3. Подчеркивание необходимости активизировать молодое поколение, которое Донцов провозгласил «единственной надеждой нации».

4. Предложение применять национальный принцип в оценивании внутренней и внешней политики и признания примата второй над первой. Этой мысли Донцов придерживался и в дальнейшей деятельности, в т. ч. в провозглашении разнообразных ориентаций: в 1913 и в 1916 гг. он предлагал искать поддержки в Австрии и Германии, в 1918 г. — у Германии и Великобритании. По его мнению, в украинском движении без сильного союзника не хватило бы внутренних ресурсов вырваться из состава России.

Донцов не отвергал никаких средств для реализации своей программы. По его мнению, это могли быть: систематическое воспитание масс в духе программы сепаратизма, организация молодежи и ее военизированное воспитание, самообразование молодых, объединение политической работы с культурной, удовлетворение потребностей текущего момента и т. п.

Лейтмотивом всех работ Донцова, начиная с 1907 г., стало изобличение шовинистических настроений в среде русских либералов. В 1913 г. эта идея была дополнена критикой явления, которое Донцов назвал «современным москвофильством» и под которым понимал «распространенное в определенных кругах нашей интеллигенции безграничное почтение перед русской культурой, и странную какую-то духовую зависимость от взглядов, господствующих в прогрессистских русских кругах». По мнению Донцова, влияние русской культуры было причиной неясности программы украинского движения. Поэтому он провозгласил необходимость начертить выразительную программу украинской политики.

1914-м годом датируется одна из первых попыток Донцова сформулировать украинскую национальную идею:

«В какие конкретные формы воплотится украинская национальная идея — этого мы предвидеть не сможем. Но к чему она стремится… установить можно. Этой формулой будет преобразование южнороссийского племени в сознательную отдельную нацию. Стремление же стать нацией охватывает собой: борьбу за национализацию культуры, за возможную экономическую независимость и, пока что, за наибольшее влияние в государстве (в центральных и местных политических учреждениях, судах et cet)».

В 1917–1921 гг. исключительное внимание Донцов уделял проблеме украинской государственности. Так, в работах «История развития украинской государственной идеи» и ««Украинская государственная мысль и Европа» он старается проследить развитие государственной идеи и дать определение материальным и духовным основаниям украинской государственности. Позиция Донцова этого периода ярко отображена в таком пассаже из работы 1918 года:

«Должно быть более государственниками, чем националистами, помня, что еврей, поляк или москаль, которые твердо стоят на почве украинской государственности являются ее лучшей опорой, нежели украинцы, которые грезят о федерации».

Очевидно, что внимание Донцова к данной проблеме предопределялось не только практическими потребностями украинской революции, но и принципиальным признанием возрастания роли государства в обществе, когда происходит «колоссальное расширение функций государства, если принудительная (а не добровольная, не частная) организация общества для достижения культурных и политических целей становится азбукой общественной жизни».

Критика в работах Донцова России как общества, где все еще властвуют нормы морали, а не права, позволяет утверждать, что его идеалом было развитое правовое государство западного образца, построение которого происходит демократическим путем. Донцов сознавал необходимость существования гражданского общества, которое бы ограничивало давление государства на своих граждан, и подчеркивал «конечность государственного соединения и общественной единства». По его мнению, в Украине гражданское общество (деление на сословия с соответствующей защитой сословных интересов) возникло раньше, чем государство. Этим и поясняется высокая общественная активность украинцев.

Вполне вероятно, что в этот период Донцов еще признавал первичность государства относительно нации (позже он поменяет их местами). Это дало ему возможность сосредоточиться на вопросе о форме государственного устройства: Донцов подтверждал свою преданность демократической форме правления, так как «не верить в нее [демократию], значит не верить в будущее целой нации».

Защита монархического типа правления в произведениях Донцова 1913–1921 гг. не замечена. Иное дело — его вполне прагматичные статьи периода Гетманата, направленные на обеспечение социальной базы гетманского режима.

Проблему отношений России и Украины Донцов всегда ставил в более широкий контекст — контекст борьбы России и Европы. По его мнению, Украина является органической частью Запада, которой «…мы и должны оставаться и ныне, и присно, и во веки веков». Соответственно, историческая миссия Украины состоит в защите Европы от нашествия русского варварства. Роль Украины является тем более важной, что «…империалистическая мечта является единственной неизменной величиной в России». Именно поэтому, утверждал Донцов, украинская идея объективно служит прогрессу человечества.

Все вышеупомянутые мысли Донцова не имеют прямого практического значения, в отличие от его утверждения о том, что политическое обособление Украины от России невозможно в условиях духовной зависимости украинцев от русской культуры. Этот тезис является свидетельством прагматического подхода Донцова к реалиям своего времени:

«Имеем врага не в системе, не в царизме, не в кадетизме, не в большевизме. Лишь в том, чего лишь эманацией являются и царизм, и кадетизм, и большевизм. Культуру от политики отделить нельзя… если организм нации отравлен чуждой ему культурой Востока, то никакая политическая сепарация ничем нам не поможет».

Считать, как это делал Донцов, что влияние русской культуры было причиной аполитизма украинского «мещанства», похоже, нет смысла. Однако говорить о необходимости развития национальной культуры как обязательного элемента современной нации он имел все основания.

Отношение же к Польше было у Донцова более благожелательным. Пропагандирование им идеи польско-украинского согласия в Западной Украине являлось своеобразным проявлением гражданского мужества, — ведь западные украинцы могли не только отвергнуть данную идею (что, в конце концов, и произошло), но и изолировать его как политического мыслителя вообще, поскольку борьба с польской властью становилась смыслом галицкой политики.

Еще в период до 1921 г. Донцов обнаружил глубокое (научное) понимание природы явлений нации и национализма. И есть все основания полагать, что он пришел к своим выводам самостоятельно.

Наиболее выразительной можно считать мысль Донцова о том, что в начале ХХ в. состоялось перерождение «официального национализма» Российской империи в национализм русской нации. (Заметьте, известный современный исследователь национализма Бенедикт Андерсон считает, что изобретение термина «официальный национализм» принадлежит Хью Сетон-Уотсону.) Донцов четко отдавал себе отчет об опасности этого явления для украинского освободительного движения, поскольку, в отличие от правительственного, казенного характера «официального национализма», национализм русской нации («общественный национализм») проникал в толщу народных масс. Этот взгляд Донцова вполне соответствует современным научным оценкам развития русского национализма.

Едва ли не главнейшей причиной этого процесса он считал неспособность «национализма бюрократии» бороться с движениями инородцев. То есть, русский национализм возникал как вторичный относительно украинского. Вместе с тем, Донцов не отвергал таких факторов, как европеизация и демократизация России.

Таким образом, Донцов на теоретическом уровне прослеживал связь между демократией и национализмом. На украинской почве эту идею позднее с блеском развил Ольгерд Бочковский.

Субъективное понимание нации полностью победило у Донцова лишь в 1917 г., когда он начал утверждать, что «нацию создает не этнографическая самостоятельность, не давность происхождения, не формы — а лишь та мистическая сила (мистическая, поскольку причины ее еще не выяснены), которая носит название ««воля к жизни», воля создавать отдельную общественную единицу между расами». Вместе с тем, он подчеркивал комплексный характер природы нации и подверг сомнению применимость определения нации Эрнеста Ренана лишь как духовной общности и моральной солидарности в конкретной украинской ситуации: вся статья «Народ- бастард» строилась на противоположной посылке, что на 1917 г. украинцы оставались проблемной нацией, своеобразной недонацией. Определение нации Ренана позднее подверг критике и один из любимых мыслителей Донцова испанец Х. Ортега-и-Гассет.