Милый Саша!

По примеру прошлых лет, мне хочется пожелать тебе сегодня от всего сердца и со всей искренностью полного удовлетворения, какое только возможно для режиссера, без опасности оскорбить своей радостью начальство[1101].

Мои пожелания тем более горячи и искренни, что до меня доходили слухи о всевозможных удручавших тебя препятствиях к истинно художественному успеху. Дай бог, чтобы тебе удалось одолеть все мракобесие казенщины.

Надеюсь, что ты веришь правдивости моего письма.

Твой Немирович-Данченко

231. К. С. Станиславскому[1102]

Между 4 апреля и 9 мая 1909 г. Москва

Дорогой Константин Сергеевич!

Чем больше думаю обо всем, что видел у Крэга, тем больше увлекаюсь красотой, благородством и простотой этой формы. И именно для Шекспира. И у меня зарождается много мыслей для осуществления. Но надо хорошо обговорить раньше, чем делать заказы[1103]…

Ваш В. Немирович-Данченко

{475} 232. Л. Н. Андрееву[1104]

17 сентября 1909 г. Москва

Дорогой Леонид Николаевич!

Вчера мы совершили первый пробный полет: сделали генеральную первых 4‑х картин с публикой, то есть со Станиславским и другими «нашими», не следившими за ходом работ. Дня за три перед этим была «черновая» генеральная, а осмотр гримов и костюмов еще раньше[1105].

Первый полет вышел очень успешный, что большая редкость у нас в театре. Четыре картины можно считать слаженными вполне. Станиславский, Москвин, моя жена и другие артисты говорили, что впечатление огромное, что театр не поднимался на такую высоту со времен «Юлия Цезаря» и т. д.

Я считаю Качалова бесподобным. Несомненно, что это лучшая его роль. Он художественен, блестящ, почти велик.

Не могу еще порадоваться Лейзером. Вишневский прост и благороден и местами даже трогателен, но в трагических переломах бессилен и укрывается за простое чтение роли. И вообще его образ недостаточно нежен и вдохновенен.

Все вторые роли исполняются отлично. Сура — Бутова дошла наконец до трагической простоты, одновременно и возвышенной по внутреннему содержанию и яркой бытовой по внешнему образу. Германова — прекрасна по красоте, простоте, надменности и чувству меры во внешних чертах быта. Наум — Горев трогателен, прост и красив. Великолепны Сонка, Пурикес (идеален), Бескрайний, шарманщик и т. д.

Но что всего важнее — мне удалось добиться общего переживания, глубокого, простого и ритмичного. И благородного. Народные сцены четвертой картины поставлены Лужским с удивительным мастерством, вкусом и чувством меры.

Я не люблю хвалить раньше времени, но не могу удержаться от чувства большого удовлетворения. Несмотря на то, что Лейзер только приличен, — все идеи трагедии, как главнейшие, так и частные, доходят до зрителя во всей полноте.

Не слажен еще «вопль всей земли»[1106]. Он уже был совершенно готов к черновой генеральной. Но в нем было слишком {476} много музыки. Я не люблю много музыки в драме. Она дает красоту, но убивает мысль, загромождает ей путь к сердцам зрителей. И я отменил работу (увы, 10 – 15 репетиций) и предложил другую форму.

Завтра приступаем к дальнейшему. При этом вся народная сцена 6‑й картины уже великолепно приготовлена (Лужским же), 7‑ую я уже репетировал с Качаловым и Знаменским (этот пока еще суховат)[1107], и 5‑ую уже два раза читали.

Я думаю, что Вам уже следует быть 26‑го, когда будет чтение всей пьесы за столом[1108]. 28‑го утром полная генеральная. 30‑го последняя генеральная. И 2‑го октября спектакль.

Я пришлю Вам еще телеграмму.

Крепко жму Вашу руку.

Привет Вашей жене.

В. Немирович-Данченко

Ах! Боже мой! Зачем Вы ставите в Петербурге[1109]. Я уверен, что мы показали бы в Петербурге лучше.

233. И. Н. Игнатову[1110]

Сентябрь (вторая половина) 1909 г. Москва

Многоуважаемый Илья Николаевич!

Вчера до меня дошло, что Вы были несколько удивлены отсутствием приглашения на генеральную «Анатэмы»…

Хотя бы этого и не было, я рад случаю объяснить — во избежание даже тени недоразумения, — что у нас генеральных публичных нет, то есть в том смысле, как это принято понимать. Мы отдаем все места театра артистам, сотрудникам, воспитанникам, хору, оркестру, служащим — словом, всему тому огромному количеству людей, которые работают у нас. Для справедливости даже я имею всего 10 мест (каждый артист — по 5 – 6). Все они так горячо, так бескорыстно отдаются работе, так «живут» постановкой в течение 2 – 3 месяцев, что было бы грешно лишить их единственной награды — дать {477} возможность матери, сестре, брату и т. д. посмотреть, чем жил столько времени их близкий. И я предпочту обидеть Ермолову, Веселовского, Вас, чем сотрудника, родные которого не будут иметь возможности видеть пьесу раньше 40‑го – 50‑го представления.

Надеюсь, что Вы с Вашей чуткостью поймете этот принцип и почему я отстраняю от театра характер каких бы то ни было «приглашений» на генеральные.

Надо ли мне прибавлять, что если бы таковые у нас практиковались, то я просил бы Вас в числе первых.

Жму Вашу руку.

В. Немирович-Данченко

234. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[1111]

20 октября 1909 г. Москва

Вторник

Я пишу иногда карандашиком по настроению, а не по небрежности. И карандашное настроение всегда значит хорошее.

Твои письма получаю, милый Котик…

Итак, ты, может быть, припоздаешь. Ну, что ж! «Плевать» на меня и Мишу, конечно, и не надо, но считаться с нами в этом случае, понятно, не стоит. И что ты пропустишь в Москве? Даже возобновление «Федора» еще не состоится, а о «Месяце в деревне» и говорить нечего[1112]. Еще одну безвкусную премьеру в Малом театре? Еще два плохих абонемента в опере? И т. д. Сера жизнь Москвы!

Вчера в твой абонемент был объявлен «Борис Годунов» с Шаляпиным. Я пошел сам. В кои веки собрался. Отменили! Ставили «Князя Игоря» с весьма второстепенным составом. Тогда я пошел на «Цезаря и Клеопатру» и пришел в настроение прямо мрачное, от которого не могу отделаться еще и сегодня утром.

3‑е представление. Аншлаг. Значит, успех. Газеты хвалили. Некоторым образом, подъем Малого театра. А между тем, это так отвратительно по безвкусию, по отсутствию художественности, {478} по бедности фантазии, по грошовке и мюр‑и‑мерилизовской дешевке[1113], что я только глаза таращил от удивления. При Ленском такой спектакль был бы совершенно немыслим! Южин ведет Малый театр на рекламный успех и на вкус невежества и безграмотности. Малый театр начинает привлекать публику и в то же время стремительно катится не к «царственной смерти», как это было при Ленском, а к низменной, мещанской жизни! Лучше уж смерть!

И под этими впечатлениями, я, как никогда, думаю о том, что надо огородиться непроницаемой стеной, создать свой художественный скит, любить друг друга в строгости и преданности и служить своему богу, не позволяя себе даже прислушиваться к тому, что делается за стеной, где царит какая-то вакханалия всего серединного, жалкого, ничтожного. …

{479} Комментарии

[1] Из письма П. Д. Боборыкину от 6 марта 1901 г.

[2] О Станиславском. М., ВТО, 1948.

[3] Там же.

[4] {480} Публикуется впервые. Центральный государственный архив литературы и искусства СССР, ф. 342, оп. 1, ед. хр. 74, л. 3. В дальнейших ссылках — ЦГАЛИ.

Датируется по упоминанию корреспонденции Василия Ивановича Немировича-Данченко о русско-турецкой войне 1877 – 1878 гг. Эти корреспонденции печатались с 1878 по 1879 г.

[5] Вл. И. Немирович-Данченко имеет в виду издание газеты «Русский курьер», которая, по его позднейшему определению, славилась своим «ярко-либеральным», то есть политически смелым направлением.

[6] Владимир Николаевич — неустановленное лицо.

[7] Ланин Н. П. — издатель газеты «Русский курьер».