– Да мы и на гостиный двор проситься не станем, спешим к ночи до Рязани. То князья свои дела решают.
– На гостиный двор милости прошу, боюсь только, не всем места найдется. Такому войску, – пояснил я, – тесноваты мои стены. А что за весть?
– Батюшка наш, князь Ингвар, преставился. Мы уж отпеть его успели…
– Это мне ведомо, – ответствовал я без особых эмоций, – только мне, то что за дело до усопшего князя?
– Так как же! – возмутился было Алексий. – Стол-то нынче пуст, Юрию самое время брать дела брата в свои руки…
– Не мое дело, – повторил я совершенно безучастно. – Самое время, так пусть берет. Я с Ингваром дел не имел, он был сам по себе, я сам по себе. Возьмет Юрий стол, так то его право. Погонит бояр – и то его право. Моя крепость вон, глянь – на отшибе.
– Твоими стараниями, Коварь, Рязань нынче разорена, в упадке, а мне, как псу, с отбросов побираться! – вмешался в разговор Юрий, явно повышая тон беседы.
– Послушай, князь! Я купцам даю хороший товар. В моих складах он хранится надежно и верно. Стены высокие, каменные, и до Рязани мне нет дела, как вон карасю до жарких углей! Не ты ли, князь, шесть лет назад тот град воевал? Не ты ли восточную стену развалить пытался!
– Я законное место свое брал! Свою вотчину воевал! – взбеленился Юрий, еле сдерживаясь.
– Так получил! Что тебе еще надо? От меня-то ты чего хочешь? Денег на восстановление крепости я тебе не дам. Крутись, как знаешь. При братце твоем бояре всю казну опорожнили и тебе пустой кошель оставили, так с них и спрашивай.
– Не ты ли боярина Дмитрия холоп?!
– А где это видано, чтоб боярин у холопа взаймы брал! Ты, князь, дурака не валяй, умно дело поставишь, так, может, и сподобишься стены починить. Да только ведомо мне, что этой же зимой, если не раньше, Рязань твою пожгут, тебя самого убьют, как и всех братьев твоих.
И Давыда Муромского и Федора Коломенского, и семьи ваши. Если только не прекратите друг дружке глотки рвать за власть. Тоже мне удовольствие – владеть почти обезлюдевшей пустошью. Вместо того чтобы жить в мире и согласии, выгодно торговать и народ размножать мудрым правлением, убиваете друг друга нещадно и людей своих губите зазря. Кто же вас, убогих, кормить-поить будет, коль изведете всех под корень, а? Проклянут вас на все времена как извергов и душегубов! Вы этого хотите?!
Если нет, то предлагай что-нибудь разумное, тогда помогу без всякой корысти.
– Проклятьем грозишься! – захрипел старик Алексий. – Вот я тебе, нехристю!
– Может, и предложу, – ответил князь, не обращая внимания на визг епископа, – да только здесь ли разговаривать станем?
– Вот! Видишь, князь, как оно выходит! Как только о деле заговорил, так сразу Коварю интересен стал. Милости прошу в мою крепость. Станьте гостями, с дороги оправьтесь, а вечером и поговорим.
Клокочущий от негодования Алексий проехал мимо, видно было, что недоволен старый черт таким оборотом. Юрий нашел в себе силы вежливо поклониться и последовал за епископом. Младший брат Юрия, Давыд, видя, что прочие отправились в крепость, быстро отдал войску приказ располагаться у стен, а сам поспешил ко мне.
– Много наслышан о тебе, Коварь. Слухами о тебе, «злодее», земля полнится, да только не суеверен я! – Как бы невзначай дернув рубаху, Давыд показал мне оберег, висящий у него на груди, пониже бронзового крестика, по всему видно, старый, передаваемый из рук в руки «молот Тора».
Я прекрасно понял, что имел в виду Давыд, продемонстрировав мне этот языческий символ у себя на шее. И те слухи, что принадлежу я к роду варягов, и мое пренебрежительное, надо полагать, как и его, отношение к новой, христианской вере. Проще говоря, ему требовался союзник. Не знаю, что предложит Юрий, а вот с его братом Давыдом, наверное, стоит пообщаться без свидетелей, особенно без епископа Василия, этой ехидны с подозрительно хитрой рожей и бегающими глазками. Хотя разницы никакой, какие бы лица ни были, все одно на них хищный оскал – власти хочется! И чем больше, тем лучше!
Все равно я обязан сделать все возможное и предупредить всю эту свору мелких спесивых властителей, что близок тот час, когда явится сила, которая раздавит их словно букашек копытами бесчисленной орды. В лучшем случае оставит в живых в качестве марионеток: дергая за веревочку, затянутую на шее в виде петли, давая дышать через раз и требуя все большей дани.
Так что разошлю гонцов, передам приглашение через многочисленных купцов, неутомимо снующих по дальним и ближним краям, – авось, кто и откликнется.
Под вечер на пристани торговый люд да цеховые мастера собрались посудачить о нежданных гостях. Вся многотысячная рать муромская да рязанская весь день, почитай, отоваривалась на рынке, вот и был повод поделиться новостями.
Глядя на то, как важно выхаживает по широкому пандусу гусь, скоморох Прошка вскочил, выгнул грудь колесом и, ритмично потряхивая деревянную колотушку, стал прохаживаться по кругу, привлекая всеобщее внимание. Заложив одну руку за спину, скоморох чуть присел и тут же вскочил, зайдясь в бесшабашном танце. Притомившийся было люд заулыбался, кто-то стал прихлопывать в ладоши, вторя ритму скоморошьей колотушки.
Мои настойчивые требования собрать общий совет долго встречали упорное сопротивление. Если селянам да простому люду было давно ясно, кто в этой земле хозяин, то князья да бояре, вожди некоторых родов пока не хотели сдавать позиций и признавать во мне силу.
В назначенный день, отдавая дань традиции, все приглашенные мной собрались на вершине холма, у древнего капища вокруг большого костра. Яркие оранжевые сполохи взмывали вверх, поднимались вровень с людьми, озаряя сумрачный лес. Редко стоящие осины и березы, уже заметно облысевшие и пожелтевшие, раскачивались в такт ветру, как бы вторя жаркому огню, под стать бушующим здесь страстям. Осенний день выдался холодным и сырым, поэтому все собравшиеся жались к кострищу. К моменту моего появления оживленный спор, казалось, раскалил воздух и так бы и продолжался, если бы кто-то из присутствующих не обратил свой взор в мою сторону.
– Ага! Вот и сам Коварь пожаловал! – воскликнул боярин Михаил, наместник муромского князя Давыда в Городце-Мещерском.
Сам Давыд, как и битый мной когда-то под Рязанью его брат Юрий, сидел рядом. Да и было бы удивительно, если бы их не было, как-никак именно их земли должны будут первыми принять удар наступающего монгольского войска.
Мои пехотинцы остались у кромки леса. Ярко разодетые в красные подкольчужные рубахи, в начищенных, сверкающих доспехах, они должны были отвлечь внимание от двух сотен засадных стрелков, облаченных в камуфляжные плащи и накидки скрывшихся в зарослях. Рисковать своей шкурой при таком скоплении местной знати мне совсем не хотелось. Узнав здешние нравы, я не питал иллюзий на собственный счет и позаботился о безопасности.