И кто знает, не у редутов ли уже решился исход битвы?

Меншиков, защищавший редуты, дважды отказался отступить к главному царскому ретраншементу. Образ действий отчаянный. Вдумайтесь: дважды не выполнил во время битвы приказ главнокомандующего, несмотря на то что Петр послал к нему генерал-адъютанта. Но Меншиков, под которым уже были убиты две лошади, вскочил на третью и вновь повел свои полки на шведов. Он был в полной уверенности, что победу можно добыть сейчас же, немедленно, не вводя в дело главные силы русской армии. И никто не узнает теперь, кто был более прав: Петр, решивший действовать наверняка, или Меншиков, который готов был рискнуть, и не совсем безосновательно.

Но так или иначе, Петр настоял на своем. Он послал Меншикова с пятью эскадронами и еще пятью батальонами пехоты преследовать отрезанных от неприятельского войска генералов Рооса и Шлиппенбаха…

Даниил с удивлением заметил, что солнце поднялось уже довольно высоко, а казалось, что битва лишь недавно началась. Спросил у Мазепы, который час, забыв, что может посмотреть на собственные часы.

— Девятый, — ответил гетман. — Царь выводит войска из лагеря. Теперь королю и деваться некуда. Перед фронтом — русские, а в тылу — Полтава с ее гарнизоном.

В это время в русском лагере произошло нечто странное. Часть конницы внезапно отошла с линии редутов и расположилась на правом фланге у русского лагеря. Затем столь же внезапно русская кавалерия атаковала шведскую, отбросила ее, но, вместо того чтобы продолжить сечу, галопом помчала от лагеря на правый же фланг строящейся к бою русской армии. Пыль, поднятая тысячами копыт, скрыла расположение всего русского лагеря.

— Многое видывал, но такого еще никогда! — сказал Мазепа.

— А что произошло? — спросил Крман. — Я ничего не понимаю. Вас что-то удивило?

— Все, И маневр русской конницы, и даже то, что бог в помощь русским. Надо же было поднять такую пыль, что теперь и не понять, что царь затевает… Неужто они специально все придумали или само собой получилось?

Вскоре пыль улеглась. Теперь были четко видны сошедшиеся в полном боевом порядке армии. Русская пехота была выстроена в две линии, с конницей на флангах. В интервалах между полками были установлены пушки. У шведов, напротив, пехота расположилась в одну линию, а кавалерия — в две. Шведы ударили в самый центр русской армии, где стояли одетые в серые мундиры солдаты. Казалось, еще немного — и они прорвут первую линию, опрокинут и вторую.

— Можно попросить у вас подзорную трубу? — спросил Крман у Мазепы.

Гетман отмахнулся от Крмана, как от назойливой мухи. Но тихий Даниил проявил вдруг неожиданную настойчивость.

— Мне очень хотелось бы посмотреть на баталию. Я такое вижу впервые.

— И я тоже, — холодно ответил Мазепа. — Боюсь, что и в последний раз. Куда смотрит король? Русская конница охватывает шведские фланги. Назад! Скорее, пока еще можно! Атаковать поздно. Надо отходить.

Подскакал Орлик:

— Подожди, главное еще впереди!

— Главное, Орлик, уже позади, — сказал гетман. — Скажи, чтобы четыре основных воза с охраной шли к Переволочной.

— Не пойму, чего ты испугался?

— А мне пугаться уже нечего. У меня все пропало, кроме тех четырех возов. Делай то, что я сказал.

Крман слышал разговор, но ничего в нем не понял. Почему гетман считает, что главное уже позади? Насколько он, Крман, мог судить, шведы все еще атаковали русских и даже немного потеснили их. Но настоящие битвы он представлял себе не такими. Они ему виделись дымными, грохочущими, крикливыми. Во всех смыслах ужасными, как видения ада. А тут все выглядело красиво и даже картинно. Скакали одетые в красивые мундиры люди, навстречу им — другие. Сшиблись под горой, помахали саблями. Окутались округлыми — как облака в небе, только поменьше — дымками выстрелов редуты… Слева — лес, позади — река… Такую картинку вполне можно было взять сюжетом для гобелена. И он никого не пугал бы и не наводил на мысль о смерти, гибели людей. Такой сюжет, как ни странно, можно было бы назвать даже изящным и законченным.

— Где же битва? — спросил вслух Крман. — Где она?

— Перед тобой! — буркнул Мазепа. — Если хочешь остаться живым, погоняй своего коня.

— Нет, я хочу понять, что именно происходит? Я не могу постоянно полагаться на чьи-то слова и мнения. Мне нужно видеть все своими глазами, объять все собственным умом.

— Смотри, — сказал гетман. — Пробуй понять, если сумеешь…

Но то, что происходило на поле, показалось Крману странным. По причине, которой Крман не понял, шведы начали отступать. Вернее, они даже не отступали, а бежали. А русская конница, как и предрекал гетман, успела ударить шведам во фланги…

Крман внезапно почувствовал резь в виске и тошноту. И только тут вспомнил о Погорском. Где он? Что с ним? Оказалось, что Погорский спокойно спит на плаще у куста боярышника, подложив под голову руку. Лицо его было младенчески безмятежным. Рядом с Погорским пощипывали траву стреноженные и связанные друг с другом уздечками кони…

И тут начался тот самый грохот, который казался Крману обязательным при каждой большой битве. Открыли огонь русские пушки. Их было много. Крман начал было считать количество дымков, но тут же сбился со счета.

Мазепа держал в руке большие золотые часы. Интересно, для чего они ему сейчас понадобились? Погорский проснулся и, ничего не понимая, принялся, совсем как дитя, тереть глаза.

Мазепа невозмутимо продолжал изучать циферблат собственных часов, как будто это были не часы, а сказочный волшебный камень, в котором можно было увидеть будущее. Русская пехота на флангах как будто начала теснить шведов… Кроме того, русские хором что-то кричали.

— Что они кричат?

— Кто? Русские? Они кричат «ура», — ответил Мазепа. — Бегите! Чтобы спастись, у вас осталось не более четверти часа.

Сказав это, гетман повернул коня и вместе с Орликом шагом спустился с холма. Но Погорский с Крманом замешкались. Они еще ничего не понимали. Ведь битва еще продолжалась. Шведы как будто не собирались отступать.

Правда, вскоре на двух скрещенных пиках принесли Карла. Оказалось, что носилки были разбиты русским ядром. Тут же подскакал Рейншильд, крикнул драбантам:

— Солдаты! Спасайте короля! Наша пехота погибла!

Король был бледен. Крману показалось, что он без сознания. Но все же Карла усадили в седло. Он даже показал жестом, что поддерживать его не надо.

Только теперь Крман увидел, что от стройной линии шведского войска ничего не осталось. Русские сумели раздробить ее на множество мелких островков. Кое-где шведы вели еще ответный огонь. В других местах, судя по движениям солдат, шла рукопашная.

— Даниил! Даниил! — кричал Погорский. — Что с тобой сделалось? На коней!

Что было дальше? Если бы Крмана попросили описать, какие чувства владели им в последующие три дня, он ответил бы: «Никакие». Да, мчали к Днепру, оглядываясь, не приближается ли русская погоня. Спали по два часа в сутки, не расседлывая коней. Никто не говорил об усталости, о невзгодах. Все просто бежали. И бег стал казаться смыслом существования: быстрее, быстрее, быстрее к Днепру. Причем никто не отдавал себе отчета в том, что же изменится, когда они наконец достигнут Днепра. Лица людей были черны от пыли. Павших коней даже не оттаскивали на обочину, чтобы освободить дорогу идущим сзади.

Опомнились лишь в Переволочной. Ночевали под открытым небом. Благо ночи выдались теплые. Низкие спелые звезды слепили, не давали уснуть. Оказалось, что всех средств для переправы — два челна и небольшое судно, способное поднять полсотни людей, но без оружия и скарба. Из опытных генералов уцелели лишь Крейц да Левенгаупт. Никто не знал, сколько именно войска спаслось. Называли цифры от пятнадцати до двадцати тысяч.

Говорили, что король намерен дать здесь еще один бой русским, но никто не понимал, как этот бой можно дать, потеряв пушки и не имея достаточного количества мушкетного пороха. Пока шли эти совещания, часть казаков во главе с Костей Гордиенко переправилась на правый берег. Там же оказалось до сотни шведских кирасир. Король велел схватить беглецов и расстрелять, Но куда легче было отдать приказ, чем выполнить.