На рубеже 80-90-х годов стали появляться работы, в которых наметился критический подход к ленинскому «Завещанию» как плану построения социализма в СССР. Прежние оценки переосмысливались, как правило, с позиций взглядов, развивавшихся Троцким или Бухариным[54]. Заявление Ленина об изменении «точки зрения на социализм» стало трактоваться как отказ от прежних взглядов, как признание социализма строем, основанным на товарно-денежных отношениях. Стали расширительно (в духе либерализма, формального демократизма) трактоваться его предложения о реформировании государственного аппарата, подвергаться сомнению эффективность его предложений относительно совершенствования государственного аппарата и борьбы с бюрократизмом с помощью Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Изучение системы взглядов Ленина по вопросам национально-государственного строительства свелось к использованию статьи «К вопросу о национальностях…» для обоснования критики не только Сталина, но и Ленина за недостаточное противодействие ему, и предложенных им принципов строительства Советского Союза. Вместе с тем была высказана верная мысль об эволюции взглядов Ленина на проблемы построения социализма в России в направлении идей, которые развивались К. Марксом относительно наличия у крестьянства России определенного социалистического потенциала[55].

В современной отечественной историографии политическое отношение к ленинскому наследию изменилось радикально. Троцкий никогда не разделял ленинских взглядов на перспективы социалистической революции в России, очевидно, этим объясняется почти полное равнодушие троцкистской и неотроцкистской историографии к этой стороне ленинского «Завещания». Например, в работах В.З. Роговина, В.А. Куманева и И.С. Куликовой, Ф.Д. Волкова, В.А. Антонова-Овсеенко практически не нашлось места для анализа социально-экономических предложений, а политические сведены к проблеме борьбы со Сталиным[56]. Для антикоммунистической историографии, рассматривающей всю проблематику социалистических преобразований как утопию, эти проблемы представляют еще меньший интерес. Все внимание в них концентрируется главным образом на личностном аспекте внутрипартийной борьбы. Связанная с изменением господствующих в обществе политических и идеологических установок потеря интереса к истории социалистической революции привела к тому, что открывшиеся новые возможности для изучения ленинского наследия современной историографии практически не реализуются.

ПРИЧИНЫ СОЗДАНИЯ «ЗАВЕЩАНИЯ»

Вопрос о причинах появления «Завещания» вызывает разногласия. В советской официальной историографии середины 50-80-х годов причину видели в стремлении Ленина завершить разработку своего плана построения социализма и предупредить партию об угрозе раскола, которая якобы исходит от группы руководителей партии, поименованных в так называемых «характеристиках». В биографии Ленина, например, говорилось: «Чувствуя, что он может в ближайшее время совсем выйти из строя, Ленин решил продиктовать ряд записей… хотел в своих письмах и статьях подвести итоги великих завоеваний… рассмотреть перспективы дальнейшей борьбы»[57]. Троцкий и следующая за ним историография исходят из того, что цель «Завещания» состояла в стремлении изменить баланс сил в партии в его, Троцкого, пользу и обеспечить его победу во внутрипартийной борьбе. И даже более того - в том, что Ленин подталкивал Троцкого на обострение борьбы со Сталиным: «Ленин, боявшийся в дальнейшем раскола партии по линии Сталина и Троцкого, для данного момента требовал от меня более энергичной борьбы против Сталина»[58]. Получается, что В.И. Ленин хотел ввергнуть партию в борьбу ради ее единения вокруг Троцкого. Если поверить последнему, то встает еще один неприятный для традиционной историографии вопрос: что беспокоило Ленина? Раскол партии или устранение Сталина как противника Троцкого? Троцкистская историография уверяет: Ленин заботился о Троцком, а «хрущевская» - Ленина беспокоила угроза раскола партии по вине Сталина. Большинство зарубежных и современных отечественных историков приняли версию Троцкого.

Свою версию предложил Д.А. Волкогонов: причину появления «Завещания» он усматривал в попытках Ленина «по-особенному взглянуть на своих соратников», которые он предпринимал с конца 1921 г., «все время думая о грядущем». Само «Завещание» оценивается как философское предупреждение об опасности, рожденной большевизмом, которая заключалась в бюрократизме и его главном проводнике - Сталине[59]. Оригинально, но не аргументировано.

ОТНОШЕНИЕ В.И. ЛЕНИНА К СВОИМ СОРАТНИКАМ

Проблема отношения Ленина к другим членам Политбюро является одной из центральных в историографии. Закрепившиеся в традиционной литературе взгляды на эту проблему имеют мало общего с тем, что было в действительности. В сталинской историографии, с одной стороны, акцентировалась близость политических и человеческих отношений Ленина и Сталина, а с другой - непримиримое противостояние Сталина и Ленина, с одной стороны, и Троцкого - с другой. В целом это верная, хотя и несколько упрощенная интерпретация их политических и личных взаимоотношений. В троцкистской историографии отношения между членами Политбюро были вписаны в политическую борьбу в руководстве партии, которая представлялась в искаженном виде как политическая интрига Сталина, Зиновьева и Каменева, направленная против Ленина, которой противостояло крепнущее взаимопонимание и взаимодействие Ленина и Троцкого. Отношения Ленина и Троцкого рисовались лишенными серьезных разногласий, наполненными взаимным личным уважением. Отношения Ленина и Сталина, напротив, изображались как постоянно обостряющиеся[60]. Эта расстановка политических сил якобы нашла свое отражение в «Завещании» Ленина. Постоянно повторяя и варьируя эти утверждения, Троцкий не приводил в подтверждение их каких-либо доказательств. Тем не менее, они стали важной составной частью не только троцкистской, но и зарубежной и современной отечественной историографии ленинского «Завещания»[61].

Антикоммунистическая историография в этом вопросе демонстрировала независимость от Троцкого. Так, например, Н.В. Валентинов на первое место в качестве наиболее близкого к Ленину политика и наиболее значимого деятеля в руководстве партии в последний период деятельности Ленина выдвигал Сталина, ставя Каменева на второе, а Зиновьева на третье место[62].

«Хрущевская» историография в отличие от сталинской и троцкистской, наоборот, игнорировала связь между «Завещанием» и той политической борьбой, которая происходила в руководстве партии в 1922 - начале 1923 г. Вернее, она представлялась в искаженном виде - сводилась к борьбе по вопросам монополии внешней торговли, образования СССР и конфликту в КП Грузии, т.е. к тем вопросам, которые можно было использовать для обоснования тезиса об обострении политических и личных отношений Ленина со Сталиным в тот период. Упор делался на угрозе раскола партии из-за отношений Сталина и Троцкого, а Ленин изображался стоящим «над схваткой» и осуждающим их. Вместе с тем использовался важнейший тезис троцкистской историографической концепции о нарастающей остроте в политических и личных отношениях между Лениным и Сталиным. Установленный для историков жесткий режим использования архивных и даже многих опубликованных документов (спецхран), не позволял установить реальную картину политических отношений, существовавших между Лениным, Сталиным, Троцким, Зиновьевым, Каменевым и Бухариным, и той борьбы, в которую они были вплетены. Объективно этот режим способствовал сохранению мифов, сработанных Троцким.

В последнее время положение существенно изменилось. Доступные историкам документы позволяют увидеть ту дискуссию по принципиальным вопросам, которая имела место в руководстве партии, лучше понять подлинную глубину и остроту разногласий, ее конкретные проявления и динамику политической борьбы. В современной историографии, опирающейся уже не только или не столько на старые историографические схемы, сколько на документы, расстановка сил в этой «тройке» начинает меняться. Д.А. Волкогонов отмечал и охлаждение отношений Ленина к Зиновьеву, и близость Сталина к Ленину[63]. На их близость до осени 1922 г. указывает С.В. Кулешов, считающий, что Троцкий был ближе к Ленину, а Зиновьев и Каменев - к Сталину[64]. Э. Радзинский считает Сталина одним из ближайших к Ленину политических деятелей[65]. Оригинальной точки зрения придерживается Н.Н. Яковлев, противопоставляющий их, но иначе, чем это делается в троцкистской концепции, - для того чтобы оттенить критику Ленина как коммуниста и русофоба[66].