— Как это? А кто мне все обещал, что не будет больше меня трогать, а только дружить? Ну, что ты молчишь? Ну и что ты мне скажешь? Ведь обещал дружить только со мной, а зачем же ты тогда Милку в кино пригласил? Думаешь, я не знаю?
— Ну и зачем?
— А затем, что тебе меня трогать больше не получается, я не даю, потому ты решил с Милкой, которая, между прочим, всем дает себя трогать.…Всем, это понятно? А ты что же, об этом не знал?
Он стоит и на меня беспомощно смотрит, моргая своими такими большими миндалевидными и умными глазами.… И вот тут, я в такие моменты, его просто готова расцеловать, от того, что он мне, как на духу, признается во всем и даже, в интимных подробностях собственных эротических фантазий.
Я слушаю его откровенья о том, что ему хочется все знать и не терпится с нами попробовать.…А у самой, от его признаний, слегка кружиться голова, и спирает дыхание, особенно, когда он беззастенчиво и откровенно мне тихо говорит, склоняя голову и туда, к себе между ног кивая, что у него там, по утрам так и встает …
О! Это так меня возбуждает, что если бы не он рядом, то я бы точно себя там потрогала, представляя, как у него что-то такое там по утрам.…
Но об этом я тогда имела смутные представления.
Хотя, как-то с подругой вдвоем, сидели и книжки листали, а тут! Я и не знала, что в папиных книгах так много можно об этом узнать? А ведь, ничего особенного, просто тогда любая фотография обнаженного женского тела так и называлась как…
Вечером, того же дня, когда мама домой с работы вернулась, я ее сама спросила о том, почему это все что открыто, особенно на картинах и не дай бог — на фотографиях, так и называется — порнография…
— Это еще, откуда? — строго спросила мама.
Пришлось ей все рассказать…
— Так, Колледия,… — она так всегда официально, когда мне что-то хотела сказать назидательно и ради воспитания,… — ты можешь сама смотреть все что захочешь, но для ребят.…И не приводи их, пожалуйста, и не давай им взрослые книги смотреть, тем более, такие.… И вовсе это, не то, что тебе сказала подруга, а это высокое и красивое искусство и называется оно.…А я ведь, желая ей продемонстрировать свои новые и взрослые понятия, взяла да и ляпнула:
— А! Я знаю, это — мастурбация!
— Что???
Пришлось ей, еще раз признаться, что этому научил меня Мишка.
— Так, больше никаких книжек и, кстати, ты Мишку того, домой без меня больше не приводи никогда, понятно?!
Понятно, не понятно, но потом и уже после школы мы с ним вместе сидим у меня на диване и снова смотрим, эти книги затаив дыхание…Он, от того, что я ему подсовываю, а я, от того, что за ним наблюдаю и от его реакции. И пока он как-то странно склонился над книжкой и сопит, рассматривая что-то на тех рисунках обнаженных женщин, я ему, со знанием дела о том, что это все:
— Это высокое искусство, понял? И называется оно — эротика. А то, о чем ты говорил.…Это вот, как у тебя сейчас, ты сидишь и сопишь, рассматривая голых женщин, а потом в подвал и вот там у тебя будет та самая…живопись!
Пожалела его и не стала ему говорить такие обидные слова, и ведь, не просто так поступила, а, потому как, на то у меня, были особые обязательства…
Мы с Мишкой заключили тайный союз, я ему даю смотреть книги с обнаженными женщинами, а он мне даст посмотреть…
Так! Ну вот, скажете вы, снова скабрезности? Да сколько же можно? Ну, тогда, мне можно о том и не говорить, что я впервые увидела…
Нет, теперь уже, все расскажи.…А то, хитренькая какая.…Ну и что там она увидала у Мишки, наверняка, обрезанный кончик?
Я тогда так ничего и не поняла, если честно! В книжках одно, а вот в жизни.…И ведь, не только другое увидела но, во-первых, он вовсе не выглядит каким-то таким беспомощным и висящим, а во-вторых, он, оказывается, у него так напрягается, что изгибается и торчит и вообще, все не так и не то! Это надо же?
Впечатлил, не впечатлил, но след глубокий оставил тот первого образ в моего жизни — обнаженного мальчишки.…Оказывается, у них все не так, как нарисовано в книжках!
Потом, я эту, свою разгаданную тайну сверяла по книгам, листая и отмечая, что я-то уже все видела и доподлинно знаю. И так, каждый раз, пока все книги листаю и листаю, выбирая такие картинки с мужским обнажение и своим возбуждением….
Нет! Я все понимаю, что мы разные… Что Мишка, нас перерастает как мальчишка и что у него все именно так отличается от нас! Вот это, еще одна тайна в нем, которую я все никак не решаюсь раскрыть до конца в его талантах.
А то, что Мишка талантлив, так об этом вся школа знает, ну и я, конечно же.… Как — никак, а, считайте, мы с ним с детства самого вместе растем и садик поначалу, а потом в школу и даже с ним за одной партой…Правда, мне кажется, иногда, что так от того, что так больше всего хочет его мама.…По крайней мере, моя мама так говорит об этом с моим папкой.… А папка мой, он профессор, каких — то там коллоидных химий и мама, сначала его студентка была, а потом уже стала моей красивой мамой…
Я, почему-то, все время, когда рисую, а я рисовала всегда, начиная с самого детства, то я, только и о нем и думаю… А Мишка он и, правда, как мишка, такой же шерстяной и плюшевый, такой же заросший и там.…
Так вот, они всей семьей, с отцом, их мамой и сестрой так и живут на первом этаже в маленькой комнате, где их отец день и ночь только кому-то и шьет. Я, как к ним ни зайду, так все и вижу его вечно согнутую в три полгибели спину у самого окна. И если бы не его ноги, то он бы, наверное, мог…
А у него не просто ноги, он без одной ноги вообще.…Где-то оставил ее и на какой-то войне… Мне его и жаль, да и с Мишкой не хочется порывать…
Уж больно, все у него со мной как-то смело и так волнует меня, что он ищет руками во мне, да так целует меня в губы, что у меня все время от этого кружится голова, и я ощущаю тогда, как в трусиках у себя, при этом слегка…
Так, стоп, снова о нем? А то придется вам рассказать, как у меня, после его поцелуев, даже трусики слегка.…Потому мне мама, как только я купаюсь, все их разглядывает и говорит задумчиво:
— Ничего не понимаю? Рано еще, а вот физиология твоя, что-то она слишком рано вылазит из тебя. …Нет, ничем не пахнет…
А потом мне, все о том же, что я ни в коем случаи не должна к себе сама и никого чужого с руками подпускать и давать там себя трогать. Но Мишка, он, же мне не чужой!
Спросила, об этом маму, а она мне, да, говорит, с Мишей можно гулять, только никуда далеко не уходить и гуляйте с ним во дворе, пожалуйста.
— А вот, если погода плохая, то уже лучше сидите по домам. Но пусть он у себя, а ты в нашей квартире и его в дом к нам, больше не приглашай! Никогда и что бы я даже не слышала! Понятно?
Но понятно ли это мне? Да и как мне ему отказать? Вот и сидим с ним вдвоем и, несмотря на запреты мамы и хорошую погоду, мы все время и вдвоем с ним. …И если бы не его сестра, Майка, то я бы так с ним и пропадала бы где-то, на целый день. С ним интересно и потом, он, ну…не знаю, нравился он мне…
Нравился тем, что все время со мной, что считается с моим мнением, что я для него и не просто так, а мы с ним — не разлей вода, куда он туда и я.
А еще, что он такой талантливый, смелый, открытый со мной и во всем, и ведь, совсем не стесняется, ничего и я знаю такое о нем, чего вы даже себе не представляете… Да! Он мне сам показывал — его! Он маленький такой у него и уже с оголенной головкой. И он, мне показывая, говорил, что он такой от того, что он у него обрезанный.…Как это, обрезанный, нет! Я же вижу у него такую маленькую и смешную головку. А он говорит.…
Так, снова я о нем? Да и о чем же еще?
Но, как — то так получается каждый раз, я всегда — когда я думаю о Мишке, то все больше, о его глупой и такой обнаженной, но видно, что такой же, его талантливой головке…
Возвращаюсь к тому происшествию, о котором начала сначала рассказывать…
Потому и такую картину нарисовала, между нашими этажами, в подъезде и во всю стену. Все о том, о чем он мечтал. Нарисовала красную и большую, как на картинке в заграничном журнале, открытую машину, красивый дом, он рядом. Нет, себя я почему-то рядом с ним не нарисовала…Просто он рядом с ней, и обнял ее за плечики такую красивую и длинноногую девушку и только в деталях, я не поскупилась в изображениях одежды из своего гардероба.… Но то, только мы оба об этом знаем, он и я. А вот остальные.…А, кто как!