Конечно, уйти из жизни сложно, но он сможет сделать это! Теперь настал подходящий случай. Борис чувствовал себя приговоренным к смерти, готовым слиться с вечностью.
Он опять вспомнил Сашу Зайцева. Борис знал этого мальчика. Ему было всего двенадцать, когда он погубил себя. Они ходили с Сашей в одну группу детского сада и жили на соседних улицах. Саша также был замкнутым, малообщительным ребёнком. Постоянно, почти каждые выходные, а иногда ещё дополнительно и на буднях, его порола собственная мать. Она одна воспитывала сына, воспитывала очень жестко. Боря иногда приходили послушать под окна их дома как кричал, плакал маленький Саша, умоляя мать не бить его. Но «концерты» повторялись регулярно.
Что хотела добиться с помощью побоев мать несчастного ребёнка? Сделать его идеально послушным? Или она просто срывала на нём свою злобу?
Вскоре им дали квартиру в Туле, Саша пошёл в школу, а через несколько лет все узнали, что он покончил жизнь самоубийством, нахватав двоек и испугавшись гнева матери.
Саша погиб в самом начале жизни. Его сердце, наверное, тоже разрывалось от отчаяния, обиды и стыда, он сильно страдал от незаслуженных упреков и побоев. Как легко оскорбить и унизить ребенка, надругаться над его неокрепшей душой!
Бедные женщины даже не понимают, что, вымещая на детях свои обиды, постоянно упрекая, оскорбляя и наказывая, они обрекают себя и детей на страдания и чудовищные поступки, которые невозможно предугадать.
Вот и Борис глубоко несчастен и без сожаления уйдет из жизни в вечность. Жаль, что он не смог захватить из дома отцовский ремень. А впрочем, зачем ремень? Кругом полно деревьев. Тоже подходящее средство для самоубийства!
Не так давно, года два назад, один молодой мужчина спрыгнул с крыши высотного дома в Туле. В школе широко обсуждали эту историю. Мужчина был из Скуратово, Леха Большов знал его. Говорили, что у него были проблемы в семье и неразделенная любовь.
Но зачем ехать в Тулу? Можно прыгнуть с высоты дерева. Найти дерево повыше, забраться и…
Борис в самом деле полез на сосну, но в этот момент наверху что-то зашумело. С кроны дерева вспорхнула разбуженная крупная птица. Она, громко каркая и мощно махая крыльями, перелетела на другое дерево. Борис нарушил ее покой и ворона была недовольна этим. Она прокричала что-то нехорошее опять и затихла, готовясь продолжить свой сон.
Ночной шум птицы испугал и удивил Бориса. Ему было непонятно: что делает в лесу в этот поздний час одинокая ворона. Может быть, она предупреждает его, что не стоит лезть на дерево и прыгать с него?
Но нет, нужно довести до конца задуманное. Сейчас он умрет. Всего лишь через несколько минут отойдут на задний план его горе и обиды. Его похоронят на тихом поселковом кладбище, и никто не пойдет за гробом, никто не пожалеет его, не будет ни цветов, ни торжественных проводов.
А мать? Может быть, поймет, что именно она виновата в смерти сына? Нет, вряд ли ее будут мучить угрызения совести, скорее, она будет довольна такому исходу. Мамаша говорила как-то, что будет рада, «если Борька сдохнет».
А вдруг не будет никаких похорон? Может, его не найдут, и он станет пищей для диких зверей, и только осенью какой-нибудь заплутавший грибник случайно наткнется на его скелет и остатки одежды.
А если он упадет неудачно, запутается в ветвях деревьев и не разобьется сразу насмерть, а поломает себе только руки и ноги и будет лежать здесь беспомощный, умирать долго и мучительно? Вдруг мир небытия не захочет принять его тело, не познавшее еще вкуса жизни?
Словно вдогонку мыслям Бориса неожиданный порыв ветра прошелся по верхушкам деревьев, и кроны гигантских сосен зашумели, задвигались, как бы протестуя против его планов. Небольшой дождичек из хвои и несколько шишек пролетели на землю мимо парнишки, сидящего на сосне. Застонали своим заупокойным скрипом стволы старых деревьев. И вновь наступила тревожная зловещая тишина.
«Может, не стоит бросаться с дерева? Нужно ли так рисковать, делать такую попытку расстаться с жизнью?» — подумал Борис и понял, что прямо сейчас не сможет совершить свой задуманный роковой поступок. Лучше будет подождать и повеситься утром. Нет ни веревки, ни ремня? Тогда можно зарезаться или вскрыть себе вены. Нужен нож или, хотя бы, бритва. А можно будет броситься под поезд! Нужно отойти подальше от станции, чтобы никто не видел и не помешал. Спрятаться около железнодорожного полотна, дождаться подходящего поезда и расстаться с жизнью. Просто, надежно и легко. Как он сразу не додумался до этого?!
Но тут Борис почему-то представил себя искалеченным поездом. Его останки положат в гроб, закроют крышку, опустят в яму и засыплют сырой землей. Он уйдет в вечность. И никогда для него больше не наступит лето, которое он так ждал, и никогда он не увидит море, о котором мечтал.
Ему вдруг стало страшно, очень страшно. Страх смерти проник в его душу и не хотел ее покидать. Только что смерть казалась ему избавлением, но сейчас он почувствовал, что не сможет убить себя, по крайней мере, в этом темном глухом лесу. Пока он не будет ничего предпринимать. Нужно обязательно дождаться рассвета и хорошо продумать, как лучше расстаться со своей никчемной жизнью.
Ощущая стук своего бешено бьющегося сердца, трясясь толи от холода, толи от ужаса, он спустился с дерева и почувствовал облегчение.
Борис набрал сухой хвои и шишек, сделал из них себе небольшую лежанку. Он свернулся клубочком, подтянув ноги к животу, подложил под голову руки, накрылся курткой и попытался задремать. Но сон не шел. Его неотступно преследовали воспоминания о событиях прошедшего дня. Он вспоминал о своем унижении в школе, чувствовал страх и презрение к себе как к ничтожеству, не способному решить самого себя жизни. Волны отчаяния и жалости к себе то и дело захлестывали его, терзающее душу уныние не давало ему покоя. Временами Борису становилось так горько и нестерпимо жаль себя, что слезы буквально ручьем лились из глаз его, а внезапная, страшная боль пронзала его сердце. Он впадал изредка в полудремотное состояние, но быстро выходил из забытья и тяжелые переживания вновь терзали его душу. Казалось, эта страшная ночь никогда не кончится. Вдобавок ко всему он ужасно мерз. Шарфа у него не было, осенняя, совсем не теплая, куртка, служившая ему вместо одеяла, была влажной и не давала тепла. Он надел куртку на себя и наглухо застегнулся. Но теплее не стало. Холод и мрак окружали его. Было зябко, темно и неуютно. Тело пронзала дрожь, зуб на зуб не попадал.
Борис понял, что больше не сможет уснуть — холод так и будет донимать его. Нужно было пройтись быстрым шагом, чтобы согреться и унять дрожь.
Жалея, что нет спичек и нельзя развести костер, чтобы согреться, Борис выбрался на освещенный луной луг. Он не знал, долго ли ждать рассвета, он потерял представление о времени и пространстве. Все тело его покрылось мурашками, хотелось есть, но мысли о смерти больше не лезли в голову. Холод и голод заглушали его душевные терзания.
Борис пошел по едва заметной при свете звезд тропинке, которая вскоре вывела его на узкую проселочную дорогу. Дорога начиналась в районе его поселка, шла мимо песчаного карьера и терялась где-то на подступах к деревне Ольгинка. Эту дорогу проложили еще в довоенное время, когда карьер использовался для добычи песка. После сильных лесных пожаров жарким летом 1978 года дорогу зачем-то перегородили цементными блоками, сделав невозможным въезд в лес на автомобилях.
Зимой дорогой никто не пользовался, она была засыпана снегом, да и сейчас, весной, здесь сложно было встретить человека. Только летом и ранней осенью дорога слегка оживала: ей пользовались грибники, да детишки ездили на велосипедах.
У Бориса велосипеда не было, он ходил иногда по этой дороге пешком на карьер купаться. Карьер был небольшой, но глубокий. Вода в нем была мутной и пахла гнилой листвою. Мальчишки приезжали купаться сюда и из поселка, и из деревни Ольгинка — карьер располагался как раз между ними.