Храмы Ипет-Рес и Ипет-Су, величественные, прекрасные, — ни к чему? Немыслимо! Но так сказал Великий Дом. Он не побоялся превратиться в ругательство для потомков. Ба чувствовал общность.

Эхнатон выглядел уродцем в тех настенных рельефах, что не успели уничтожить. Обладатель тонких ручек и узкого, нечеловеческого лица встал один против всех, шутка ли — против Амона-Ра… да против всех. И тогда солнце протянуло к нему ласковые лучи! Ба хотелось чувствовать общность.

Аменхотеп IV, угодный Атону, сотворил чудо смелости. Даже дерзкий Ба был не в состоянии представить себе его душу. Возможно, Аб-Кхенну-ф постиг бы… Кем надо быть, откуда явиться, чтобы объявить поход низложения богов? И сказать: «Это ненастоящее. Настоящее — вот».

Эхнатон бросил дворцы, покинул города. Он построил новый город в пустыне, из ничего. Должно быть, прекраснейший город — Ахетатон. Ба бродил по развалинам. Вместо угрожающих звериных голов солнце тянуло руки, но встречало пролом в стене.

Тогда, в Ахетатоне, среди того, что осталось, в пустоте и безмолвии, Ба поймал редкое ощущение. Пожалуй, точнее всего это можно определить как аромат истового счастья. Аромат тонкий и исчезающий. Тем притягательней он и острее…

Ба показалось, что изгиб губ выражал насмешку.

— Ты нашел ответ на вопрос, над которым я бился всю жизнь?

— Да, о Великий Дом.

И снова они пошли в сад. Рамзес воспроизвел длинную борозду с треугольником наверху.

— Говори.

— Известно ли тебе, о Великий Дом, что у твоего верного Мес-Су есть брат?

— В стране Кемт у всех есть братья и сестры.

— Известно ли тебе, о Великий Дом, что в стране Кемт по-прежнему есть люди, которые верят в бога Атона? И в то, что он один?

— Солнцепоклонники, — презрительно бросил Великий Дом. — Дальше.

— Известно ли тебе, о Великий Дом, кто брат твоего верного Мес-Су?

— Солнцепоклонник, — предположил Рамзес. — Их особенно много среди потомков гиксосов. Зачем ты выдаешь тайну Мес-Су? Он все равно незаменимый боец. От тебя мне нужен ответ на вопрос.

— Это начало ответа, о Великий Дом.

И Ба-Кхенну-ф замолчал.

Гиксосы вторглись в дельту очень давно. Они на пятьсот лет опередили Рамзеса, в этом им повезло. Прежде чем их прогнали, Хапи успел разлиться полторы сотни раз. Но прогнали не всех: Яхмос победил вождей и отобрал власть над севером, однако тысячи осевших, занимавших подчиненное положение азиатов лишь поменяли хозяев. Будучи чужими, тем паче проигравшими, они хочешь не хочешь исполняли роль жителей второго сорта. Черная Земля, долина реки все равно кормила лучше любого другого места, они не спешили за единоплеменниками. Азиаты в дельте да еще нубийцы на юге были в Кемт своими чужаками.

Когда Эхнатон перевернул представления, ему понадобились люди, которым нечего терять. Эхнатон никого не искал. Он светил наподобие бога Атона, ни о чем не думая, непрерывно радуясь, и люди, которым было нечего терять, и люди, которые не боялись терять, сами шли на свет. Гиксосы, наполовину переставшие быть гиксосами, забывшие прошлое, восприняли учение Эхнатона глубже и быстрее. Им ведь не приходилось отвергать для этого тысячелетние традиции, им не приходилось выбирать между жрецами Ра-Херу-Кхути,[48] Осириса, Изиды — и одним божественным сыном.

Коренные жители Кемт рассказывали о жене Эхнатона, сирийке Нефертити, похабные анекдоты. Для азиатов она была прекраснейшей, лучше их лучших любовниц, и то, что она сирийка, выглядело неоспоримым достоинством.

После смерти Эхнатона, Нефертити и их дочерей, после разгрома нового культа жрецами старого мира немногие сохранили верность истине. Ахетатон начал пустеть. Соколо-львиные, шакалисто-крокодильи образы сожрали прекрасный лик Нефертити, юный Тутанхатон был вынужден сменить имя на Тутанхамон.

Но те, кому раньше нечего было терять, теперь не захотели терять Атона.

«Ты — единственный бог, не имеющий себе равных! Ты сотворил землю по велению сердца своего, ты единый и единственный!»[49]

— Говори, — приказал Рамзес.

— Брат Мес-Су не простой солнцепоклонник. Он верховный жрец для них, он носит звание Атон-Рон. Я видел его и говорил с ним.

— Они так же грязны и противны?

— Да, они нищие, о Великий Дом. Но они едины и в них есть сила.

— Какая же у них может быть сила, советник?

— Внутренняя, о Великий Дом.

— Эхнатон тебе в мумию! Какая глупость! Ты обобрал мою сокровищницу, ты оскорбил древнего Хуфу, ты обманул храм Хатхур, и ты защищаешь передо мной проклятого отступника, жизнь-здоровье-сила!

— Я стремлюсь найти правду и подарить ее тебе, о Великий Дом. Только так я могу искупить свои прегрешения.

— И я все это слушаю!

Гневный взгляд устремился на Ба, правая нога повелителя ударила начертанный на земле треугольник дельты.

— Говори!

— Слуги Атона — единственные в стране люди, объединенные идеей, ради утверждения которой они не побоятся выйти из долины Хапи. Для всех здесь покинуть Кемт — ужас. Слуги Атона словно придуманы для того, чтобы преградить путь хеттам. И прочим, кого ты приказал мне опасаться. Большей частью они азиаты, но тут, — Ба ткнул себя пальцем в лоб, а потом в грудь, — тут они дети Эхнатона.

— Это хуже дикарей.

— Это то, что нам надо, — твердо сказал Ба.

Внутренний дворик, полдень. Вода поймана в ловушку, ее задача охлаждать тело и успокаивать душу. Вода тоже рабыня Великого Дома.

Мес-Су и Ба-Кхенну-ф. Кто подслушал их речь, кто унес с собой слова? Никто. Откуда же они стали известны целому миру?

— А ты правда убил недавно свободного жителя Кемт?

— Нет. Я не убийца, — повторил Мес-Су сказанное ранее Ба-Кхенну-фом.

— А что тебе крикнул тот бородач?

— Что?

— Он закричал: «Кто поставил тебя начальником или судьей между нами? Или ты убьешь меня, как того свободного?»[50]

— Это когда я разнимал драку стражников?

— Да.

— Обо мне слышали многие… Смотри, смотри! Куст горит!

— Это все солнце.

— Никогда не видел, чтобы во дворце горел куст.

Они молча наблюдали, как сам собой вспыхнувший огонь пожирает сухие колючие ветки.

— Послушай, — сказал Ба, — ты знаешь, что на севере, не так далеко отсюда, есть хорошая и большая земля?

Мес-Су снял обувь и вытряхивал камешки, глядя на огонь.

— Там не надо доить коров, потому что молоко хранится в озерах. Там растут медовые цветы, дарующие радость.

— Я знаю, что мое племя когда-то пришло оттуда в долину Хапи, спасаясь от голода.

— Это не та земля. В той земле живут хананеи, амореи, ферезеи, евеи, иевусеи… А за ними — хетты.

— Хетты живут далеко, за Кадешом.

— Хочешь возглавить поход, который будет больше Кадеша?

— Кто я, чтобы вести великий поход?

Куст догорел.

— Я пойду с тобой, — сказал Ба. — Хочешь, поспорим: когда ты возглавишь великий поход, твой брат совершит служение богу.

— Какому богу?

— Существующему богу.

— Я не понимаю тебя.

Ба усмехнулся.

— А понимать и не надо. Мы придем к ним в общину, и ты должен сказать: «Единственный бог Атон протянул ко мне свои пальцы. И я увидел, что делается со слугами Атона в стране Кемт». Ты должен сказать: «Я выведу вас, всех-всех, от угнетения и бесславия в землю хананеев, амореев… и так далее. Эта земля прекрасна!» Так должен сказать ты.

Мес-Су, не двигаясь, глядел в то место, где еще недавно был куст.

— Они послушают тебя. Ты возьмешь брата, и вы отправитесь во дворец. И Великий Дом отпустит вас. И когда пойдете — пойдете не с пустыми руками.

Ба повернулся к воину:

— И знаешь, чья это воля, Мес-Су? Это воля Великого Дома, жизнь-здоровье-сила!

— А если они не поверят мне? Если скажут: «Не явился тебе бог Атон»?