Представишь себе все тяготы, через которые вынужден пройти артист цирка, чтобы добиться осуществления каждого нового трюка, аппарата, номера, и невольно задаешься вопросом: для чего и для кого все это нужно? Разумно ли человеку так бесконечно изнурять себя, и, главное, что может возместить ему потраченные годы и силы? Ведь не на прибавку же жалованья он рассчитывает, деньги, и немалые, в цирке можно зарабатывать, всю жизнь выступая с одним и тем же номером. Да и цирковая слава — понятие хоть и звонкое, но зыбкое. Поразятся люди, восхищенно поахают и привыкнут. Не славой, но деньгами только озабочены артисты цирка.
Живет в цирковых мастерах убежденность, что они судьбой призваны в свою профессию. Вот и Немчинская была из тех, кто свой долг видел в утверждении прекрасного искусства воздушной гимнастики.
Раиса Максимилиановна любила жизнь и все, что можно, брала от нее. Солнце, добрые друзья, хорошие книги, интересные спектакли, модная одежда привлекали ее в равной степени. Но цирку она отдавалась вся целиком. Черной работы для нее не существовало. Сама упаковывала ящики. Сама стирала цирковые костюмы. Когда нужно было, сама до винтика разбирала аппарат. Это будни цирка, искусства, где все держится на убежденности в своих силах и мастерстве. Где всем движет вера в необходимость именно своего номера, своего участия для успеха всей программы.
Помню, какой расстроенной вернулась Раиса Максимилиановна с просмотра нового номера сестер Авдеевых. То есть новым он являлся для самих девушек. Для всех других это был восстановленный 3.Б. Кох и И. К. Папазовым известный коховский «Семафор-гигант». Артистку огорчило не то, что Зоя Болеславовна согласилась передать в другие руки номер, ставший уже вкладом в историю советского цирка, ее поразил тот факт, что талантливые молодые эквилибристки (речь идет о Светлане и Марте Авдеевых), воспитанные в любви и уважении к своей профессии, вдруг, не попытавшись выявить своей индивидуальности, начали копировать чужую работу. Даже третью «сестру», Наталью Савкину, были вынуждены они приобрести. И это для того только, чтобы всю свою жизнь слушать пересуды о том, как сестры Авдеевы повторили номер прославленных сестер Кох. Индивидуальности в цирке, неповторимости трюка, номера, облика придавала Немчинская значение чрезвычайно высокое и принципиальное.
Конечно, прежде всего это относилось к ее собственной работе. Обидно, но в цирке даже при желании быть неповторимой невозможно остаться не продублированной. Во всяком случае, Немчинской это не удавалось. Не только ее костюм, ставший чуть ли не эталоном женского костюма в воздушной гимнастике, но и трюки, придуманные ею, заимствовали другие артисты. Особенно приглянулись всем ее выкруты.
Однако, сколько бы ни было копиистов, исполнение Раисой Немчинской оставалось наиболее выразительным. Только она догадалась исполнять трюк на так широко расставленных руках, лишь ей хватило мастерства и дыхания на легкое и стремительное вращение тела более двадцати раз подряд. Шутя, казалось, гимнастка делала выкруты. А ведь эта легкость, скрывающая горький репетиционный пот, и есть признак подлинного искусства.
Нужно обладать немалым упорством, чтобы отрепетировать новый трюк. Но еще большее мужество необходимо для того, чтобы не вынести его раньше времени на суд зрителей; такой выдержкой она обладала. Если бы потребовалось назвать основное качество характера Немчинской, то наиболее точно его можно определить как одержимость работой. Такой вырастил ее цирк. Увлеченность и уважение к избранной профессии поражала и в артистах, с которыми Раиса Максимилиановна дружила. Так уж вышло, что чем дальше, тем больше она сближалась с людьми молодого возраста. Конечно, происходило это не потому, что осталась единственной из своего поколения в трудном жанре воздушной гимнастики. Просто в суматошной жизни цирка чуть ли не все понятия настолько потеряли свое изначальное значение, что даже такие незыблемые, казалось, величины, как артистическая опытность и возраст, вовсе не являются однозначными.
Всякий раз встречаясь с талантливым коверным Эдуардом Середой, она непременно вспоминала, как много лет назад он впервые к ней обратился: «Тетя, можно я сяду к вам на колени, мне плохо видно». Но, взяв восьмилетнего мальчика себе на руки, юная исполнительница, несмотря на все свое тогдашнее самомнение только что вышедшей на манеж гимнастки, знала, что оказывает услугу участнику акробатической группы Кларк, артисту с двухлетним стажем работы. Цирк, как ни одно другое искусство, приучает ценить человека по труду, а не возрасту.
Разница в летах забывается гораздо быстрее, когда есть духовное родство и близость, возникающие при совместной работе. Да и действительно, что может измениться во взаимоотношениях людей, если, скажем, наиболее родного ей человека, дрессировщицу В. Л. Ольховикову, Немчинская впервые увидела на манеже пятилетней девчушкой, младшей дочерью и самой маленькой партнершей семейства Океанос? Потом, встречаясь на месяц и разъезжаясь на годы, Раиса Максимилиановна видела Викторию Леонидовну подростком, исполняющей эквилибр на двойной проволоке, стройной девушкой, изящно ездящей гротеск на лошади, молодой женщиной, исполняющей в паре с партнером умело скомпонованные акробатические трюки. Подружились они, когда Ольховикова стала уже дрессировщицей, создала интереснейший номер «Собаки — жокеи и наездники».
Время идет, и, наверное, в закономерности перемен есть свой смысл и значение. Это прекрасно, что, скажем, маленькая девочка с огромными глазами, ни слова не говорящая по-русски, только что привезенная с гор, дочь М. Н. Туганова, Дзера, выросшая в блестящую наездницу, сегодня возглавляет ансамбль джигитов Северной Осетии «Иристон». Раиса Максимилиановна любила Дзерассу Михайловну не только за то, что она великолепна в седле. Ее радовало, что цирковой ребенок, окончив актерское отделение Института кинематографии, вернулся на манеж, не побоявшись бесконечных тревог и неустройства кочевой жизни. Немчинская любила детей своих друзей и радовалась, когда они трудом и упорством добивались почета и известности больших, чем их родители.
Она уважала трудолюбие сына Э. А. Рогальского Евгения, ставшего опытным дрессировщиком и наездником. Ей нравилось общество его жены и партнерши Энгелины, но была дружна и с его матерью Майрам Мкртычевной, несмотря на то, что ей за семьдесят, несмотря на то, что постоянно пустует в Москве уютная и нарядная квартира, не желает бросать цирк. И, наблюдая, как она кормит, холит, дрессирует собак, нельзя не восхититься ее жизнерадостностью и жизнелюбием. Она живет своей работой. Как, впрочем, живет ею каждый труженик цирка, независимо от возраста и положения. Если что-то и вызывало в Немчинской зависть, то это молодость ее друзей. Правда, они порой также завидовали ее энергии и трудолюбию.
Вот это удивительное умение подчинить всю жизнь работе, свойственное русскому народу, изумляет и в артистах нашего цирка. Любые трудности они воспринимают, скорее, как возможность проявить свою изобретательность. Зарубежные цирковые антрепренеры, как легендарную, передавали друг другу крылатую фразу Бардиана в том, что, если потребуется, советские артисты и за тучу зацепятся, но работать будут. В полной мере это относится к артистам воздушного жанра. Порой им приходилось проявлять особую изобретательность.
Для Немчинской не существовало вопроса, сможет ли она работать в тех огромных, но, как правило, неприспособленных помещениях, которые обычно предоставлялись советским цирковым труппам. Вопрос заключался лишь в том, как наиболее просто и быстро подвесить аппарат. Огромный опыт всегда выручал артистку. В Ницце она пустила подвесные тросы с крыши через окна, в Польше додумалась до специального штамберта, подвязываемого к тросу, удерживающему полотнища шапито между двумя столбами, даже сумела найти выход из заведомо безнадежного положения в Лондоне. В «Вембли» металлическая конструкция, за которую осуществляли всю подвеску, проходила не вдоль, а поперек спортивного зала и ширину имела всего в пятьдесят сантиметров, в то время как в допинге расстояние между тросами крепления метр сорок и ни сантиметром меньше. Решение гимнастка приняла до удивления простое и оригинальное. Укрепила на подвесные концы трубу-распорку, зажала ее на необходимой высоте и уже смело вязала трос по ширине конструкции. Полутораметровая распорка фиксировала необходимое расстояние между тросами, и можно было крутить лопинг. Правда, она постоянно вибрировала, и это действовало на нервы исполнительнице, но зрители за звучанием оркестра ничего не слышали. Ради работы Немчинская могла вытерпеть и не такое. Было, наверное, только одно, чего она не смогла бы пережить в своей артистической жизни. Это отсутствие интереса зрителей к своему номеру, выступлению, к цирку.