Снег пошел гуще.

— Попытаюсь, — твердо сказала Рая и тихо добавила: — Даже несмотря на опасность, что его обнаружат. Если возникнут непредвиденные трудности, у меня есть Васин пистолет.

Они с Лидией уложили раненого на сапки и так закутали одеялами, что стало видно только лицо.

«У меня есть пистолет», — подумала Рая еще раз, словно желая этим успокоить себя.

Тем временем унтер-офицер пришел в сознание. Он немного согрелся, закутанный одеялами. Усталость сковывала его тело.

Небо над вокзалом алело от пожара, и ночной ветер доносил с той стороны многоголосое русское «ура!».

— Слышишь! — радостно воскликнула Раиса. — Это Рыжий освобождает наших! — Не в силах сдержать себя, она обняла Лидию. — Они свободны, свободны… — В голосе ее были слышны слезы.

Раиса и Лидия потащили санки на твердую, укатанную дорогу, которая после небольшого подъема пошла под уклон. Валил густой снег, и в двадцати метрах ничего не было видно. Девушки шли, избегая больших улиц, надеясь, что все обойдется.

«Внимание! Говорит Москва. Говорит Москва!..»

Мария тем временем вернулась домой, предупредив, как было решено, Ольгу Петровну и Максима, и уселась возле приемника, который они тщательно прятали.

«Говорит Москва…»

Московское радио передавало обзор последних известий с фронта. Внимательно вслушиваясь в слова диктора, Мария быстро писала, стараясь ничего не пропустить. Она не имела права пропустить ни слова, потому что все жители города должны знать: зимнее наступление Советской Армии, частью которого являлись и бои за их город, успешно продолжается. Враг будет отброшен дальше на запад, и вся территория Советского Союза будет освобождена от гитлеровских захватчиков. От Ленинграда и до Крыма, то есть на всем участке фронта длиной почти две с половиной тысячи километров, Советская Армия успешно продолжала наступление. Группы гитлеровских армий «Север», «Центр», «Юг» и «А», которые с конца 1943 года вели ожесточенные оборонительные бои, несли от советских войск тяжелые потери и терпели одно поражение за другим. 14 января завершилось освобождение Ленинградской области от оккупантов.

На флангах группы армий «Центр» советские войска заняли выгодные позиции и постепенно отделяли ее от группы армий «Юг», над которой тоже нависла опасность близкого разгрома.

В то время как группа армий «А», правое крыло которой упиралось в побережье Черного моря у Херсона, отчаянно пыталась удержать свой последний плацдарм на левом берегу Днепра — город Никополь, чтобы иметь потом возможность восстановить сухопутные коммуникации с Крымом, северный фланг группы армий «Юг» был отброшен в направлении Ровно, Будно, Луцк. Но образовавшаяся из ее южного фланга путем соединения в районе Корсунь-Шевченковского двух корпусов часть вражеской армии прорвала фронт.

«Говорит Москва…»

Битва за Корсунь-Шевченковский неуклонно приближалась к своей кульминационной точке.

3

Спустя полчаса унтер-офицер Гейнц Фундингер уже сидел в спальне на одной из стоявших там кроватей, а Раиса и Лидия, захватив несколько подушек и одеял, спустились в погреб и сооружали там ему прибежище.

Вскоре все в погребе было подготовлено, чтобы укрыть раненого. Девушки согрели подушки и одеяла грелкой и горячими кирпичами. Но Лидия не могла ждать, пока раненого перевяжут. Она поспешно попрощалась и ушла.

Олена Климовна разыскала кое-что из лекарств и бинтов, оставшихся у нее еще с тех пор, как она работала медсестрой. Она лишь рассеянно взглянула на Лидию и свою дочь, когда девушки привели в дом окровавленного незнакомца, который, как объяснила ей Раиса, не был врагом, хотя и носил немецкую форму. Олена Климовна не могла этого понять. Разве не достаточно, что ее уже заставили дать кров одному немцу? А теперь еще один, который к тому же ранен и которого надо прятать в погребе.

Горькие складки залегли у губ матери. «Ах, Раиса, Раиса, и почему ты только заставляешь меня столько страдать и совсем не доверяешь мне? Разве нам мало того, что зимой сорок первого пропал без вести твой отец? Я понимаю, что ты не хочешь меня напрасно беспокоить и делаешь вид, что ты все та же веселая и беззаботная девочка, какой была до войны. Но я догадываюсь, что значат твои хождения к подружкам, твои уходы по ночам из дому и стопки бумажек, которые ты так тщательно скрываешь. Я сама видела, что записки с подписью «Комитет 103», которые кто-то по ночам расклеивает на стенах домов, написаны на точно такой же бумаге, какая хранится у тебя».

Когда Олена Климовна думала об опасностях, которым последние два года подвергалась ее дочь, в груди ее поднимались скорбь и гордость одновременно. Ее огорчало то, что контакт с немцами бросает тень на ее дочь, и она беспокоилась за честь Раи. Кроме того, ее терзали обычные страхи матери, особенно в этом хаосе.

«Вот теперь и в нашем доме поселилась опасность», — подумала Олена, осматривая рану на плече гостя.

Во дворе заскрипел снег под чьими-то ногами. «Обер-лейтенант! — подумала Олена. — И именно сегодня раньше обычного! Через двадцать минут раненый был бы уже в спасительном погребе!» Олена испуганно посмотрела на дочь, которая быстро, чтобы этого не видел Фундингер, спрятала под покрывало пистолет.

Шаги приближались.

— Спрячьте куда-нибудь форму! — прошептал Фундингер.

Рая бросила растерянной матери серый мундир, метнулась в комнату, захлопнула за собой дверь и быстрым движением натянула на себя черную, в красных маках, кофточку. Пораженная Олена Климовна прислушалась и не сразу сообразила, что происходит: Рая начала тихонько петь.

Обер-лейтенант Торстен Фехнер стряхнул снег с шинели. Усталый и промерзший, он хотел поскорее попасть в тепло, мечтал о стакане горячего чая. Если этой проклятой, взбудораженной партизанами ночью о сне не приходилось и мечтать, то может же он позволить себе хотя бы часок отдохнуть.

Услышав пение Раисы, он остановился. Время, проведенное с Раей, он исчислял не днями, а часами. Любое событие, происходившее вне этого дома, имело для него точные временные границы, каждая дата ясно запечатлевалась в памяти. На всю жизнь запомнился ему и тот день, когда он из резерва 42-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Либа по просьбе группенфюрера СС Гилле был переведен в танковую дивизию СС «Викинг».

В тот день в дом к Тихоновым он вернулся еле живой от усталости. Не дождавшись ответа на свое обычное приветствие, опустился на стул и сразу же заснул. Но сон не принес облегчения. Ему приснилось, что его батарея отчаянно отбивает наступление русских. На огромном белом от снега поле ярко вспыхивают выстрелы замаскированных орудий лейтенанта Бютнера. Пехота отхлынула назад, оставив отдельные группы в лощинах и оврагах. Вот заговорила и артиллерия противника. Появилась пехота на бронетранспортерах, а позади них танки Т-34. На флангах грохочут противотанковые орудия. Фехнер хочет повернуть солдат, отдать приказ, доложить, но не может произнести ни слова. «Господин обер-лейтенант!» — зовет его кто-то. Но что это? Орудие вдруг откатывается куда-то за невысокий холм, а перед ним появляется озеро с островком посредине. Кругом тишина. Не рвутся больше снаряды. Придерживая одежду на голове одной рукой и балансируя другой, он вброд идет к острову. Расчесывая гребнем длинные волосы, там сидит Ютта, греется на солнышке. Ленивый ветерок пробегает над озером…

— Господин обер-лейтенант!

Фехнер очнулся и, рывком подняв голову, увидел перед собой коричневую юбку, плотно облегающую узкие бедра, песочного цвета джемпер на полной груди. В больших темных глазах девушки он заметил радостное удивление, но в то же время и досаду, словно девушка злилась за что-то на себя. Фехнер тоже был удивлен. «Я просто переутомился», — мысленно попытался он найти объяснение.

Девушка понравилась ему с первого взгляда. Когда он назвал свое имя, выражение ее лица сделалось настороженным и серьезным.