Доложил о результатах боя в штаб дивизии, там их с радостью приняли к сведению. Пользуюсь случаем и сразу же прошу произвести Рембольда в лейтенанты «за храбрость перед лицом врага». Письменное ходатайство о присвоении чина пошлю завтра. Он уже давно заслужил это, только вот фон Шверин, командир дивизии, не желал дать ему лейтенантский чин. Он ведь все еще считает офицерский корпус избранной кастой, придерживается прусских традиций, говорит о голубой крови. Как лисица, настороженно вынюхивает, выполняют ли его директивы. Завтра лично доложу ему свое мнение о Рембольде и насчет того, чего я требую от офицера. В конце концов с моим батальоном воевать не кому-нибудь, а мне. Решение о том, кого я считаю способным командовать солдатами, генерал должен предоставить мне. Каждому положено то, что он заслуживает, независимо от его фамилии, денежного кошелька или же нелепого экзамена.

Возвращается унтер-офицер Эмиг. Он отводил пленных в штаб дивизии. Сейчас их наверняка допрашивает начальник отдела разведки и контрразведки (1с). А что потом сделают с ними? Отправлять в тыл больше невозможно. Да и вообще, есть ли у нас здесь, в котле, лагерь для военнопленных?

Эмиг приносит новости, которые поднимают боевой дух. Хотя Кавказ «по непонятным причинам» и оставлен, но генерал Гот со своей армией якобы выступил, чтобы деблокировать нас.

– Один унтер-офицер из авиации сказал мне, что Гот уже в Калаче, а другой назвал Котельниково. Но это все равно. Пока он подойдет, мы продержимся. Тем более теперь, когда по воздуху прибыли авиадесантники и соединения СС.

Но самый ошеломляющий слух, будто целая колонна грузовиков с продовольствием и горючим, воспользовавшись ночью и туманом, в сопровождении танков проскочила к нам в котел.

Я отношусь к этому скептически.

На следующее утро меня вызывают в штаб дивизии. Там я узнаю, что Гот действительно приближается к нам из направления Ростова. Подавленные трудностями со снабжением, наши квартирмейстеры готовят в связи с этим крупную операцию. Начальник тыла армии приказал выделить силы для формирования большой транспортной колонны с вооруженным конвоем. Выполнение этой задачи возложено на начальника тыла корпуса и на дивизионные подразделения и части снабжения. Армия в целом должна обеспечить для этого транспортные средства общей грузоподъемностью порядка 1200—1500 тонн. План состоит в следующем.

Колонна подразделяется на три группы, которые на марше являются самостоятельными.

Допускается использование грузовых автомашин грузоподъемностью от 2,5 тонны и более, прошедших предварительный ремонт и выкрашенных в белый цвет.

С ними отправятся ремонтно-восстановительные подразделения, от каждой дивизии по одному. Место сбора – район южнее Городища и около Гумрака.

Формирование колонны закончить до 15 декабря.

В сопровождении танков, при поддержке авиации колонна должна прорвать кольцо окружения в югозападном направлении и выйти в район Тормосина.

Одновременно в котел проникнут извне стоящие наготове транспортные соединения с ценным грузом, говорят даже о пятитонных грузовиках.

Прорыв и проникновение вовнутрь котла должны координироваться с попытками деблокирования.

Горючее для этой операции забирается у боевых частей, которым самим позарез нужна каждая капля. Но ничего не поделаешь.

Мне тоже надлежит отдать несколько крупных автомашин – за тем меня сюда и вызвали. Но я могу дать точный ответ только после того, как на месте лично ознакомлюсь с состоянием транспортных средств батальона. Надо ехать в Питомник.

Прежде чем отправиться туда, долго приходится улаживать дело с производством Рембольда в лейтенанты. Мне снова повторяют старые положения о необходимости образовательного ценза и о минимальных требованиях, однако теперь уже не с прежней непримиримостью. Вопреки всем и всяческим «а если» и «но» мне все-таки удается добиться своего. Генерал обещает поддержать мое представление.

А в общем и целом здесь все идет по-старому. Фронт и штаб стали в нашей дивизии двумя разными мирами. В то время как поредевшие части мерзнут в снежных ямах и удерживают позиции считанными патронами и отмороженными пальцами, голодают, мучаются желудком, в то время как растут горы трупов, которые иногда даже не удается похоронить, потому что это может повести к новым жертвам, распорядок дня в штабе дивизии почти не изменился. Здесь все еще спокойно спят по ночам, по утрам умываются и бреются, одевают чистые подворотнички и шелковое нижнее белье, выпивают, устраивают небольшие празднества. Передовая, где сражаются и умирают, для них всего лишь линия на карте. Настоящая связь между командованием и частями оборвалась. Все, что говорится на этот счет, пустые слова, и произносятся они скорее из вежливости, нежели из потребности. Да и не о чем нам с ними говорить. Мы, находящиеся на переднем крае, не дадим себе вкручивать шарики, а господа, пребывающие в тылу, сами остерегаются излишними речами выдать свою полную неосведомленность о положении дел на передовой. Они ограничиваются тем, что подшивают сводки о потерях, пишут всякие распоряжения и передают поступающие свыше приказы. Время от времени затевают спор, можно ли того или иного унтер-офицера произвести в офицеры, когда он даже не знает, насколько высоко можно поднести к губам для поцелуя дамскую ручку. Кандидат в офицеры успевает погибнуть прежде, чем ему милостиво согласятся дать заслуженный чин.

В Питомнике нахожу все в отличном порядке. Нет только прежней тишины. В воздухе стоит гул сотен моторов. На расположенном поблизости аэродроме взлетают и садятся транспортные самолеты, истребители, разведчики и снова транспортные самолеты. А над ним кружат, постоянно подстерегая свою добычу, русские самолеты-истребители, сменяющие друг друга. Каждый день у нас большие потери. На аэродроме и около него валяются транспортные самолеты, «юнкерсы» и «кондоры», разбитые, сгоревшие, и каждый день штабу армии приходится делать новые прочерки в своих ведомостях снабжения.

Вместе с фон дер Хейдтом и Глоком решаю самое важное. Дадим дивизии для операции по прорыву четыре грузовика: их состояние отвечает предъявленным требованиям; остальные требуют ремонта или же слишком малы. Даю водителям подробные указания, беседую с начальником финансово-хозяйственной части, а затем еду на аэродром. Хочу взглянуть на все это поближе.

Автомобильный парк, который и раньше здесь был самым крупным из всех, какие я видел за всю войну, теперь стал еще больше. Среди снежных сугробов целый город. Здесь огромные гаражи и мастерские для «мерседесов», «оппелей», «фордов». Царит большое оживление, много дорог, переулков и тротуаров. Этот быстро выросший в степи населенный пункт замечаешь еще издали. Летчикам наверняка не приходится долго искать этот аэродром. Достаточно бросить взгляд с высоты, чтобы увидеть Питомник.

По краям летного поля стоят истребители, несколько пикирующих бомбардировщиков, а в одном из углов – одинокий полуразвалившийся и ободранный грузовой планер. Одному небу известно, как залетел к нам этот вояка с Западного фронта. Слева высится радиолокационная башня – остроконечное сооружение высотой метров двадцать пять. Перед ней – блиндажи штаба снабжения, который по заданию армии распределяет поступающие сюда грузы между корпусами, дивизиями и войсковыми группами. Справа – помещения командования аэродрома. Позади видны две большие госпитальные палатки. У входа в них – санитарные машины, носилки, ковыляющие фигуры раненых и с деловым видом снующий персонал. А кроме того, тут есть и еще кое-что: совсем рядом с пикирующими бомбардировщиками, прямо на поле, обозначено флажками-штандартами учреждение, которому поистине нечего делать здесь, на аэродроме. Это командный пункт 8-го корпуса. Командира этого корпуса, самого старшего по чину генерала из всех оказавшихся в котле, никакими силами не удалось убедить сдвинуться с этого места. Так и примирились с тем, что он со своим КП остался здесь, хотя это и мешает с каждым днем возрастающему воздушному сообщению.