— Где нашли машину?

— На въезде в город. Машина была аккуратно припаркована к обочине, подфарники горели. Голова Равиоли откинута на спинку, будто он спал. Если бы не разбитое стекло, убитого еще долго искали бы.

— Когда наступила смерть?

— Согласно первому заключению врача, между полуночью и двумя утра…

Мысленно я посылаю нежный привет строгому моралисту Сержу Акве, который как раз и отсутствовал между одиннадцатью и тремя утра. Ох, как мне хочется поболтать с ним с глазу на глаз! Но момент для интимных встреч еще не настал.

— Снимали отпечатки пальчиков в машине Анжа?

— Ребята из лаборатории сейчас именно этим и занимаются. Но отпечатки в машине — вы же сами знаете, что это такое! Чтоб все их разобрать…

— Калибр пушки?

— Девять миллиметров. Потому-то пуля и прошибла ему череп насквозь. Такой калибр, да еще в упор! У парня осталась лишь половина башки. Все остальное как в томатном соусе.

Образ напоминает мне о собственном состоянии. О черт, до чего же гнусно! Будто мою тыкву окунули в горячую воду…

— Принеси мне стакан воды…

Я заглатываю одну из таблеток, данных мне доктором Тео. Если учесть, какое количество лекарств мы поглощаем, как только почувствуем хворь, то прямо-таки удивительно, что средняя продолжительность жизни населения неуклонно растет.

Пытаясь хоть как-то унять боль в раскалывающейся голове, я на несколько секунд сжимаю ее ладонями. Фармакология вряд ли в состоянии помочь мне сегодня. Чтобы прийти в себя, придется обратиться к единственному, давно придуманному человечеством средству, к которому только и следует прибегать в нашей проклятой профессии.

— Прошу тебя, Лавуан, спустись в кафе напротив и принеси мне полный стакан виски без воды и безо льда!

Он улыбается:

— В ход пошла тяжелая артиллерия?

— Да, по воробьям! Неси скорей!

Когда он выходит, я звоню в лабораторию:

— Вы сделали фотографии с пленки, которую я передал вам вчера?

— Да, господин комиссар.

— И теперь ждете приглашения, чтоб мне их принести?

— Но они не очень по качеству…

— О качестве разрешите мне судить самому!

Какой же я становлюсь злой, когда у меня температура! Сам себе не рад!

Минуты через три мне приносят фотографии. На одной из них Аква получился в полный рост, но не хватает верхней половины физиономии. К счастью, другая, где изображена падчерица, вышла вполне сносно, и это меня устраивает. Я кладу фотографию в портмоне.

Лавуан возвращается с полным стаканом виски. Опрокидываю его залпом, зажмуриваюсь и с трудом перевожу дух. Напиток проходит поверх миндалин, как наждачная бумага. Но тут же тепло разливается по телу, и я начинаю чувствовать себя намного лучше. Надеюсь, на этом запасе горючего удастся закончить гонку.

— Слушай, Лавуан, ты мне, кажется, говорил, будто Равиоли снял дом в Маньи через местное агентство недвижимости?

— Да.

— Я больше чем уверен, что Анж Равиоли был связан с Аквой, нюхом чую — они сообщники. Остается выяснить, стали они таковыми до или после переезда Равиоли в Маньи. Поезжай в агентство и выуди из парня, с которым ты разговаривал по телефону, побольше сведений. Узнай, представлялся ли Равиоли от лица Аквы, или же он прочитал объявление в газете, или еще как-то узнал о сдаче дома? Словом, я хочу, чтобы ты рассмотрел это дело через лупу, понял?

— Хорошо, патрон, еду туда сейчас же!

— Подожди.

Открываю бумажник.

— Держи. Это фотография падчерицы Аквы. Покажи ее парню из агентства. Пусть он подтвердит, действительно ли она дочь Планкебле. Не забудь о том, что нужно держать язык за зубами…

Лавуан уходит, натянув на голову шляпу из водоотталкивающей ткани. От него за версту прет, что он легавый.

С трудом выбираюсь из кресла и делаю несколько шагов. Черт, перед глазами круги! Как бы не хлопнуться прямо тут же на пол! Странное ощущение! Ноги ватные, горечь во рту, в голове отупение. Стены, окрашенные гнусной казенной краской, бешено несутся справа налево и становятся еще противнее.

“Дорогой мой Сан-Антонио, — говорю я себе вежливо, чтобы не спугнуть, — если ты мужчина, в самый раз доказать это. Женщинам ты представлял такие доказательства бессчетное количество раз, теперь докажи это самому себе!”

Шаг, другой… Все как-то нереально в окружающем мире — он то удаляется, то приближается. Внутри меня лишь удивительная мягкость, пустота, хочется растянуться на полу, чтобы не грохнуться, и выпасть в осадок.

Там, на горизонте, где кончается коридор, маячит Риголье. Я, кажется, вам еще ничего о нем не говорил. Он из новых. Но не молодой, просто новый в нашем управлении. Он пришел из полиции нравов и сохранил отпечаток предыдущей службы: некий налет элегантности, даже манерности, по которому этих господ можно узнать даже через закрытую дверь.

Коричневый костюм, темная рубашка, кирпичного цвета галстук, крокодиловые туфли, ремень с заклепками, мягкая, правильно заломленная шляпа, аккуратный плащ и неизбежные для такого сорта людей желтые перчатки. Портрет Риголье можно было бы поместить в учебнике мировой истории сыска. Словом, образцовый легавый, как их показывают в кино!

— Какие сложности, Риго?

— Я занимаюсь делом Равиоли, господин комиссар. Я только что из Понтуаза… Осматривал место происшествия.

— И что ты высмотрел?

Он пожимает плечами.

— Около машины Равиоли останавливался другой автомобиль. Возможно, убийцы. Четко отпечатались пятно от масла на траве у кювета и следы шин. Легкой машины, типа “рено-8” или “пежо-204”.

— Дальше?

— Я поручил жандармерии Понтуаза расспросить людей, живущих у дороги недалеко от места трагедии (Риголье употребляет слова, будто читает газету или детективный роман, аристократ!), чтобы попытаться найти кого-нибудь, кто видел…

— Ладно, правильно сделал. Поскольку ты уже завязался с автотранспортом, то попробуй установить, кто из водителей такси посадил сегодня ночью примерно в одиннадцать часов пассажира лет пятидесяти с седыми волосами на улице Бланш… Когда найдешь, узнай, где он высадил своего клиента, ясно?

— Будет сделано, господин комиссар.

— Чем быстрее ты его найдешь, тем большее расположение с моей стороны… Понял, да?

Он дотрагивается рукой до шляпы. Мне же остается только опереться о стену, так как голова начинает кружиться с такой быстротой, будто меня испытывают на пригодность к космическому полету. Черт, это из-за ангины или от виски? Проклятье… Кто-то из моих коллег, проходя мимо, останавливается и с удивлением смотрит на мои страдания.

— У тебя давление или что, Сан-А?

У меня двоится в глазах, его морда, вернее, две его морды уплывают куда-то вверх, потом ползут вниз. Я трясу башкой, но становится еще противней.

— Оставь, у меня сорок… если хочешь, градусов северной широты…

— Так тебе надо срочно лечь!

— Спасибо, я как-то не подумал…

Он удаляется, насвистывая “Зачем же плакать, ты так красива!”. Вот вам свидетельство того, как довольны собой другие, когда вы подыхаете! Они прячутся в своем здоровье, как в крепости, и смотрят на вас, как в могилу.

Еле передвигая ноги, я плетусь в вестибюль. Подхожу к дежурному:

— Матиас здесь?

— Сейчас узнаю, господин комиссар!

Господин комиссар! Это он мне — “господин комиссар”? Слова гулко отдаются у меня в ушах и, сделав несколько болезненных кульбитов в тыкве, падают в желудок. Почему у всех вокруг рыбьи рожи, да еще и какие-то экзотические? Они пускают пузыри, а когда пузыри лопаются на поверхности аквариума, раздается проклятое “господин комиссар”.

— Да, он здесь!

— Скажите ему, пусть спустится во двор к моей машине.

Я заползаю на сиденье. Матиас подходит, держа сигару в зубах. Это как раз то последнее, что мне нужно, чтобы окочуриться.

— Погаси эту чертову сигару и садись за руль! — хриплю я.

— Как вы себя чувствуете, господин комиссар?

— Не называй меня “господин комиссар”! Меня уже тошнит от этого! Я нездоров…