Меблировка в гостиной следующая: огромный диван на двенадцать мест — по всей стене полукругом, разбросанные в кажущемся беспорядке кресла, мраморный столик, очень практичный, если разбивать о него крутые яйца, и за ним — три кресла, типа “Кноль”. Может быть, комната кажется загроможденной, но это не так — она слишком обширна для этого.

Я сажаю свое тело в кресло за столом, мои ассистенты — Матье и Пино — садятся по бокам. Его светлость Берю выбирает себе кресло среди гостей, чтобы удобнее было вздремнуть.

Теперь надо отметить положение гостей четверо из окружения Кри-Кри — Луизетта, Бебер, Людо и Элеонора — уселись на диван. Представитель страховой компании — в одно из кресел. Напротив него разместился Песон.

Такова обстановка.

Я кладу руки на мраморный столик. Забавно: зачем в гарнитуре оказался этот стол, которому место в мясном магазине, в качестве прилавка; ведь дерево — значительно теплее и более благородно.

Забавно и то, что я чувствую себя до некоторой степени в шкуре Старика. Я тот, кто решает и командует, кому смотрят в рот.

— Мадам, месье… Черт возьми, не хватает звоночка и стакана воды, а самое главное — орденской ленточки в петлице.

— Я собрал вас здесь, чтобы поставить все точки над “i” — всем тем, что произошло. Мои сотрудники и я лично собрали большое количество фактов по делу Бордо. Полагаю, что теперь можно вынести определенное решение.

— Неужели? — восклицает Ляфонь, который, считая себя важной персоной, вставляет свое слово.

— Да, господин генеральный директор.

— И нам придется оплатить страховку?

— По моему мнению: нет.

Его вздох нельзя описать, его надо слышать. Чем-то напоминает открывание газового крана.

Набираю воздуха, чтобы голос звучал чище и яснее.

— Видите ли, — объясняю я своей аудитории, — если резюмировать эту ужасно кровавую историю, то без сомнения, это — прежде всего — история любви.

— Как — любви? — переспрашивает Берю, испуская при этом сильный запах чеснока. Перед этим он сожрал два фунта арлезианской колбасы.

— Да, дорогой мой, любви! Любви страстной, безумной — любви шекспировской!

— Провались ты, стоя! — бормочет Берю, тем самым излагая общее мнение.

Легким жестом предупреждаю его, чтобы не мешал, если не хочет быть выставленным за дверь, чего он, кстати говоря, заслуживает.

— Видите ли, — снова обращаюсь к своей аудитории. — Все именно так, как я сказал.

Берю внял моему предупреждению, поэтому достал свой неразлучный швейцарский нож и ковыряет им в зубах.

— С самого начала должен вас предупредить, что Кристиан Бордо покончил жизнь самоубийством! Может быть, вы этого не знаете?

Алексис Ляфонь не способен петь в хоре, ибо считает себя солистом, поэтому, пока все присутствующие вскакивают с мест и хором вопят: “Самоубийство?!”, он несколько раз повторяет за мной: “Самоубийством?”

Я чувствую, что его изумление перерастает в обоснованную радость.

— Да, месье Ляфонь, именно так. Я беру на себя смелость утверждать это, и знаю об этом не я один.

Бебер захлебывается и издает невнятный звук. Я улыбаюсь ему.

— Не волнуйся, парень. Кристиан поделился с тобой своей бедой, и вы придумали эту инсценировку убийства вместе. Ты был его поверенным, единственным его другом. Полагаю, что помог ты ему, потому что любил его. Ты создал миф о телефонных угрозах, чтобы подготовить почву для знаменитого второго июня.

Бебер отворачивается. Он краснеет, как мак, вареный омар, мантия кардинала, спелый томат, петушиный гребень, мулета тореадора и знак Почетного Легиона.

Я пожимаю плечами.

— Это не так важно, бедный Поташ, как проступки других.

Я обвожу всех пронизывающим взглядом. Присутствующие становятся похожими на свежеизготовленных манекенов. Такими же холодными, скованными, подобно мраморному столу, за которым сижу.

— Но, — продолжаю чрезвычайно веско и значительно, — не будем начинать с деталей. Выложим на стол основные карты, изучим их и оценим.

— В этом чрезвычайном деле, господа, — продолжаю я, — которое, в некоторой степени, является вагнеровским самоубийством (до этого я говорил “шекспировское”, но в данном случае хватает места для любых эпитетов), надо прежде всего учесть два обстоятельства: женитьбу Кристиана Бордо и его неполноценность. Последнее было самым невыносимым — Кристиан Бордо являлся импотентом! И знаете ли, в чем было дело? Несколько лет назад он перенес тяжелейшую операцию, после которой лишился своих половых органов!

Все потрясены.

— Дело было не пустячным. Пять лет назад Бордо заболел раком, почему и вынужден был пойти на операцию. С этого момента его жизнь превратилась в мучение. Само состояние евнуха может довести любого человека до неврастении, но особенно — любимца публики, талантливого красавца, каким был Кри-Кри. Его окончательно сгубила любовь к жене. Да, мои дорогие, — перехожу я на лирический тон. — Он сходил по ней с ума. Сначала Валерия отнеслась ко всему мужественно, но настал момент, когда молодость и природа предъявили свои требования. Она влюбилась в красивого американца, который отбывал в Европе воинскую службу. Это был Стив Флип!

Все присутствующие испускают изумленный стон, но я продолжаю:

— Это была связь, полная страсти, и Валерия потребовала развода. Я предоставляю вам самим, мадам и месье, судить о горе и отчаянии Кристиана Бордо. В его болезни наступила передышка, слава росла от картины к картине, его хвалили и обхаживали. Его засыпали цветами, золотом, почестями. Да!

Но импотент, евнух… Он лишался той, которую любил больше жизни. Не знаю, каковы были отношения в этой семье, но точно знаю, что Кристиан Бордо согласился на развод. Валерия могла выйти замуж за американца, от которого забеременела. Но в этот момент бумеранг судьбы обернулся против бедной женщины и поразил ее сердце. Властелин ее мыслей, отец ее будущего ребенка бросил ее и влюбился в девушку из Бельгии, которая привлекла его своей молодостью, невинностью, и, вероятно, другими достоинствами северной девственности. Что сделала Валерия? То, что делают потерпевшие аварию автомобилисты. Она отправилась в гараж, то есть, к своему бывшему супругу.

Вероятно, это далось ей не просто. Она хотела, чтобы муж-евнух дал имя ребенку, отцом которого быть не мог. Это — вершина человеческой любви, вершина самопожертвования. Видимо, Кристиан простить смог, но признать ребенка своим? Нет!

Меня обрывают чьи-то рыдания. Это не выдержала и заплакала юная Луизетта. И она не одинока в своей скорби. Берю тоже прослезился. Бебер скромно сморкается, но так, чтобы было незаметно.

— Может, сделаем перерыв, господа?

— Нет, нет, — отвечают те, кто всхлипывает, остальные просто качают головами.

Приходится продолжать, хотя, если рассказывать о чете Бордо подробнее, не хватит и ночи.

— Кристиан Бордо сделал жене довольно коварное предложение: тихо уехать за границу и там произвести на свет ребенка. От Валерии требовалось скрыть, что она станет матерью, и обделать усыновление младенца так, чтобы по этому поводу никогда не возникали никакие домыслы и предположения. На этих условиях он соглашался вновь жениться на ней.

Оскорбленная женщина согласна на все. Валерия выполнила все требования. Она уехала на остров клуба, в который входила, и там родила ребенка. Затем стала подыскивать симпатичного папашу. Он находится среди вас. Вот он!

Я указываю на Роберта Песона, еще более лысого, чем когда-либо.

Затем достаю копию акта об усыновлении и демонстрирую ее присутствующим.

— После того, как все условия были выполнены. Бордо вторично женился на своей супруге. Жизнь потекла по прежнему руслу. Думаю, все свидетели этого необычного брака подтвердят мои слова?

Все согласно кивают головами.

— Теперь перейдем к развязке драмы. Время шло, и жизнь наладилась. Валерия очень заботилась о ребенке, который, якобы, воспитывался у бабушки, уважаемой мадам Песон. Чтобы забыться. Бордо бешено работал, ища в сценических воплощениях то, чего не имел в жизни. Но увы! Начался рецидив болезни. Знаменитый онколог, у которого он лечился, помог мне, предоставив, в виду сложности обстоятельств, необходимые сведения, даже вопреки медицинской этики.