— Не записалась ли ты в цыганки? — пошутил я.
Но Эльза не поддержала мой тон и задумчиво произнесла:
— Да нет, я просто подумала, — что, если бы стало известно отдыхающим здесь миллионерам, что через месяц их не станет, отдали бы они последние дни детям? Да они бы их просто не замечали. Каждая минута их была бы посвящена наслаждениям… Поверь мне, я знаю, так и было бы…
…Стоя у конвейера, мы наблюдали за точными и выверенными до миллиметра движениями сборщиков. Рабочие автомобильного завода, куда нас любезно пригласили представители общества «ФРГ-СССР», одаривали нас улыбками, отвечали на вопросы, а руки их, точно заведенные, делали свое дело: привинчивали гайки, вставляли планки, тянули провод… На наших глазах каркас автомобиля постепенно обрастал деталями и в конце концов соскочил с конвейера на свои колеса. В автомобиль сел водитель и отогнал его на стоянку, где уже впритык один к другому теснились сотни новеньких машин.
Потом мы сидели на ярко-красных пластиковых стульях в заводской столовой, за пластиковыми столиками, ели из пластмассовых тарелок пластмассовыми вилками и ложками, которые, как оказалось, отсюда пойдут на переплавку, чтоб вновь стать тарелками, ложками и вилками: фирме выгоднее их переплавлять, чем мыть. Для нас это было дикостью, но нам привели бесстрастные цифры и быстро доказали, что фирма на этом экономила.
Постепенно зал заполнился рабочими. Но боже мой, что это с ними? Я был настолько удивлен, что пластмассовая вилка застыла у меня в руке. Это были те же люди, которых мы видели у конвейера, но сейчас они поразительно отличались от самих себя. Там, в цеху, они были подвижны и энергичны. Но куда девалась их живость? Опущенные плечи, усталые лица… И походка такая тяжелая, что по залу разносилось шарканье подошв.
— Так выматывает конвейер, — без слов поняла меня Эльза. — У них неплохие заработки. Но эти мужчины приходят домой в таком состоянии, что им ничего уже не нужно, кроме отдыха. Воля за день истощилась, остались лишь вялость и безразличие. Это, наверно, в двадцатом веке самый большой трагедия, — показала она на расползающихся по залу рабочих.
А сколько раз я слышал разглагольствования о том, что, мол, там, за кордоном, легко живется, там сколько угодно товаров, у каждого автомобиль, приобрести который можно чуть ли не за бесценок, там улицы чисты, нигде не увидишь окурка, а деревья и кусты ухожены и аккуратно пострижены, там повсюду первоклассный сервис, а у нас… Но там, оказывается, и работать умеют, и хорошая жизнь — это результат труда, очень напряженного.
Эльза опустила глаза в тарелку, будто сама себе сказала:
— Я бы не смогла иметь муж, который работает на конвейер. Он живой, но не живой… Робот…
У меня защемило сердце — она опять коснулась запретной темы. Не хотелось думать о будущем. Главное, что мы вместе, что мы можем невзначай притронуться друг к другу, посмотреть в глаза. И я в который уже раз с благодарностью подумал о том мальчишке-калеке, который отправил фотографию в газету. Ведь если б не он, не быть этой встрече.
Дорога, концерты, и опять дорога…
Мы проезжали вдоль пшеничного поля, и автобус чуть не задевал колосья, потому что поле — ровное, обширное — начиналось уже от асфальта. Обочин, покрытых пыльными зарослями сорняков, не было — использовался каждый клочок земли. Казалось, все пространство до горизонта колосится.
— Какое чистое и красивое поле! — восхищался я.
— Вот так же твои предки любовались этими полями. А, может, и не поля здесь были. Но именно по этим землям они в пятом веке двигались на Запад.
— Их сюда занесло вместе с гуннами? — сообразил я.
— Браво! — похвалила она меня. — Так вот, аланы вместе с гуннами и другими варварами пошли на Рим, чтоб захватить его. Только маленькая часть алан оставалась на Кавказе, основная масса ушла. Но вот Рим, разрушенный и покоренный, у их ног. Что же теперь? И начались распри. Всем хотелось отхватить что получше: золото, землю…
— Рабынь, — подсказал я.
— Да, и женщин, — не замечая моей иронии, подтвердила она. — Знаешь, как описал алан Аммиан Марцеллин? «У них нет шалашей, питаются они мясом и молоком, живут в кибитках с изогнутыми покрытиями из древесной коры и перевозят их по беспредельным степям. Молодежь, с раннего детства сроднившись с верховой ездой, считает позором ходить пешком…» Кстати, — прервала Эльза цитату, — и ты, наверно, хороший наездник, да?
— Конечно, — гордо заявил я. — У нас в колхозе была бурая кобыла, на ней возили воду на ферму. Я часто упрашивал возчика, и он разрешал мне брать в руки вожжи…
— Вожжи… — насмешливо протянула она. — А Марцеллин говорит: «Аланские юноши — отличные воины, высоки ростом и красивы, волосы — белокурые». А ты у меня брюнет. Нет, видимо, и у алан были черноволосые, а, может, это уже кавказское приобретение? И еще у алан счастливым считается тот, кто испускал дух в сражении, а стариков или умерших от случайных болезней они преследовали жестокими насмешками, как выродков и трусов. У них не было ни храмов, ни святилищ, даже покрытых соломой хижин, они по варварскому обычаю втыкали в землю обнаженный меч и с благоговением поклонялись ему… Так утверждает Марцеллин.
— Наш Коста тоже поклоняется мечу, — усмехнулся прислушавшийся к разговору Алан. — Благодаря танцу с кинжалами он объездил весь мир…
— Да, но ваши предки, к сожалению, часто пускали меч в ход, — сказала Эльза. — Они и с гуннами рассорились.
Я слушал ее больше из вежливости, потому что жадно глотал все книги и журналы, где что-либо говорилось о наших предках, и знал, что аланы, не желая больше быть под властью гуннов, решили идти своим путем. Да куда идти? В Причерноморье, где раньше обитали, не могли: на пути стояли гунны. Вот и пошли дальше, на Запад. Примерно по этим землям и двигались. Я представил себе, как это было. Кибитки, пыль, измученные длинной дорогой женщины, плачущие дети, больные… И повсюду сражения, битвы, стычки. Громили оказавшиеся на пути племена, жили два-три года на новом месте, потом то ли терпения не хватало, то ли тучи сгущались над головой, но срывались с места и опять — куда глаза глядят. А сейчас археологи идут по их следам и радуются каждой найденной могиле, тогда как ими был усеян весь их путь, и вряд ли думали наши предки, что громкий плач и причитания через века, через кровь аланскую передадутся потомкам и станут горькой традицией на осетинских похоронах.
— А в начале шестого века, — вместе с попутчиками вандалами аланы перешли по льду через Рейн и осели тут в Галлии. Видимо, там им понравилось — свыше сорока лет жили. И сейчас между Парижем и Орлеаном есть много населенных пунктов, названия которым дали аланы. Один так и называется — Алан, другие — Аланцианус, Аллейнес, Ле Алаинс… И здесь много сражались. Они побеждали, их побеждали… И опять — в путь. Теперь уже вместе с вандалами и севами…
— И куда? — как зачарованный, слушал Эльзу Казбек.
— Увы, не на Кавказ, — покачала головой Эльза. — Завоевывать Испанию…
В автобусе смолкла музыка. Теперь почти все слушали Эльзу.
— И завоевали?
— Да. И разделили ее между собой. Аланам достались провинции Лузитания и Картахен. Но следом за ними направились в Испанию и готы, вернее, вестготы. И началась отчаянная борьба. Кто победил бы, трудно сказать, но вмешался римский стратег Африканского побережья Бонифаций. Обидевшись на императора Валентиниана, он решил отомстить империи и пригласил вандалов и алан в Африку. Те перебрались через Гибралтарский пролив, завоевали земли, на которых нынче находятся Тунис и Алжир, и создали королевство вандалов и алан. Оно просуществовало до 533 года, когда пало под ударами византийцев…
— И что дальше?
— Дальше — все, — развела руками Эльза.
— Как это все? — недоумевал Казбек. — Куда же девались аланы?
— Многие хотели бы это знать, — ответила Эльза, от волнения искажая слова больше обычного. — Да исчез народ, испарился… — Она горестно покачала головой. — Увы, судьба всех алан, покинувших Причерноморье и Кавказ, одна: следы их остались только в названиях населенных пунктов, рек, могильниках, да еще, пожалуй, в нескольких десятках слов в языках обитавших рядом с ними народов. В Испании есть знаменитая Каталония, даже язык такой каталанский и расшифровывается как готт и аланский… В Северной Италии, Венгрии, Румынии, у нас в Германии, во Франции, Испании, Северной Африке от них остались лишь названия. Да еще, пожалуй, широко распространенное имя Алан, Ален…