Вообще широкие ноздри кулана соответствуют его объемистым легким, приспособленным к разреженному воздуху. Персы недаром разрезают ноздри домашним ослам, употребляемым для переноски тяжестей в горах. Опыт показал, что тогда животным легче дышится.

У нашего кулана был, если можно так выразиться, орлиный нос в сравнении с носом осла и более изогнутый профиль. Из-под бровей смотрели кроткие, спокойные глаза. Пока его мерили и затем я срисовывал, он лежал смирно, как будто не чувствуя боли от раны. Его гладили по морде, и он не выказывал страха.

По окончании осмотра и обмериванья бедное животное одним ударом ножа было освобождено из плена. Потом люди сняли с него шкуру, которую с величайшей осторожностью растянули и расстелили для просушки на земле. От туши отделили лучшие куски мяса, остальное отдали собакам.

31 августа мы нашли недалеко к востоку от лагеря совсем маленькое пресноводное озеро, в которое впадал ручей из ледников Арка-тага. Налево от нас находился темный хребет, и мы повернули направо к округленным, поросшим травой холмам. Они вели к новой продольной долине, бедной влагой, но кое-где поросшей травой и кишевшей куланами, антилопами и зайцами. Животные наши были сравнительно бодры благодаря ровной поверхности и, хотя и скудному, подножному корму. Нескольких ослов пришлось, впрочем, покинуть здесь.

1 сентября мы сначала шли по низкому, ровному увалу; твердая поверхность его была бы очень удобной для наших животных, если бы не была вся изрыта маленькими грызунами, которые с писком скрывались в ямках. Лошади то и дело оступались в эти ямы.

Часто попадались небольшие стада, голов в пять-шесть, антилоп-«юргу», или, как их называют тибетцы, «оронго». У этих животных высокие, тонкие лирообразные рога. Как ни старался Ислам подобраться к ним на выстрел, толку не вышло; мы так и не добыли ни одной. Они внимательно поглядывали на нас и затем легкими, грациозными прыжками уносились по холмам вдаль.

За горой опять показалась нежная, густая трава. Поверхность так была усеяна пометом диких яков, что казалась вся в бурых пятнах. Люди подбирали по дороге этот отличный материал для топлива в пустые мешки, болтавшиеся по бокам верблюдов. Благодаря сносной поверхности мы прошли целых 33 километра, прежде чем остановиться на привал в лагере № XVII.

2 сентября мы держались довольно близко к южному хребту. Самым интересным открытием были найденные нами здесь следы пребывания людей. В одном месте южный хребет был точно обрезан, и в свободном пространстве возвышалась куполообразная гора со снежной вершиной; на западной стороне горы виднелся удобный перевал через хребет. Парпи-бай сказал, что узнает это место. По его словам, здесь именно перешли «Боволо-тюря» (господин Бонвало) с принцем Орлеанским.

Пройдя порядочный конец, мы спустились в широкую, неглубокую долину с несколькими небольшими озерами и болотом. По моим соображениям, мы должны были находиться неподалеку от маршрута знаменитой французской экспедиции, и, когда я проверил свои догадки по бывшей у меня карте Бонвало, оказалось, что мы как раз на том же самом пути.

В долине один из людей сделал находку, ясно доказывавшую, что мы действительно пересекли здесь маршрут французов, а именно: он нашел старый верблюжий помет и несколько кусков белого войлока, из которого делают попоны, предохраняющие спины верблюдов от трения вьючным седлом.

Мы взяли их с собой, чтобы показать Парпи-баю, который затем и удостоверил, что именно такой сорт войлока изготовляется в Чархалыке, где французы запаслись войлоками. Припомнил он также, что французский караван останавливался тут перед тем, как направиться к перевалу. Для меня было очень важно определить пункт, где маршруты наши скрещивались, так что оставленные французами визитные карточки явились для нас приятной находкой.

Рано утром Ислам-бай увидал корову яка с двумя телятами, которые паслись по ту сторону озера. Вооружившись одним из наших ружей, он направился туда верхом. Около обеда он вернулся и с гордостью объявил, что влепил корове две пули, из которых одна пробила ей хребет. Он привязал свою лошадь и затем ползком подкрался к животным. Неопытные телята не подозревали опасности, и мать, желавшая спасти их, легко сделалась добычей охотника. Когда же она упала, телята скрылись за ближайшими холмами.

Видя, что область эта изобилует яками, мы решили не брать шкуры коровы в надежде, что нападем на более красивого быка. Люди только вырубили топором лучшие куски мяса и вырезали весь язык, которым я в течение нескольких дней и лакомился за завтраком. Мясо же оказалось жестким и невкусным. Надо было варить его по нескольку раз, чтоб оно стало хоть немного помягче.

Под вечер увидели мы огромного быка, пасшегося в одиночку. Он, по-видимому, не обращал ни малейшего внимания на лошадей, пасшихся поблизости. Ислам-бай, которого била охотничья лихорадка, подкрался к нему неслышно, как пантера, держась все время под ветром, и принялся осыпать животное выстрелами.

Як упал лишь после третьего выстрела, но тотчас же вскочил и бросился на своего врага. Следующая пуля заставила его завертеться волчком, но затем он опять устремился на Ислама. Так он падал и вскакивал несколько раз; только седьмая пуля уложила его на месте.

Ислам, торжествуя, вернулся в лагерь и заявил, что теперь у нас в руках будет чудесная шкура. Животное лежало как раз на нашем пути, поэтому мы решили, проходя завтра мимо, оставить около яка нескольких людей, которые сняли бы шкуру, и верблюда, который донес бы ее до следующего лагеря.

Итак, 4 сентября мы двинулись дальше. Ислам отлично заметил место между двумя холмами, где упало животное, каково же было его, да и наше изумление, когда мы, прибыв туда, не нашли яка! Верный слуга мой был так поражен, что не мог вымолвить слова. Потом он стал уверять, что як «взаправду был мертв», когда он оставил его вчера вечером. По следам, отпечатавшимся на мягкой сырой почве, мы, однако, увидели, что убитый снова ожил и убрался восвояси, несмотря на свои раны. Следы показывали также, что животное беспрестанно падало, опять вставало и тащилось дальше. Особенно далеко як не мог уйти, и мы, идя по следам, действительно увидали с одного холма, что он разгуливает себе около озерка, уткнув нос в землю.

Когда мы подошли к нему приблизительно шагов на 100, он обернулся, остановился и, высоко подняв голову, воззрился на нас. Пущенная в него пуля привела его в такую ярость, что он ринулся на нас. Мы сочли за лучшее обратиться в бегство, но не успели еще стиснуть ногами бока наших пугливых лошадей, как як был уже в 20 шагах от нас. Тут он, к нашему счастью, остановился, грозно хрюкая, дико вращая глазами, пыхтя и кряхтя, взрывая песок носом и рогами и хлеща себя хвостом по бокам.

Получив еще пулю, он завертелся на месте. Джолдаш бросился было к нему, но тотчас же обратился в бегство, когда разъяренное животное, опустив рога и распустив хвост по ветру, с ревом кинулось за ним.

Десятая пуля попала яку в левую бабку, так что нога заболталась в воздухе, и он, в бешенстве отчаянья, опять завертелся на месте. Одиннадцатая пуля, пронизав лопатку и задев, вероятно, более чувствительные органы, положила конец его мученьям. Як упал на правый бок. Когда мы приблизились к нему, он сделал последнее неудачное усилие встать и скоро издох без судорог и агонии.

После того как мы соединенными усилиями повернули его и придали ему естественное положение, я срисовал его. Это был чудесный экземпляр. «Съеденные» передние зубы показывали, что як был стар. Оба клыка совсем ушли в десны. Внутренние стороны рогов были слегка надтреснуты и тоже обличали возраст животного. Искандер, один из наших таглыков, участвовавший на своем веку во многих охотах на яков, сказал, что убитому яку было около двадцати лет и что вообще дикий як живет средним числом шестью годами дольше домашнего, который к двадцати годам становится негодным.