Я сбиваюсь со счета, сколько чашек чая выпила, пока сидела здесь. Я нажимаю на кнопку, и электронная рука хватает мою чашку и наполняет чаем. Снова и снова.

Одиночество приносит облегчение. Здесь я могу позволить словам отцам накрыть меня тяжелой волной.

Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего…

— Леди Айлиэн? — МакНэб открывает дверь в гостиную. — Прибыла мисс Стюарт, чтобы увидеться с вами.

Слава богу!

— Проводи ее сюда, МакНэб.

Мгновение спустя вбегает Кэтрин. Ее светло-розовое муслиновое платье шуршит, задевая дверной проем, светлые волосы слегка взъерошены, на бледных щеках горит румянец, а синие глаза сияют.

— Где твой сопровождающий? — спрашиваю я, нахмурившись. — Господи, только не говори, что твоя матушка здесь!

— Боже, нет! — восклицает она. — Я сбежала украдкой, чтобы увидеться с тобой. Ты представляешь, что творится на улице?

— Не особо, — отвечаю я и нажимаю на кнопку автомата.

Горячий чай наполняет чашку. Я добавляю немного молока и кусочек сахара, как предпочитает Кэтрин, и подвигаю к ней чайное блюдце по столешнице красного дерева, которая нас разделяет.

Кэтрин снимает шаль и, разглаживая юбки, устраивается на диване напротив меня.

— Принцесс-стрит полностью уничтожена. Ты знаешь, что половина Норт-бридж обвалилась?

Я вздрагиваю. Я надеялась избежать упоминаний о моих разрушениях прошлой ночью, но, полагаю, нужно хотя бы изобразить удивление.

— Как ужасно! — отвечаю я. — Что такого могло произойти?

Она отпивает чай.

— Очевидно, прошлой ночью произошел взрыв, хотя до сих пор неизвестна его причина. Были созваны все Силы города, чтобы расследовать и инспектировать урон.

Я замираю. Я даже не думала, что в результате моих действий может кто-то пострадать.

— Пожалуйста, скажи, что жертв нет!

Я с трудом могу это произнести.

— Слава богу, нет. — Кэтрин подается вперед и берет меня за руку. — Извини, я не хотела тебя тревожить.

Я слабо улыбаюсь.

— Спасибо. Продолжай.

— Больше особо и нечего рассказывать. Все, что между южной частью Принцесс-стрит и Ватерлоо-плейс, огорожено. — Она морщится. — Движение просто ужасное, я едва не вышла из кареты и не отправилась пешком. Я бы добралась быстрее, будь у меня чертов орнитоптер!

Я киваю. Я одна из немногих, кому повезло иметь собственный летательный аппарат. Свой я построила сама, но это изобретение доступно лишь самым богатым семьям Эдинбурга. Только несколько инженеров в стране могут создавать их.

— Подозреваю, твоя матушка была в панике, иначе бы у тебя не получилось выскользнуть из дома без сопровождения.

Кэтрин спокойно кивает.

— Она пыталась воспользоваться этим в качестве предлога, чтобы я пропустила ленч. Естественно.

— Естественно.

— И когда у нее не получилось, она рассказала, что случилось с лордом Хепберном.

Кэтрин смотрит на меня и делает глоток.

Господи! Я совсем забыла о бедном лорде Хепберне. Надеюсь, те ужасные раны зажили без особых осложнений.

— А что с ним?

— Ты не слышала? На беднягу напали во время приема.

Я изображаю шок.

— Напали? Что ты имеешь в виду?

— Кто бы это ни был, он порезал лорду Хепберну грудь, хотя, когда его нашли, на раны были наложены швы. Разве это не странно? Словно нападавший передумал.

Я округляю глаза, чтобы как можно лучше изобразить невинность.

— Подумать только! Он что-нибудь помнит?

Как сумасшедшая женщина дралась с невидимым противником, а затем заштопала раны и оставила его на кровати? Он помнит это?

— Нет, — говорит Кэтрин. — Совсем ничего.

— Что ж. Надеюсь, они найдут злодея, ответственного за это. Только подумай: нападающим мог оказаться один из гостей на балу. Представляешь?

Кэтрин ахает и роняет чашку с блюдцем на стол. Чай разливается по скатерти.

— Ради всего святого, кажется, я схожу с ума. — Она на миг закрывает глаза. — Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом.

— Спросить о чем?

Когда Кэтрин снова смотрит на меня, ее глаза полны слез.

— Это была ты?

Я едва могу дышать, настолько болит в груди.

— Я? — хрипло переспрашиваю я. — Почему ты спрашиваешь о таком?

— Черт возьми, но, кажется, сплетни стали влиять и на меня. — Она колеблется, словно тщательно раздумывает, как задать следующий вопрос, потом решительно произносит: — Я видела тебя в коридоре. Ты просила меня подержать твою сумочку. Ты пропустила пять танцев и вернулась в бальную залу в ужасном виде. Что еще я должна думать?

Наша дружба была нерушимой с детства. Когда я была в трауре, это было моим единственным утешением, и это единственные хорошие отношения, которые у меня остались. Однако не думаю, что когда-нибудь перестану лгать Кэтрин. Я знаю, что она никогда не поймет, насколько я отличаюсь от той личности, которой она меня считает, но никак не думала, что она сомневается во мне.

— В таком случае ты думаешь, я и ее убила? — тихо спрашиваю я. — Мою мать.

— Нет! — Кэтрин выглядит шокированной. — Бог мой, я никогда бы так не подумала.

— Тогда ты должна знать, что я никогда бы не навредила лорду Хепберну.

Кэтрин изучает меня.

— Но ты знаешь, кто это сделал, не так ли?

Я улыбаюсь.

— Только если предположить, что я была там. Но я была в дамской комнате, с мигренью, помнишь?

Кэтрин не улыбается в ответ.

— Не знаю, во что ты оказалась втянута, но если это серьезно, то ты должна рассказать мне.

Возможность, конечно, соблазнительная. Только фейри знают мою тайну — большинство из них умирают после того, как узнаю´т ее. А Кэтрин — моя последняя связь с нормальной жизнью, которая у меня была, пока я не стала… такой. Если бы только она знала, как это важно, что у меня осталась единственная вещь, еще не тронутая фейри. Она связывает меня с моей человечностью, с тем немногим, что от нее осталось.

— Я не могу, — мягко говорю я.

Она опускает взгляд.

— Ты хотя бы в безопасности?

— Да, клянусь тебе.

Намного лучше продолжать лгать, чем рассказать хотя бы часть правды.

Она вытирает слезы.

— Я не должна была позволять ужасным слухам так влиять на меня. Прости, что сомневалась в тебе.

— Тебе не нужно извиняться. Я все время сомневаюсь в себе.

Кивнув, она откашливается.

— Ты должна пообещать, что эта мигрень не вернется на балу в честь Гэвина. — Когда я не отвечаю и продолжаю смотреть на нее, Кэтрин хмурится. — Ты ведь помнишь, правда?

Я отпиваю чай.

— Айе. Твой милый брат… который в Оксфорде…

— И который возвращается завтра…

— Конечно, — радостно говорю я. — Как я могла об этом забыть?

Кэтрин отлично видит, что я лгу.

— Мы устраиваем бал в его честь, и ты обещала, что спасешь меня из когтей скуки.

— Так и будет, — говорю я. — Я ни за что не пропущу его.

Мне следует радоваться возвращению Гэвина. С самого детства и до момента, когда он два года назад уехал в Оксфорд, мы были хорошими друзьями. Более того, когда-то я представляла, как однажды выйду за него замуж. Но сейчас он станет для меня лишь еще одним осложнением.

— И ты будешь танцевать с каждым джентльменом, который подпишет твою карту?

— Я буду танцевать с каждым джентльменом, который подпишет мне карту, — обещаю я.

Репутация — это единственное достояние леди, а моя, должно быть, настолько сомнительна, что даже близкая подруга почти поверила, что я способна на насилие. Мне нужно приложить больше усилий, как того хочет отец. Я должна выполнять свой долг и носить фальшивую маску жизнерадостности. Никаких исчезновений после танца. Я должна пойти на бал и вести себя как леди, какой мне следует быть.

Если, конечно, не появится фейри и мне не придется спасать еще одного пожилого джентльмена.

Кэтрин сияет.

— Итак, помнится, мне обещали огуречные сандвичи.

— Я полагаю, это основная причина твоего прихода. — Я выглядываю в окно. — Сандвичи, а потом прогулка к парку. В конце концов, мы можем не увидеть солнце до самой весны.