— Что это за звук?
— А?
— Как будто упало что-то...
— Милый мой, здесь ничего не падает и не стукается без моего ведома. Это театр, а в театре случайностей не бывает. Ну, убирайте это похоронное лицо! Вы, в конце концов, победитель. Скоро стража красавцев, а вам еще надо нанести визит в святая святых!
— В монастырь?
— Ну что вы несете! В какой еще монастырь? В Дом-музей Академика!
МНС лежал на полу, возле кресел. Рядом валялась красная кепка, слетевшая при падении. Наверху, в будке, осталось разбитое зеркало. Перед тем как броситься вниз, МНС долго рассматривал свои уши.
— Скоро начнется первая стража, надо успеть.
НС быстро счищал снег с машины.
— Ваша? — спросил Старлаб, чтобы о чем-то спросить.
— Служебная!
Машин в Центре мира было много, и почти все они стояли. Стояли на улицах, на дороге и ледяных тротуарах, друг за другом, словно в какой-то процессии. В некоторых машинах попадались водители. Сквозь чумазые стекла были видны их лица, сведенные судорогой ожидания. Иногда водители выходили, закуривали отсыревшие сигареты, шли вперед, заглядывая в пустые машины. Из некоторых иногда высовывались обросшие щетиной лица. Водители выходили, курили вместе, делились гипотезами. “Опять центр перекрыли. На Проспекте эволюции они, эти, с мигалками”. “Не-е, — сонно возражали другие, — это возле Диффузии пробка, там всегда пробки...” Украсив асфальт узором из плевков и окурков, они снова расползались по своим машинам. Некоторые не выдерживали такой жизни, выходили из машин, хлопнув дверцей, женились, обрастали детьми. Другие коротали вечера в Центре диффузии, прислонясь к трем священным дыркам, или шли покричать на стадион. В пустых машинах возникали новые водители, начинали сигналить стоящим впереди, выходить, курить и снова возвращаться в машину...
— И запомните, Старлаб... Да-да, вы еще пока Старлаб, все зависит от сегодняшней стражи, слышите? Так вот, запомните...
Мотор тоскливо разогревался. Дворники расшвыривали с лобового стекла снег, открывая вид на серую подгнившую стену.
НС облизал остатки помады с губ и нетерпеливо похлопал руль.
— ...запомните, никаких глупостей. Обстановка сложная. Внешние силы... Ну, окраины. Им недостаточно, что мы победоносно капитулировали. Что за гроши все им продаем, только на конкурсы и хватает. Что их мандарины жрем... Но ведь в пакте о капитуляции все расписано, что у кого и чего. Мандарины указаны — блевать будем мандаринами, а закупим. Что они от нас еще хотят? Все золотые головы к себе перетянули — ладно, нам без этих золотых болтунов только легче... Всю флору и фауну вывезли, лес и все такое — тоже нам легче, мы животных из людей наделали, еще лучше... Но им всего этого мало! Они хотят еще нам помогать! Чтобы мы развивались! Ну вот это уж — извините!
Машина дернулась, подалась назад, развернулась в накипи снега и выехала из ворот. Замелькал город. Все те же больные неизлечимым сколиозом дороги. Те же бездомные собаки в потертых кепках. Те же набитые разноцветным говном магазины. Только.. Только уже мерещится весна, легкая и теплая, как внезапное прикосновение детских обветренных губ. Материнский поцелуй перед сном; сонный поцелуй любимой, по-кошачьи отползающей на свою половинку кровати... Когда-то он читал об этом — во внутриутробный период, кажется. Да и был ли он, этот внутриутробный период? Теперь он уже ничего не знал. Только смотрел на вечерний город, по которому они ехали, объезжая мертвые кузова автомобилей.
Зажигалась реклама. Рекламировали новые сорта мандаринов: избавляющих от лишнего веса, повышающих количество эйдосов, продлевающих жизнь. “Следующую тысячу лет без проблем!”
— Почему вы выбрали меня? — спросил Старлаб.
Разноцветные блики пробегали по лицу Старлаба.
— Почему вы все-таки выбрали меня?
— Приедем в дом-музей, там вам объяснят... популярно.
На одной из реклам Старлаб узнал себя. Обнимая какую-то блондинку, он шепчет ей на ухо. Последние откровения Платона: пользуйтесь прокладками Псюхе с крылышками!
Старлаб плохо представлял, в каких кирпично-бетонных складках города запрятался этот музей. В отличие от музея Платона, куда таскали вообще всех, кто в состоянии ходить, дом-музей Академика охранялся от посетителей день и ночь. Путеводитель сообщал о нем мелкой строкой, как о самом почитаемом месте Центра мира. Но кто и когда почитал это место, было тайной.
Машина свернула в переулок и замерла. Фары уперлись в железные ворота.
Долгий музыкальный стон поплыл по городу. Музыка первой стражи.
Старлаб инстинктивно сжался.
— Ну вот, как раз успели, — спокойно сказал НС, вылезая из машины.
Их уже ждали. Ворота дернулись и медленно поползли.
НС скользнул в проем. Старлаб сделал шаг туда же.
— Поздравляю. Сердечно поздравляю, — донеслось из темноты. — Как доехали? Мы звонили, чтобы вам расчистили дорогу... Ну что, как себя чувствует наш победитель?
— Мерзко, — сказал Старлаб, которому этот голос из темноты показался знакомым.
— Да, мы так и предполагали... Осторожно, здесь порог. Мы специально не делаем иллюминации. Все-таки режимный объект. Да и покойная не любила яркого света...
— Покойная? — Старлаб нащупал ногой порог.
— Академик, — уточнил голос НСа. — Вы же читали ее записи, не придуривайтесь.
Снова зазвучала музыка первой стражи.
И снова Старлаб непроизвольно застыл. Почувствовал, как у него стучат зубы.
— Заходите, что же вы стоите...
Кто-то подтолкнул его сзади. Поток света ударил в лицо. Старлаб зажмурился.
Постепенно расплывшиеся предметы приобретали очертания.
Коридор. Высокие своды. Бюсты. Вкрадчивый шелест фонтана. Изваяние Неизвестной Богини в углу. Надпись: Слава Богине, нашей Великой Спившейся Матери!
— Не представляюсь, потому что мы знакомы, — пропел все тот же голос
сзади. — Сегодня я буду вашим экскурсоводом.
Старлаб повернулся и уткнулся в направленный на него фосфоресцирующий свет голубых глаз.
“И он здесь...” — как в тумане подумал Старлаб и еще раз посмотрел на Богиню.
— Давно не исповедовались, — качал головой Ученый секретарь. — Нехорошо. У вас все впереди. У вас перспективы. Молоды зубы — все перегрызут, хрум-хрум... В науке нужны крепкие крысиные зубы, мой мальчик. Покажите-ка ваши зубы.
Старлаб сжал губы.
— Ваше Экскурсоводство, зубы у него в полном порядке, — резко заметил
НС. — У нас мало времени. Вы знаете, какие надежды возлагаются на сегодняшнюю стражу... Нужно начинать экскурсию.
— Молчу, молчу, Ваше Диджейство. Только прошу не забывать, что вы здесь не у себя на сцене, а в святая святых. Наденьте тапочки! В святая святых — без тапочек нельзя!
Старлаб машинально натягивал огромные тапки. Пальцы дрожали.
— Только ежедневный уход, — доверительно произнес Ученый секретарь, оказавшись рядом. — Зубная паста, вечно свежее дыхание...
Старлаба вырвало.
— Осквернение! Прямо на тапочки!
— Сами виноваты! — рявкнул рядом НС. — Зачем надо было сейчас лезть со словами исповеди?
— Чтобы он очистился, прежде чем войти...
— Вот он вам и очистился!
Старлаба потащили к белым, отвратительно теплым на ощупь раковинам. Он держал под водой лицо, смывая остатки грима. В голове стоял шум, как будто передвигали старую мебель, обнажая под ней прямоугольники пыли.
Внезапно в зеркале над раковиной он увидел еще одно лицо.
Старческое губастое лицо с длинными волосами. Оно смотрело на него и расползалось в улыбке...
Снова резко погас свет.
— Уведите ее! — закричал в темноте Ученый секретарь. — Уведите ее и закройте! Разгулялась, посмотрите на нее!
— Я посмотреть! Я тока посмотреть его!
Тяжелый, удаляющийся вой.
Когда зажегся свет, лица в зеркале уже не было. Старлаб распрямился над раковиной и увидел свое, скомканное, мокрое лицо. Зашел НС с полотенцем.