Несколько позже люди класса новобогачей и олигархов с настоящей ностальгией будут делиться воспоминаниями о том, что во времена Горбачева процесс накопления больших состояний удавался гораздо легче, чем при Ельцине. «Бизнесменами» становились многие из прежних партийных и государственных функционеров. По данным Стивена Сольника в его книге «Контроль и крах советской системы», 1998, значительную часть из них составляют бывшие комсомольские активисты, которые организовывали первые в стране торговые банки и товарные биржи. Молодые миллионеры энергично «брались» за дело и преуспевали в развлекательном шоу-бизнесе, в коммерческом распространении видеоматериалов, в игровом бизнесе, во внешней торговле.

Вопросы, связанные с процессами становления и состава класса новобогачей как в Советском Союзе, так и в других, недавно социалистических странах, являются исключительно важными и серьезными. Хоть о них говорится и пишется немало, по-настоящему значимая информация в этом плане остается все же крайне ограниченной. В конечном итоге сложилось заключение, что класс новоявленных капиталистов сложился преимущественно на базе трех основных социальных групп и прослоек, состоящих:

— из наследников владельцев крупных состояний времен досоциалистического периода (зачастую их называют «реститутами», от латинского слова «реституция», означающая «возвращение собственности»);

— из некоторых членов бывшей государственной, партийной и комсомольской номенклатуры.

— из представителей откровенно криминальных групп уголовного мира.

В этом плане вопрос как будто бы выяснен и особых возражений или дебатов не вызывает. Однако за плотным занавесом продолжает оставаться почти все, имеющее отношение к не менее логическому и естественному вопросу о том, какими способами, на основании каких критериев и с помощью каких механизмов одним членам вышеуказанных социальных прослоек удалось «преуспеть», а другим — нет?

Совершенно очевидно, что далеко не все из нескольких десятков миллионов членов КПСС и пятнадцати миллионов комсомольцев стали «новобогачами». Не превратилось в капиталистов и значительное число так называемых «номенклатурных» кадров партии, государства, сил безопасности и армии. Однако некоторые ими стали. При более углубленном исследовании подобное разделение становится заметным и в группе наследников зажиточных классов досоциалистического периода. Некоторым из них и вовсе не удается, несмотря на все шумные разговоры о «неприкосновенности священной частной собственности», добраться до вроде бы унаследованного по нормам нынешнего законодательства имущества. Другие, однако, вполне «законно» присваивают себе заведомо чужую собственность. Подобным образом обстоят дела и с выбившимися «в люди» представителями преступного мира.

То есть вполне закономерно напрашивается вопрос: а что связывает в действительности эту столь разнородную группу преуспевающих ныне людей? Что настолько явственно выделяет их среди остальных «сородичей» из общественно-социальных групп, выходцами из которых они являются?

Как правило, официальные ответы на вопросы подобного рода, в той мере, в какой они вообще имеются, вертятся вокруг утверждений, будто бы люди такого типа преуспели исключительно в силу своих «профессиональных и личных качеств». Но в действительности те же самые качества у многих из тех, кто оказался выброшенным «за борт», часто многократно превосходят подчас весьма сомнительные «достоинства» преуспевших. Каким же способом, на основании каких критериев происходил тогда подбор и сам процесс выдвижения наверх одних и устранения других?

Ответа на вопросы такого рода нет как у нас, так и в серьезной научно-исследовательской литературе за рубежом. А в нем как раз и содержится многое из того «тайного», что на самом деле происходило за последние одно-два десятилетия на территориях как бывшего СССР, так и остальных стран социалистического содружества стран Восточной Европы.

Что ж, попробуем дать свой ответ и на эти вопросы.

На наш взгляд то, что одинаково приобщает к классу капиталистов представителей как «старых», так и «новых» богачей, а также откровенно криминального контингента, является общая для всех них склонность и способность присваивать результаты чужого труда и, по сути дела, никогда не принадлежащее им чужое имущество, материальные и другие ценности. Довольно распространенной «общественной тайной» являлось и то, что за откровенно криминальными элементами стояла довольно значительная часть «теневой/второй экономики». Как раз ей-то и предоставили уже официальный статус законодательные меры Горбачева. По данным исследователя организованной преступности в СССР тех лет Стивена Гендельмана, около 60 % всех зарегистрированных на их основании «кооперативов» находились под управлением доказанных и активно действующих преступников. Он же подчеркивает в своей книге «Товарищ Криминал: новая мафия России» (1995), что даже к концу 1991 года, когда большая часть частных фирм и предприятий уже вполне свободно работали на «законных основаниях», по крайней мере, 15 % общего объема товаров и услуг по стране все еще проходило по каналам «черного рынка».

Претензии к полному установлению неограниченной власти «рынка» возрастали по мере усиления процессов уничтожения КПСС и системы централизованного планирования народного хозяйства. Напомним, что в основе принятого в 1987 году решения о «радикальной политической реформе» была предпосылка о том, будто так называемая «командно-административная система», т. е. общественно-экономические, организующие и политические функции партии и структур центральной государственной власти являются «основными проблемами» страны и причинами «всех ее неблагополучий».

По мере разворачивания процессов парализации, уничтожения и расформирования структур партии и центральных министерств, которые непосредственно занимались организацией, координацией и руководством производственно-экономической деятельности, «рыночники» все определеннее и недвусмысленнее брали курс на «шоковую терапию» экономики. На деле это означало переход к установлению режима такого типа, при котором сверху всеми возможными способами откровенно навязывается ничем не ограниченная власть частной собственности, наживы и прибыли любой ценой. Осуществляется это при помощи всякого рода хозяйственно-финансовых, как правило, крайне спекулятивных «монетаристских» трюков и механизмов, вместе с пропагандистско-политическим и прямо силовым давлением всех видов власти, служб и органов.

Такому безоглядному «слепому прыжку» к капитализму неограниченного «свободного рынка» в то время все еще открыто противостояли некоторые высокопоставленные руководители партии и государства, в том числе и председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков. В силу его профессиональной подготовки и биографии, да и по занимаемому им месту в государственной иерархии, его считали олицетворением главной экономической инстанции в стране. Исследователь Джерри Хью приводит в своей книге «Демократия и революция в СССР: 1985–1991» (1997) слова Рыжкова о том, что, в отличие от китайских реформаторов, Горбачев проводил курс на ослабление и даже на разрушение партии и государства, причем именно тогда, когда необходимость в них становилась все явственней.

«Сначала я думал, что Горбачев просто недопонимает всю сложность проблемы, — считал Рыжков. — Однако с течением времени, когда уже неоднократно разговаривал с ним, особенно во время заседаний Политбюро, на которых обсуждалась эта тема, я постепенно убеждался в том, что он вполне сознательно проводил такую линию. Атак называемые «сверхрадикалы» и вовсе настаивали на полном упразднении всего, имеющего хоть какое-нибудь отношение к плановому началу в экономике. По их мнению, сами непосредственные производители, действуя исключительно по своей инициативе и вполне самостоятельно, должны быстрее ориентироваться, разбираться во всем и устанавливать взаимовыгодные отношения между собой. Считалось, что в ходе этих процессов как-то «сами собой» будут решаться все проблемы и задачи общегосударственной важности и масштабов. На этом особенно настаивали Яковлев, Медведев и Шеварнадзе, а Горбачев их поддерживал».