Ханнес Ниндорф, Эрвин Бюклер и Тео Арнд решили навсегда покончить с фронтом, дожидаясь конца войны не на поле боя, а в плену. Их не пугал даже военный трибунал, по приказу которого совсем недавно были казнены семеро солдат из соседнего батальона. Герольд Хайнзиус отказался идти с ними, хотя он и осуждал жестокость ведения войны германским командованием. Он очень боялся за свою мать, которая не выдержала бы, если бы нашла его фамилию в списке пропавших без вести.

Пока Фундингер «прощупывал» лысого обер-ефрейтора Макса Палучека, прошло несколько дней. В саперное подразделение обер-ефрейтор попал как дорожный рабочий. Свою ненависть к нацистам он искусно скрывал. Будучи опытным профессиональным рабочим, он очень быстро создал группу сторонников комитета «Свободная Германия» и даже завербовал в нее католика Рольфа Лански. В числе первых примкнул к этой группе и Карл Ензике.

…Метель кончилась так же неожиданно, как и началась. В темноте на фоне белого снега отчетливо чернел лес.

Фундингер не был уверен в том, что это именно тот самый лес, к которому им нужно было выйти.

— Скоро мне придется босиком ходить по снегу, — заметил Карл Ензике, усаживаясь на бидон с пищей, чтобы подвязать веревкой отскочившую подошву сапога.

Фундингер растирал руками замерзшие щеки. Глубоко вздохнув, он почувствовал, что воздух стал значительно мягче. Вот уж капризная зима! Присмотревшись, они увидели невдалеке трупы лошадей, остовы сожженных машин и печные трубы сгоревших домов.

— Нам нужно взять левее, — сказал Карл. Сойдя с дороги, они пошли по глубокому снегу. «Интересно, отказался ли Карл наконец от своего

фантастического плана?» — думал Фундингер. Недавно Карл совершенно серьезно рассказал ему о том, что мечтает получить ранение, чтобы его на самолете отправили на излечение в Германию, где он обязательно застрелит Гитлера. Но нона он ждал удобного момента, русские завладели превосходством в воздухе, и ни один немецкий самолет уже не мог сесть в окруженном районе.

Макс Палучек рассказал, что последний самолет Ю-52, вылетевший на запад, взял на борт лишь раненых офицеров, да и то только тех, у кого имелся специальный пропуск. Все это он слышал собственными ушами, так как их подразделение было направлено на передовую вместе с обслуживающим персоналом аэродрома. Офицеры, находившиеся на аэродроме, грубо оттолкнули санитаров с носилками, на которых лежали раненые, в сторону, а сами сели в самолет.

Фундингер стоял, вслушиваясь в тишину.

— Ты сейчас не слышал голосов? — спросил его Карл и, прежде чем. Гейнц успел ответить, громко крикнул: — Палучек! Хайнзиус!..

Они постояли несколько секунд, а затем откуда-то издалека до них донеслось:

— Мы… здесь!..

Голос доносился справа. Фундингер понял, что они давно прошли мимо своей позиции и теперь наткнулись на товарища из группы «Свободная Германия», до которого оставалось не более сотни метров. Возможно, он как раз разыскивал себе подходящую воронку для того, чтобы установить там малую говорящую установку.

«Что же теперь делать?» Фундингер едва сдерживался, чтобы не подойти к этому товарищу и остаться с ним.

Карл Ензике тоже сообразил, на кого они наткнулись. Но у него не было ни малейшего страха по поводу того, что рано или поздно он может угодить под суд военного трибунала.

— А чего мы, собственно, ждем? — спросил он. — Пошли, дружище! Лучшего случая не представится! Эй, товарищ, сюда! — Он тихо свистнул.

Слова Карла заставили Фундингера задуматься. Пять дней он находился в чужом подразделении, среди чужих солдат, среди новых опасностей. Несмотря ни на что, работал он мужественно и, как оказалось, не без успеха. Он нашел себе новых друзей, которых удалось объединить в группу «Свободная Германия». Так неужели теперь он оставит эту группу на произвол судьбы? Разве они найдут без него дорогу на ничейную землю? Палучек, конечно, найдет. Герольд Хайнзиус тоже. Чем тяжелее станет обстановка, тем быстрее будут прозревать и Ханнес, и Эрвин, и Тео. Под вопросом остается Рольф Лански, а остальные солдаты взвода вряд ли последуют примеру Фундингера и Палучека.

— Ну пошли же наконец! — торопил его Ензике. — Пошли!

— Нет, — ответил Гейнц, — мы должны перейти все сразу, а не по одному.

— Если мы до этого не подохнем! — недовольно пробормотал Ензике. — Сегодня у нас одиннадцать человек убило.

Когда оба наконец добрались до своей позиции, то застали в маленьком блиндаже, устланном кукурузными листьями, Палучека, Лански, Эрвина и Тео, которые так внимательно слушали Герольда Хайнзиуса, что даже не сразу заметили вошедших.

— Это нужно было видеть, — насмешливо продолжал Герольд свой рассказ. — На улице села в грязном, рваном обмундировании стояло десятка два немецких солдат. «Смирно! Равнение направо!» — раздалась вдруг команда. Взгляды уставших до смерти солдат скрестились на полковнике, который с важным видом полководца глазами изучал строй. «Камараден…» — начал полковник свою речь. А у солдат в это время животы свело от голода. Однако полковник Фехнер, словно он был на плацу, а не на передовой, спокойно расхаживал вдоль строя, важно раздавая награды, которые ему в коробочках подавал лейтенант. «Унтер-офицер Хайнзиус!» — выкрикнул лейтенант, когда полковник приблизился ко мне. Господин полковник усмехнулся, поздравил меня с наградой и поинтересовался, где я буду служить дальше…

В этот момент Хайнзиус так лихо вскочил с места, что пламя свечи метнулось и чуть не погасло.

— А я не хочу быть офицером! Не хочу!.. — крикнул он.

— Но ведь когда-то ты желал этого, — задумчиво произнес Палучек и сунул себе в рот трубку.

— Да, полгода назад, когда этого требовал от меня командир батальона. А когда нас во время отступления отрезали от своих, мой командир вскочил на танк — и был таков… Таких трусливых свиней я десятками встречал! — Хайнзиус кипел от негодования. Награждение орденом было для него равносильно оскорблению.

— Ну, теперь-то все хорошо, — заметил Макс. — Успокойся и съешь лучше свой суп.

И хотя суп давно уже остыл, солдаты жадно съели его. Это была баланда из капусты, заправленная перловкой, с жалкими кусочками вяленого мяса.

Фундингер внимательно наблюдал за Абитуриентом, как солдаты прозвали Хайнзиуса. Ему было жаль парня, особенно после того, как они несколько часов вдвоем просидели в окопе под проливным дождем. Вот тогда-то Хайнзиус и признался Гейнцу, что у него частенько бывают приступы депрессии.

— Часто я сам себе желаю смерти. Ведь она стережет нас на каждом шагу, и от нее никуда не скроешься. Но иногда мне очень хочется жить, в такие моменты я готов потерять руку или ногу, лишь бы только вернуться домой. А спустя день я восторгаюсь черт знает чем, например последним контрударом, и вмиг забываю о всех огорчениях, пока на меня снова не найдет… А как обстоят дела с нашим братством? Когда приходится туго, большинство солдат становятся подлыми эгоистами. Вместо того чтобы вывезти раненых, они грузят на машины продовольствие, в тридцатипятиградусную жару воруют фляжки с водой у товарищей. Чтобы поскорее добраться до собственного тыла, колонна грузовиков готова проехать по спящей на земле пехотной роте… Война растлила людей, сделала их подлыми и грубыми.

По тому, с какой болью Хайнзиус говорил об этом, чувствовалось, что у него была трудная юность.

«Хороший парень, — подумал о нем Фундингер. — Такие, как он, нужны нам».

— Полковник идет! — просунув голову в блиндаж, крикнул часовой.

Минуты через две в блиндаж вошел полковник Кристиан Фехнер. Хайнзиус вскочил, чтобы доложить, но полковник только рукой махнул. Стряхнув снег с подбитой мехом шинели, он сел на ящик рядом с Фундингером.

— Продолжайте обедать, — добродушно разрешил он.

Полковник Фехнер старался произвести благоприятное впечатление на своих солдат и одновременно узнать, чем они дышат. Сразу же после раздачи наград он сел в машину и объехал свой район. Повсюду, куда бы он ни приезжал, он видел одну и ту же картину: солдаты были измотаны, страдали от голода, большая часть офицеров пала на поле боя, от некоторых батальонов осталось не больше роты. Ни о какой выдержке и стойкости не могло быть и речи. Там, где еще вчера находился их опорный пункт, сегодня уже сидели русские солдаты, а завтра они будут здесь, где сейчас стоит полковник. И хотя Штеммерману вопреки действиям Хубе мог случайно удаться прорыв со своими войсками на запад, Фехнер после всего увиденного на передовой все равно не верил в этот успех. А ведь ему-то как раз и надлежало вдохнуть веру в собственных солдат.