Писали заключенные и рисовали в письмах розу, кинжал и девушку. Писали пенсионеры, чьи письма можно было опознать по математическим вычислениям, кончавшимся фразой: “сами видите, что на такую пенсию прожить нельзя”. Писали предприниматели и требовали утопить налоговых инспекторов, желательно на главной площади и под веселую музыку. Писали одинокие женщины и то же самое просили сделать с их бывшими мужьями, любовниками и эстрадными кумирами.

Вначале Алекс, несмотря на перенесенное в детстве тяжелое отравление цинизмом, на письма реагировал. Внимательно читал. Возмущался. Посмеивался. Качал головой.

Соат смотрела на него из-за монитора.

— Послушай, — поднимался Алекс. — Старуху свои же дети из квартиры выставили. Сейчас тебе прочту...

— Алекс, — говорила Соат уставшим голосом, — я же не читаю тебе вслух отчет по освоенным средствам. У каждого своя работа.

И раздраженно шлепала пальцами по клавиатуре.

Когда Алекс очередной раз начинал смеяться над каким-нибудь нелепым посланием, Соат закатывала глаза и шла курить.

Один раз Алекс не выдержал и ринулся с одним кровоточащим письмом в кабинет Билла.

И замер в дверях.

— Дорогой Алекс, — смотрел на него Билл, — я догадываюсь, зачем вы пришли. Садитесь. Скажите, вы хорошо помните условия вашего контракта?

Алексу стало зябко.

— Если вас шокирует такая постановка вопроса, — продолжал Билл своим виниловым голосом, — можно сформулировать иначе: как вы думаете, для чего вас взяли на работу? Правильно. Мы взяли вас, чтобы самим не тратить времени и сил на разгребание этих нечистот. Мы специально обговорили с МОЧИ эту позицию и соответствующую зарплату. Очень неплохую зарплату, кстати.

Алекс кивнул:

— Билл, я все понимаю. Но в проектном документе, если не ошибаюсь, есть одна бюджетная строка — “На непосредственное вмешательство”. То есть, если я правильно понял, в тех случаях, когда вопрос жизни и смерти, МОЧИ может вмешаться. Адвоката хотя бы нанять...

Билл слушал не перебивая.

Медленно покачивались под бровями две серые рыбы.

— Я рад, Алекс, что вы так внимательно изучили проектный документ. Но понимаете, Алекс, для того, чтобы понять проектный документ, недостаточно его просто прочесть. Нужно знать, как он составлялся. А составлялся он приблизительно так. МОЧИ получила бабки... ну, например, от другой международной организации, которая сама не успевает их потратить, а потратить нужно, иначе урежут бюджет. МОЧИ как всякая международная контора будет тратить деньги так: разделит на три части. Одну часть положит себе в карман. Вторую положит в карман какой-нибудь другой организации, одной или двум. Для чего? Для того, чтобы, когда у этих организаций тоже появятся деньги под какой-нибудь проект, они не забыли привлечь в качестве партнера МОЧИ, иными словами...

— Вернуть МОЧИ ту самую треть, — сказал Алекс, разглядывая стол.

— Совершенно верно. Хотя не обязательно МОЧИ. Может, просто чиновнику, который работал в МОЧИ, а потом перешел в другую международную организацию... Итак, остается треть тех самых бабок. Как ее потратить, чтобы большая часть все равно вернулась в нужные руки? Правило первое: раздуть географию проекта. Пусть охватывает сразу две-три страны. Лучше — пять. Каждая страна — своя валюта, свои правила игры, свои правила того, как нарушать эти правила... Соображаете, Алекс?

— Соображаю. Контролировать проект становится труднее.

— А пускать дым в глаза соответственно...

— Легче.

— Правило второе: двадцать процентов бюджета должно закладываться на невыполнимые статьи. Для того чтобы это сделать, в качестве эксперта нанимается... ну, скажем, гренландский профессор.

— Почему именно гренландский?

— Ну, не обязательно гренландский. Исландский, мадагаскарский, австралийский. Главное — как можно более далекий от той страны, в которой будет осуществляться проект. Представьте, Алекс. Вот сидит наш мадагаскарский гений, читает первую версию проектного документа. Читает, читает... Тут к нему с Килиманджаро слетает его экспертная муза с кольцом в носу. Профессора осеняет: “Упс! Надо, чтобы, если вдруг потребуется немедленное вмешательство для установления справедливости, заложить на это...” Что вы на меня так смотрите, Алекс? Да, у этого профессора тоже доброе сердце. Он любит людей, природу и чумазых детишек на фотографиях... Он убеждает МОЧИ выделить для этой благородной цели тысяч десять. МОЧИ соглашается...

— Так в чем же проблема? — не выдержал Алекс.

— Все в том же, — усмехнулся Билл; халдейские рыбы его глаз зажглись мокрым огнем. — Все в том же. Кто будет реализовывать эту статью? МОЧИ? Они не аккредитованы в стране, действуют через нас. Мы, “Сатурн Консалтинг”? Ничего подобного нет в нашем уставе, нас тут же лишат регистрации. Кто?

— Но ведь какой-то выход должен быть...

Билл склонил голову набок. Алексу показалось, что от него запахло морской пучиной.

— Алекс... Выход — это не дверь в страшной темной комнате. Выход — это вы сами. Тот, кто ищет его снаружи, а не в себе, всю жизнь остается пленником. Поверьте мне, как бывшему психологу. Вот вы пришли ко мне, письма принесли... Алекс, я хочу напомнить вам одну историю. Один человек, ваш, можно сказать, ровесник, оказался в похожей ситуации. Нет, он не получал никаких писем, не сидел в офисе, он ходил по своей грязной, заплеванной стране... и несправедливость кипела вокруг него, понимаете? Все эти нищие, все эти доведенные до безумия стояли вдоль дороги, как столбы; он видел, как гноятся их язвы, как гноится их сердце. Что делает наш молодой человек, Алекс, а? Записывается на прием к Первосвященнику? Посылает имейл представителю международной организации под названием “Римская империя”? Хорошо, компьютеров тогда не было, но ведь он теоретически мог стать одним из осведомителей римлян и, между делом, сообщать им иногда об этих самых язвах и несправедливостях... Почитайте письма Плиния Младшего, он был наместником в восточных провинциях и очень даже интересовался, не обижен ли простой народ. Надеюсь, вы помните, какой выход в итоге нашел ваш ровесник? Не нужно напоминать, нет?

Алекс помотал головой.

Билл улыбнулся:

— Я, естественно, не приглашаю вас распинаться на площади Мустакиллик. Крест ведь не самое главное, главное — что этот парень нашел выход внутри себя, принял на себя все эти нечистоты. Я ведь вас не случайно о зарплате спросил, она у вас более чем хорошая. Почему бы вам не истратить хоть какую-то часть на это самое “непосредственное вмешательство”? Или пустите эту старуху, которую дети выгнали, хотя бы на неделю к себе пожить... Если эти письма вас так перевернули, а?

Вечером после этого разговора Алекс первый раз напился. Тяжелый темный дождь стоял над Ташкентом. Где-то под дождем, обмотав головы полиэтиленовыми пакетами, брели авторы писем. Останавливались, вытирали мокрым рукавом мокрое лицо. Снова брели куда-то...

...Последние капли слетели с душа. Алекс погрузился в полотенце.

Нет, он уже привык к этим письмам, к этим восклицательным знакам, дрожанию почерка. Загрубел. Оброс корой. Устает только от этого чтения, и пустых бутылок в квартире развелось — нет времени выбросить. Еще бы Соат как-нибудь из себя вырезать... Как опухоль. Чтобы не думать о ней, когда засыпаешь. И когда просыпаешься. И в офисе. И по дороге домой. И сейчас.

Накинув дорогой, недавно купленный халат, Алекс вышел из ванной и замер.

Кто-то звонил к нему в дверь.

Письмо № 68

Пишет Вам старая поклонница Театра. Вы, конечно, удивитесь, причем здесь театр и какая-то поклонница, и захотите объяснений, и я вам их сейчас дам.

Однажды зимой на одной из улиц города, увидев слепого мужчину, который переходил проезжую часть, покрытую льдом, я решила помочь. Когда мы перешли дорогу, он со вздохом поблагодарил меня. С чувством гордости я думала о том, что у этого слепого мужчины был большой шанс упасть, но мне посчастливилось предот-вратить несчастье.