множество костей. Это были целые черепа и отдельные кости скелета, беспорядочно перемешанные и рассеянные. А затем подобные же прослои с костями, правда обычно не столь богатые, были обнаружены на огромном пространстве от Мезени на севере до Донской Луки на юге. И вот бурное воображение исследователя нарисовало грандиозную картину гибели древних земноводных. Он писал это в своей статье «Два поля смерти минувших геологических эпох».
Череп бентозуха.
Что могло вызвать гибель такой массы животных? Ныне уже покойный профессор Ленинградского университета А. П. Быстров изучил микроскопическое строение их зубов и сделал сенсационный вывод: многие из этих животных болели цингой. Видимо, одной из причин массовой смерти был недостаток пищи.
Столь крупные кладбища раннетриасовых земноводных встречены, в основном, лишь на севере. Южнее, в частности, в Оренбургской области, среди косослоистых песчаников и конгломератов Времени Великих Рек обычно удается найти лишь редкие разрозненные их остатки. Впервые с находкой целого черепа бентозуха в Оренбуржье мне пришлось столкнуться во второй год моих самостоятельных исследований, когда я с двумя своими помощниками — студентами Саратовского университета — раскапывал скелет эритрозуха в Кызыл-сае. Как я упоминал в предыдущем рассказе, мы жили тогда в деревне Александровка и ходили в Кызыл-сай пешком несколько километров. А еще километрах в десяти-двенадцати севернее находилось совершенно экзотическое место, которое стоит описать подробнее. Это был овраг Блюменталь, так же как и Кызыл-сай, впадавший в полупересохшую речку Кызыл-оба, только несколько ниже по течению. В его верховьях стоит маленький поселок того же названия. Жители поселка — немецкие колонисты, давние выходцы с Поволжья и Украины, дали оврагу это название за необычайную нарядность. Еще издали, поднявшись на водораздел, можно увидеть его левый склон, весь краснобурый, с красивыми зеленовато-голубыми прослойками. Слои здесь разбиты сбросами[6] изогнуты в складки. Один отделенный сбросом останец в низовьях оврага возвышается подобно неприступной скале.
Спустившись на дно оврага, сначала идешь по сплошной прочной мостовой из конгломерата, многочисленные коричневые гальки которого придают ей сходство с асфальтом на улицах старых городов. Вода проточила в ней уступы и ложбины. Идя вниз по оврагу, попадаешь в заросли ивняка, среди которого изредка промелькнет то заяц, то лисица, — это одно из самых укромных мест в окрестностях, где прячется немногочисленный теперь дикий зверь. Правый более низкий склон покрыт кустарниками ежевики, выше на терраске море цветов с роящимися над ними бабочками, и жучками. Небольшой очень чистый родник, бьющий из расщелины в песчанике, змеится по тальвегу[7], и в его мелкой воде особенно красивыми кажутся вымытые из конгломерата гальки. У высокой скалы слои в склоне лежат круто наклонно. Среди них зеленеет малахитом и голубеет азуритом пропласток омедненного крупногалечного конгломерата. А поднявшись по крутому склону наверх, попадаешь на открытое травянистое поле, оживленное голубоватыми холмиками отвалов старых медных рудников.
Впоследствии мы не раз встречали в конгломератах, обнажающихся по оврагу, кости лабиринтодонтов Времени Великих Рек, а в толще глин с меденосными песчаниками в его низовьях — остатки пермских животных Времени Великих Озер. Но в то время остатков ископаемых позвоночных в Блюментале еще не находили.
В тот 1957 год я был так занят кызыл-сайской раскопкой псевдозухий, что мне было не до посещений Блюменталя. Однако я настоятельно советовал выбраться в этот интересный уголок своим помощникам-студентам. Один из них, наиболее деятельный, Яша Шишкин, ставший, правда, впоследствии не палеонтологом, а геофизиком, отправился однажды в свободное время в этот овраг. Через некоторое время он вернулся и сообщил мне, что видел на дне оврага на конгломератовой мостовой череп ископаемого животного. У меня тогда что-то не ладилось с анализом собранных в Кызыл-сае наблюдений и настроение было плохое. Я почему-то подумал, что парень меня разыгрывает, и небрежно отмахнулся. Он был задет за живое и сам решил принести находку.
Вскоре Яша положил передо мной рюкзак с тяжелым предметом. Я до последнего момента был уверен, что извлеку из него или в шутку положенный булыжник или в лучшем случае похожее на череп стяжение[8] песчаника, принятое за череп. Такие стяжения иногда принимали за черепа даже опытные геологи. Но тут я был поражен. В руках у меня оказалась плита бурого песчаника с черепом настоящего бентозуха. Кости крыши были разрушены и сохранялись только их отпечатки. Явственно выделялись маленькие круглые глазницы и продолговатые ноздри; все же по краям черепа кости уцелели. Когда я отпрепарировал эту находку зимой в Саратове, то обнажились совершенно целое небо и прекрасно сохранившаяся мозговая коробка. Ни на одном черепе бентозуха еще не удавалось изучать ее так подробно, как по находке Яши Шишкина.