— На кунгасе! Тащит вас, тащит! На берег прыгай! — закричал Дьячков.

— Крепи лучше якорь! За кусты крепи, принимай другой конец! — командовал в ответ Скляр.

С реки, заглушая человеческие голоса, несся то тонкий мелодичный перезвон, как будто чья-то рука перебирала сотни хрустальных подвесок на огромной люстре, то вдруг раздавался шорох и, наконец, громкий треск. Закрепленный кунгас, зажатый между берегом и льдом, подставлял свои беззащитные бока острым зубам шуги. Скляр осветил кунгас фонарем. Широкая белая, с рванными краями рана шла вдоль его борта. Срочно пришлось напилить молодого березняка и из него сделать вокруг правого борта кунгаса скрепленный веревками частокол.

Рассвело… Выкатилось яркое, праздничное солнце. Впереди, за поворотом реки, образовался ледяной затор. Устье Майна и весь Анадырь быстро заполнились сплошной шугой. Если бы удалось перебраться с кунгаса к правому берегу реки, там можно было бы выгрузиться и пройти в Усть-Белую пешком, оставив груз на берегу до санного пути. По левому берегу итти было невозможно, — путь преграждали многочисленные, еще не замерзшие речки. К сожалению, шуга не позволила сделать переправу.

Волей-неволей пришлось ожидать ледостав на месте возле палатки и груза.

Вдоль борта кунгаса намерз торосистый заберег.

Скляр внимательно осмотрел береговую гальку, в которой в изобилии встречались розовые сердолики, желтые опалы и полосатые халцедоны.

Занимаясь наблюдениями он отошел километра на три вверх по реке и, вернувшись, заявил:

— Завтра будем переправляться на тот берег.

Дьячков даже рассердился.

— Однако я дольше вашего здесь живу. Всякое видал, а чтобы в шугу по реке плыть, такого никогда не видал.

Спали тревожно. Ночью сорвало и унесло заберег, бывший защитой для кунгаса. Пока намерзал новый, пришлось дважды менять колья, так как их почти совершенно перепиливало льдом.

С рассвета Скляр снова побежал в разведку. Вернулся довольный.

— Смотрите на реку. Внизу затор прорвало, зато образовался новый выше по течению. Видите, какой редкий стал лед. Нужно сейчас же ехать. Пока прорвет верхний затор, мы успеем проскочить.

— Иван Андреевич! Как хочешь, не поеду я, — возразил Дьячков и пошел прочь от берега.

— Ну, а вы как? — обратился Скляр к остальным.

— Нам тоже жизнь дорога. Да и гляди, кунгас снова вмерз. Эво, сколько льду наворотило. Как теперь посудину на чистую воду выведешь?

Скляр молча взял лом и, подойдя к краю заберега, стал его обкалывать. Мария взяла другой лом и, пока Скляр подходил к кунгасу от края заберега, обрубала его вдоль берега. Лед не шел сплошным полем, и между отдельными льдинами оставались свободные участки воды. Введя в такое «окно» кунгас и лавируя среди льдин, можно было проплыть некоторое расстояние, пока кунгас не обледенеет. Ну, а тогда можно было уже пристать к берегу.

Через полчаса, когда благополучный исход работы Скляра стал очевиден, к кунгасу подошел и Дьячков с топором в руках.

Еще через полчаса, освободившись от ледяного плена, кунгас вышел на фарватер.

Теперь Дьячков «вошел во вкус». Он, поблескивая главами, набивал трубку за трубкой и, обгоняя льдины, отдавал команду спокойным голосом, ловко маневрируя рулем.

Скляр стоял на носу, тараня длинным шестом тонкий лед между полями, что немало облегчало ход кунгасу.

Вдруг длинная, тягучая ругань расколола морозный воздух. Ледяной барьер перегородил реку от берега до берега. Льдины наскакивали на затор, лезли на него и ныряли вниз. Скрежет и звон неслись навстречу кунгасу.

— Митрофан, парус!..

Руки у Митрофана окаменели от весел — не слушаются. Скляр режет веревки ножом.

Дьячков круто поворачивает руль и ставит кунгас носом почти против течения, выбирая путь наискосок к берегу. Мария и Скляр по бортам отталкивают нагоняющие льдины.

Кунгас быстро сносит. Барьер становится все ближе. Назад лучше не оглядываться, — такая там образовалась каша. Очевидно, прорвался верхний затор.

Марковцы давно сбросили куртки и малахаи, пар так и валит от них, как от запыхавшихся лошадей.

Наконец выбрались из полосы фарватера, и кунгас с разгона врезался в широкий припай правого берега. Люди старались протолкнуть его как молено ближе к берегу, не желая вмораживать его в лед за полверсты от суши.

Часов в десять вечера, пошатываясь от усталости, вышли на песчаную отмель. Первым делом приступили к осмотру кунгаса. Он имел довольно жалкий вид. На обглоданных льдом боках судна белели глубокие царапины, верхняя обшивка правого борта превратилась в сплошные щепки. В общем же кунгас прекрасно выдержал испытание и был вполне годен для дальнейшей работы.

Покончив с осмотром кунгаса, сделали на берегу настил из ветвей, на котором сложили в кучу выгруженные тюки, мешки и ящики с экспедиционным грузом; сверху все тщательно укрыли брезентом гг обвязали веревками. Освобожденный от груза кунгас подтащили ближе к берегу и, огородив его частоколом, занесли якоря в кусты.

Покончив с работой, улеглись спать.

Глаза раскрыли только к следующему полудню.

Ледяной затор переместился вверх по течению за мыс. Там, где вчера свободно плавал кунгас, сегодня река стала вполне по-зимнему. Озорной Иван, младший из марковцев, свободно плясал на молодом льду.

Скляр определил положение но карте. До Белой оставалось около 70 километров.

На следующее утро начали снаряжаться в путь, распределив запасные чижи (меховые чулки), спальные мешки, еду и посуду между отдельными членами отряда.

— Ну, все готово?

— Нет, еще не все!

Заботливый Дьячков решил устроить пугало для любопытных лесных обитателей, которые наверняка пожелают познакомиться с оставленным на берегу грузом. На гибкие ивовые ветки дядя Вася распялил драную камлейку (матерчатый балахон, надевающийся поверх меховой одежды для защиты ее от снега) и соорудил самое настоящее «пугало», совсем как на юге Союза делают на бахчах и в вишневых садах.

Наконец тронулись.

Дойдя до поворота реки, в последний раз обернулись назад. «Пугало» приветливо размахивало пустыми рукавами. Мачта кунгаса тонкой черточкой маячила на молочно-белом небе.

Ниже места остановки отряда на реке нигде нс было видно свободной ото льда воды.

Даже не верилось, что всего три дня назад была еще осень. Сейчас, куда ни бросишь взгляд, всюду была видна хозяйская рука зимы. Ночью термометр показал —18° Ц.

На реке гулко трескался лед, отдаваясь многократным эхом вдали.

На другой день часа в три пополудни пришли на Снежную.

Директор Оленсовхоза, сутулый и приветливый, улыбаясь, сказал:

— У нас — правило: каждого гостя сперва выкупать. Вы не обижайтесь, но при нашей тесноте страшнее вши — зверя нет!

Еще через день отряд добрался наконец до Белой.

Первым встретил нас выбежавший из низенькой хатки возле школы сероглазый человек в меховой кепке.

— А, экспедиция! Привет! Мы вас уж и ждать перестали. У нас река шестого числа стала. Думали, вы теперь по санному пути приедете. Будем знакомы — Чекмарев, секретарь местного совета. Все равно работать вместе придется. Так я уже без церемоний…

— Ох, Андреич! Смотри. Катера-то тоже… того.

Как было не позлорадствовать! На берегу, подперевшись кольями, стояли бросившие нас катера. Напрасно, оказывается, спешили: стоять теперь вам, милые, до самой далекой весны!

— А летчики? Зазимовали тоже?

— Нет, успели на моторке удрать. Если зазимовали, то уж только в Ново-Мариинске.

— Гм. Жаль… Пусть бы пешечком топали… Наши где?

— Вон избушка на горке стоит. Там ваши ребята и живут. Ну, пока отдыхайте. Вечером, простите, уж приду проведать.