Три дня промелькнули как мгновение, но странное дело: каждая мельчайшая деталь запечатлелась в памяти так четко, будто это было вчера. Вот мы добрались до скалы с портретом Сталина, который нарисован задолго до нашего рождения, обогнули ее, и нашему взору предстала знаменитая туристская база: разбросанные по склонам гор одноэтажные и двухэтажные коттеджи, а в середине, прямо впритык к горе, основное, четырехэтажное здание. Небольшая обжитая площадка окружена со всех сторон скалами-великанами; на вершине одной из них мы ранним утром видели туров, которые легко прыгали с одного утеса на другой и безбоязненно поглядывали на нас, задравших головы. На площадке нашлось место и для небольшого футбольного поля, по которому гоняли мяч солидные дяденьки, и когда один из них, в очках, при галстуке, вдруг оттолкнул соперника, сорвал с головы шляпу, подпрыгнул и ценой огромного напряжения ударил лбом по мячу, вратарь зашелся в смехе от этого неожиданного финта — долой шляпу, чтоб нанести удар. Пока вратарь хохотал, мяч нехотя вкатился в ворота, вызвав всплеск воплей и криков болельщиков. Вскоре дядей позвали на обед, и тут мы азартно сразились, а в воротах стоял Валентин Петрович.

Потом мы посетили Реком — святилище. Домик, поставленный без единого гвоздя, весь загроможден побледневшими от древности рогами диких коз и баранов. И, наконец, отправились к леднику, но по дороге Валентин Петрович, увидев, какими завистливыми глазами мы уставились на счастливчиков, проплывавших мимо нас на высоте семи и даже десяти метров по канатной дороге, резко повернул нас к месту посадки, на ходу вытаскивая из кармана кошелек. И вот мы сидим в креслах и важно плывем меж вытянувшихся горных гряд, видим далеко внизу парней и девушек в разноцветных куртках, с лыжами на плечах, карабкающихся к леднику, и приветствуем их, да так звонко, что со скал срываются птицы и улетают в небо. И вот он, ледник! Мы выстроились вдоль кромки вечного льда — летом, в самую жару! Это было потрясающе — одна нога на леднике, другая — на траве! Так мы и орали хором:

— Одна нога на льду, вторая на траве! — И нам не было стыдно от этой глуповатой, но полной восторга шутки.

Уже на обратном пути, когда я оказался позади рядом с Валентином Петровичем, он спросил меня:

— Кем будешь?

— Строителем тоннеля, — не задумываясь ответил я.

Он молча шел, тяжело ступая по тропинке, и, когда я уже решил, что продолжения разговора не будет, промолвил:

— Мечтаешь пробить тоннель на ту сторону хребта. Догадываюсь, почему, — он искоса посмотрел на мои нахмурившиеся брови и добавил: — Для тебя это путь к отцу.

Я покраснел, будто меня уличили в чем-то постыдном.

— Это мама вам сказала? — срывающимся от возмущения голосом спросил я.

— Нет, — ответил он. — Я слышал, как тебя ребята укоряли из-за отца. Ты близко к сердцу это принимаешь. Так вот, учти, дети вообще бывают жестокими, даже не предполагая, что больно бьют. И не суди гневно отца. Подрастешь, поймешь, что некоторые ситуации могут сломить и сильного, в общем-то хорошего человека. Поверь мне: он тоже мечтает о встрече.

Я невольно хмыкнул: а что ему мешает? Взрослым ничего не стоит взять билет на самолет, который через сорок пять минут из Тбилиси доставит их во Владикавказ. А от аэропорта до Хохкау на такси всего-то час езды… Валентин Петрович точно подслушал мои тайные мысли.

— А что он не приезжает сюда… Боится, что встреча разбередит тебе душу, заставит переживать. Погостив, он уедет, а с тобой останется удвоенная боль. Не желает травмировать тебя, вот что.

Я упрямо молчал. Иногда взрослые странно рассуждают. Как может встреча отца с сыном травмировать? Когда отец в двух часах езды от тебя и не едет, — вот что страшно…

— А то, что ты решил строить тоннели, это очень хорошо, — продолжил Валентин Петрович. — Дороги сближают людей и народы. А знаешь, твоя мечта — она ведь не только твоя? Вот уже сколько веков горцы-осетины наяву грезят о дороге, которая бы круглый год, даже зимой, связывала бы север и юг. Еще в прошлом веке были разработаны проекты. Тут дорогой-серпантином не обойтись. Слишком часты завалы. Нужен тоннель. Километра три-четыре…

— Четыре километра? — переспросил я. — Так много? Я видел тоннель длиной всего в двадцать-тридцать метров.

— Да, три-четыре километра, — подтвердил он. — Сквозь толщу горы. Пронзить ее насквозь тоннелем, точно кинжалом. Непростая и дорогая затея. Но рано или поздно она осуществится.

— И можно будет ехать туда на машине?! — у меня захватило дух.

— Два часа, и ты в Цхинвали, — сказал Валентин Петрович. — Сейчас, я слышал, разрабатывается проект. Уже и место определили, где пробивать тоннель.

— Определили! — ахнул я. — Значит, скоро будут строить, и через несколько лет мы с вами на колхозной машине отправимся в Тбилиси! — И тут я осекся. Я прикусил язык, но было поздно: слово уже вылетело… Как и тогда у Махадаг при разговоре с моей мамой.

Валентин Петрович ускорил шаг, и мне чуть ли не бегом пришлось его догонять.

То ли ноги привыкли к нагрузке, то ли и в самом деле домой идется легче, но мы за день прошли почти двенадцать километров, и на ночлег расположились в другом месте — на лесной поляне, что на стыке двух гор, тупым углом ткнувшихся друг в друга. И опять был костер, опять мы приставали с расспросами к Валентину Петровичу, который на сей раз рассказал нам, как это труднодоступное ущелье спасло наших предков-алан. Монголы не могли развернуть свои войска, а дерзкие передовые отряды, что осмелились войти в теснины гор, были перебиты легкой кавалерией алан.

Все было так же, как и в предыдущие дни. Только утро получилось иным…

Мы стайкой сбежали к реке, умылись, весело брызгаясь друг в друга. Лишь Валентин Петрович медлил спуститься по крутой тропинке.

— Дядя Валентин, скорее! Мы ждем вас! — кричали мы.

Он в ответ лишь слабо улыбался.

Когда я, вытираясь полотенцем, взбежал на поляну, он жестом подозвал меня. Валентин Петрович сидел, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева. Перед ним на траве лежала карта. Он пальцем ткнул в нее.

— Посмотри, мы находимся вот здесь.

— Ну, — едва взглянул я на карту.

Он нахмурился.

— Я тебе хочу поручить серьезное дело, — сказал он сердито, — а ты… Не проснулся еще, что ли?

Я присел на корточки. Он провел пальцем вдоль линии реки:

— Вот как надо идти в Хохкау. Вот до этого места вдоль Ардона. А здесь повернете налево.

— Налево? — удивился я. — Мы сюда шли вот так.

— А туда пойдете так! — нетерпеливо заявил Валентин Петрович. — Так и только так! Ясно?

— Ясно, — вытаращил я глаза. — А вы?

— Обо мне разговор потом, — оборвал он меня и вновь повел пальцем по карте: — Итак, вы сворачиваете… — он выжидающе смотрел на меня.

— Налево, — подсказал я, и он довольно кивнул:

— Вот именно. Затем двигаетесь к Унальскому мосту…

— Но это же крюк! — вырвалось у меня.

— Крюк, — согласился он и объяснил: — Зато вам не придется перебираться по висячему мосту. А этот — транспортный, — широкий, с него не сорвешься.

Я молча смотрел на него, ожидая, когда он объяснит, почему не возвращается с нами. Он посмотрел вдаль, попросил меня:

— Покажи на местности, как вы будете двигаться.

Я повел рукой вдоль реки, затем резко свернул влево.

— Верно, — похвалил он меня. — Ты ведь не станешь нарушать мой приказ, правда? Не пойдешь через висячий мост?

— Сделаю все, как вы сказали, — пообещал я.

Он успокоился, но все-таки, показав рукой на ближайшую к нам скалу, предупредил:

— Я взберусь туда, с нее можно проследить весь ваш путь. И если ты осмелишься нарушить мой приказ, я с тебя спрошу. Он вдруг весь обмяк, прикрыл глаза, и я увидел, как он обессилел. И пальцы у него тряслись — мелко-мелко.

— Вам плохо, дядя Валентин? — испугался я.

Он вздрогнул, выпрямился, открыл глаза.

— С чего ты взял? — и деловито добавил: — Командуй ребятам на завтрак, поскорее ешьте, и в путь. Рюкзаки здесь оставите. — Он говорил тяжело, с трудом. — Я их покараулю… Пока прибудет за ними машина из колхоза.