Это была маленькая, поистине монашеская комнатка в конце коридора, ведущего из гостиной. Когда мы уложили все еще спящего Морбиуса в постель, я отослал Робби и проверил сердце, дыхание и кровяное давление своего пациента. Они оказались гораздо лучше, чем я ожидал, и, удостоверившись, что он устроен удобно, я вышел из его комнаты. И тут столкнулся с проблемой, которой сам не ожидал. Ведь Робби был активизирован! Как же теперь «угомонить» его?
Ответ был прост, но я нашел его лишь после получасового обдумывания всевозможных вариантов приказаний роботу. Я заметил, что он, будучи активизирован, своим мерцающим из-под жалюзи светом больше нервировал меня и все время заставлял чего-то опасаться, чем тогда, когда мертвым беззащитным горбуном маячил в углу. Он сам подсказал мне ответ. Я спросил:
— Робби, как мне выключить тебя?
И он послушно ответил, жужжа и прищелкивая. Оказалось, что это было так же легко, как и его активация. Я сказал:
— Ну, довольно!
Так и случилось. Он снова стоял в своем углу — огромный безжизненный кусок металла.
Я сел у окна, глядя поверх внутреннего дворика, курил сигареты одну за другой и старался бодрствовать, уговаривая себя, что сейчас не время уставать…
Я докуривал третью сигарету, когда мне показалось, что слышу отдаленный треск и свист пистолета «Д-Р». Я вскочил, подбежал к двери, распахнул ее. И остановился на пороге, удивляясь, не приснился ли мне этот звук.
Тишина была такой необычайно полной, что нельзя было поверить в то, что ее только что нарушили, и чем больше я вслушивался, тем меньше был уверен, что действительно слышал выстрел…
И тут я увидел Адамса и Алтайру. Они шли к дому по золотистой траве, не замечая меня. Я отступил, медленно и тихо закрыл дверь, пересек гостиную и сел в большое кресло. Прошла минута или две, прежде чем они вошли. Я сделал вид, что будто не сразу заметил их приход, пока они не оказались в комнате, а потом встал и заявил, что не слышал, как они вошли.
Конечно, они были очень сдержанны, но невозможно было ошибиться, что в их отношениях появилось что-то новое. Между ними, казалось, установилась какая-то невидимая связь. Но тут я заметил, что Алтайра только что плакала. Слезы все еще наполняли ее глаза. Это совсем не вязалось с той сентиментальной картиной, которую я мысленно представил себе, и я выпалил:
— В чем дело?
И только тогда сообразил, что этот вопрос был самым бестактным, какой только можно было задать.
Но она улыбнулась мне и сказала:
— Пожалуйста, простите меня… Я знаю, что веду себя глупо… — Она подавила всхлипывание, искоса взглянула на Адамса и продолжала. — Доктор, пожалуйста, скажите мне…
Адамс перебил ее:
— Это все из-за Кхэна, ее тигра… Мы… Мы были… Мы возвращались из рощи… И он чуть не набросился на нее. Он вырвался из клетки, чтобы убить… К счастью, я вовремя увидел…
Он выглядел человеком, все глубже и глубже увязающем в трясине, и я поспешил сказать:
— Да, я слышал выстрел, но подумал, что мне приснилось…
— Ничего другого я не мог сделать, — опять заговорил Адамс. — Я вынужден был его убить…
Все это он говорил, по-видимому, мне, но сам смотрел на девушку. Она одарила его улыбкой, которая заставила меня признать ту сентиментальную картину, что я недавно себе нарисовал, в какой-то степени правильной.
Она сказала:
— Конечно, ты должен был, Дж…
Алтайра хотела произнести его имя, но сдержалась. Взглянув на меня, она опросила:
— А как отец, доктор Остроу?
Я не знал, что и говорить. Вообще-то я ожидал этого вопроса, но прежде, чем ответить, хотел бы знать, как много или как мало рассказал ей Адамс. Он поспешил вмешаться…
— Я сказал ей о вашем осмотре, доктор. И о том, что вы нашли его чрезмерно переутомленным…
Бедный Джон Джастинг Адамс! Я видел, что он был в замешательстве. Видимо, он сначала совершенно забыл о Морбиусе. Потом, вспомнив, подумал, как она расценит этот факт, что он забыл сообщить ей о болезни ее отца. Но и пугать ее ему не хотелось, а сказать что-то он все-таки был обязан…
— Ваш отец, Алтайра, чувствует себя лучше, — заговорил я. — Он спит в своей постели, и ему следует поспать еще по крайней мере часов 12. Я дал ему небольшую дозу снотворного. Мне кажется, что он слишком много работал и не отдыхал как следует…
— О, как я рада! Я знаю, что он мало спал, и пыталась говорить ему об этом. — Она подошла ближе и положила мне на руку свою ладонь. — Могу ли я сейчас пойти и взглянуть на него? Я не разбужу…
— Конечно, можете, дорогая, — ответил я и почувствовал себя ужасно старым. Она улыбнулась мне и вышла, старательно пытаясь не смотреть на Джона Джастинга Адамса…
Он судорожно схватил меня за руку так, что на ней, пожалуй, надолго могли бы остаться следы его пальцев.
— Я был вынужден, — негромко заговорил он. — Я вынужден был поступить именно так в отношении Морбиуса — ее отца, док!
— Конечно, конечно, вы были вынуждены, — ответил я и улыбнулся, ибо только сейчас понял, как он все-таки был молод. Но, по-видимому, мне не следовало улыбаться, потому что это ему не понравилось. Он спросил:
— Что вы подразумеваете под своим «конечно»?
И я не мог не улыбнуться снова. Он сердито глянул на меня, но затем его хмурый взгляд сменился застенчивой улыбкой. Он спросил:
— Разве это уж так заметно?
— Еще бы! — ответил я. — Тем более что я из числа довольно искушенных наблюдателей проклятой человеческой хитрости.
Он снова взял меня за руку. Теперь Адамс уже не улыбался. Он сказал:
— Послушайте, док. Я не знаю, что вы имеете в виду. Во всяком случае, это не верно! Мне хочется все вам объяснить. И поскорее!..
Его пальцы глубже и глубже впивались мне в руку.
— Вы меня мало знаете и, может быть, считаете плохим, но я не Джерри Фарман в отношении с женщинами. Видите ли, глубоко в душе у меня всегда было желание когда-нибудь найти настоящую девушку. И тогда я сразу же ушел бы из этого проклятого пространства. Я имею в виду, что мы могли бы пожениться, иметь семью и всегда быть вместе, как об этом мечтает каждый человек…
Адамс замолчал так же внезапно, как и начал. Чувствовалось, что он был очень смущен не столько передо мною, сколько перед самим собой. И прежде чем я смог придумать, что ответить, он отпустил мою руку, провел тыльной стороной ладони по лбу и сказал приглушенно, почти шепотом:
— О доктор! Этот тигр!.. — На мгновение он закрыл глаза, пытаясь прогнать возникшее видение. — Если бы я опоздал с выстрелом на какую-то долю секунды… Почему он хотел убить Алтайру?
Не подумав, я ляпнул:
— Джон, где ваша память? Разве я не рассказывал вам историю об единороге?
Кровь медленно прилила к его лицу, а мне следовало бы вырвать свой дурацкий язык. Но все дело было в том, что я вдруг понял, как сильно любил этого мальчика, и это открытие так поразило меня, что я стал крайне бестактным.
— Понимаю вас, — сказал он. Кровь отлила от его лица, и оно приняло обычное бесстрастное выражение.
Он подошел к окну и некоторое время стоял там, глядя наружу. Что-то появилось в очертании его плеч. Мальчик исчез, и на его месте снова был командор Адамс. Командор, опять столкнувшийся с проблемой долга…
Уже смеркалось, когда мы уехали. За рулем сидел Адамс. Мы подъехали к повороту в рощу, и в этот момент я обернулся. Алтайра все еще стояла во дворике и смотрела нам вслед.
Я сказал об этом Адамсу, но он только кивнул. Лицо его было застывшим, и казалось, он постарел на пять лет. Мы проехали две трети пути по пологому склону, спускавшемуся в пустыню, прежде чем снова заговорили.
Неожиданно Адамс сказал:
— Ну и денек, а? Как вы себя чувствуете, доктор?
— Все это невероятно, — ответил я. — К тому же я страшно устал.
Мне не хотелось, чтобы он задавал вопросы, так как от этого я чувствовал себя еще хуже. Наступило молчание, которое длилось, пока мы проезжали ущелье в скалах. Потом я даже успел поспать, наверное, около получаса, прежде чем Адамс снова заговорил, причем таким тоном, будто мы разговаривали все время.