11 — Эхо

Дощечка с именем миссис Колинз сдвинулась на долю дюйма, открывая вид на чёрные пятна на стене. Впервые я хотела, чтобы Эшли была с нами. Несовершенство свело бы её с ума.

Как и на прошлой неделе, голубая лента покоилась на столе миссис Колинз, и точно как на прошлой неделе её местоположение изменилось — с каждым разом всё ближе к моему месту.

Будто лента хранила в себе силовое поле, охватывающее меня, — притяжение, которое я не могла объяснить.

— Как обстоят дела с твоим парнем? — спросила миссис Колинз.

Очередной вторник, очередной сеанс терапии.

Я оторвала взгляд от ленточки. Слава богу, Люк пригласил меня на групповое свидание в субботу. Одной ложью меньше.

— Эшли всё не так поняла. У меня нет парня, но я кое с кем встречаюсь.

Вроде как. Если одно свидание считалось серьёзными отношениями.

Её глаза просветлели.

— Замечательно. Не с тем баскетболистом, с которым я видела тебя в коридоре?

— Да.

Класс. Терапевт-сталкер. Разве это законно?

— Расскажи мне о нём.

Эм… нет.

— Я не хочу говорить о Люке.

— Хорошо, — сказала она, совершенно не смутившись. — Давай поговорим о Ное. Он сказал, что сегодня ваше первое занятие.

Я несколько раз моргнула.

Дерьмо. Правда? Может, лучше было бы обсудить Люка. Куртка Ноя всё ещё была в моём шкафчике, поскольку Лила и Грейс убедили меня, что я не могу просто вернуть её в школе. Они всё ещё разрабатывали план, как мне её вернуть.

— Да. Так и есть.

— Хочешь дружеский совет?

Я пожала плечами и зевнула одновременно, готовясь к лекции «скажи «нет» наркотикам, сексу и алкоголю». Я же, как-никак, учу Ноя Хатчинса. В теории.

— Конечно.

— Ной более чем способный мальчик. Ему нужен лишь небольшой толчок. Не дай ему обдурить тебя и внушить, что всё наоборот. И ты, Эхо, единственный человек в этой школе, который, как я верю, может посоревноваться с ним на академическом уровне.

Ла-а-адненько. Очень странная беседа.

— Хорошо. — Я прикрыла рот и вновь зевнула.

— У тебя усталый вид. Как твой сон?

Великолепно. Прошлой ночью я спала целых два часа. Моя нога начала качаться.

— Эхо, всё в порядке? Ты побледнела.

— В порядке. — Если я буду продолжать так говорить, может, это станет правдой.

И возможно, когда-нибудь я смогу проспать всю ночь без ужасных снов — странных, пугающих, полных созвездий, темноты, разбитого стекла и иногда крови.

— Твой отец упомянул, что ты не принимаешь прописанного снотворного, хотя до сих пор испытываешь кошмары.

Еженощно. Достаточно пугающие, чтобы я не хотела засыпать. Достаточно страшные, что если я проигрывала битву со сном, то просыпалась от собственных криков.

Отец и Эшли хранили таблетки в закрытом шкафчике в ванной и давали их, только когда я просила. Я лучше засуну в глаза иголки, чем попрошу Эшли о чём-либо.

— Я же сказала, всё в порядке.

При слове «в порядке» мои глаза вновь находят ленту. Что в ней так привлекало меня? Я чувствовала себя мотыльком, летящим на электрическую лампочку.

— Кажется, тебя очень заинтересовала лента, Эхо, — сказала миссис Колинз. — Я буду более чем рада разрешить, если ты захочешь подержать её.

— Нет, спасибо, — ответила я. Но это не так. Мои пальцы скрутились на коленях. По какой-то ненормальной причине я хотела подержать её.

Миссис Колинз ничего не сказала, и это молчание пробрало меня до дрожи.

Моё сердце ёкнуло, когда я подалась вперёд и взяла её в руку.

Она не похожа на те стильные голубые ленты, что популярны сейчас. Эта внушала серьёзность — большая, сделанная из шёлка. Я прошлась пальцами по ткани. Первое место: Художественное искусство — Кубок Губернатора Кентукки.

Кто-то в моей школе выиграл Губернаторский Кубок. Да это же офигеть как круто! Каждый ученик-художник мечтает выиграть этот конкурс.

Может, какой-то младшеклассник был обладателем выдающегося таланта. К чёрту папу — как только миссис Колинз меня отпустит, я наведаюсь в кабинет рисования и увижу этот талант собственными глазами. Чтобы выиграть Губернаторский Кубок нужно быть чёртовым гением.

Когда я ещё раз пробежалась пальцами по ленте, в моей голове загремели аплодисменты. Всплыло изображение моей протянутой руки, принимающей её.

Я перевела взгляд на миссис Колинз, и моё сердце громко застучало.

— Это моё.

Громыхание сердца переместилось в голову, а грудь сжалась при появлении нового изображения. В мыслях я получала не только ленту, но и сертификат. Я не видела, чьё имя было там напечатано, но видела дату. Ту самую.

Удары электричества прошлись по моей руке прямо в сердце.

В ужасе я швырнула ленту и спрыгнула со стула. Мои колени стукнулись об стол, вызывая острую боль под коленными чашечками. Я упала на пол и начала отползать подальше от неё, пока моя спина не врезалась в дверь.

Миссис Колинз медленно отошла от стола и пересекла комнату, чтобы поднять ленту.

— Да, твоя, Эхо. — Она говорила так, будто мы тут пиццу едим, а не боремся с моим припадком паники.

— Это… этого… не может быть. Я… никогда не выигрывала Губернаторский Кубок. — Туман заполнил мою голову, затем последовала яркая вспышка красного. Момент просветления показал более молодую меня, заполняющую формуляр. — Но я подала заявку… в девятом классе. Я выиграла окружной конкурс, потом районный, и перешла к государственному. А потом… потом…

Ничего. Черная дыра поглотила красный и серый. Осталась лишь тьма.

Миссис Колинз расправила чёрную рубашку и села передо мной. Может, ей никто не сказал, но сидеть на полу во время сеанса терапии было ненормально. Она осадила свой лабрадорский энтузиазм и заговорила спокойным, обнадёживающим голосом.

— Ты в безопасности, Эхо, и это безопасное воспоминание. — Она погладила ленту. — То утро было у тебя очень счастливым.

Я склонила голову и прищурилась.

— Я… выиграла?

Она кивнула.

— Я большой поклонник искусства. Предпочитаю картинам статуи, но и те мне тоже нравятся. Походу в кино я предпочту визит в галерею.

Эта дамочка — напыщенная шарлатанка. Тут без вопросов. И всё же среди раздражающе оптимистичных табличек висела доля правды. Университет Луисвиля был настоящим учебным заведением, как и Гарвард, где она, по идее, заканчивала учебу. Я сосредоточилась на дыхании.

— Я не помню, как выиграла её.

Миссис Колинз положила ленту на край стола.

— Потому что ты подавила воспоминания о целом дне, не только о ночи.

Я уставилась на свою папку.

— Вы расскажете, что со мной произошло?

Она покачала головой.

— Боюсь, это не по правилам. Если хочешь вспомнить, то должна начать активно работать на наших сеансах. Это значит, что ты будешь честно отвечать на мои вопросы. Больше никакого вранья. Никакой полуправды. Даже если с нами будут твои родители. На самом деле, особенно если с нами будут твои родители.

Я потянулась к месту, где висела бы на шее подвеска Айреса, если бы я её надела. Мои глаза не отрывались от папки.

— Вы вообще её читали?

Она методично почесала пальцем подбородок.

— Естественно.

Я закусила щеку.

— Тогда вы знаете. Я уже пыталась вспомнить, и это оказалось невозможным.

Не без разделения моего разума на две половинки. Летом после инцидента один психолог пытался открыть дверь в чертоги моего разума, и из щели повалили демоны. Я потеряла сознание на два дня и очнулась в больнице. Мои кошмары превратились в ночные страхи.

— Хотите правду? — спросила я. — Вы правы. Я очень хочу узнать, что произошло. Доказать, что я не… чтобы знать… потому что, иногда я задумываюсь… не сумасшедшая ли я, как она. — Я так и слышала, как отец кричит мне заткнуться из тёмных уголков разума, но плотина рухнула, выпуская мои страхи. — Потому что я похожа на неё, знаете ли. Мы похожи внешне, обе художницы, и люди всегда говорили, что мне передался ее дух. Я горжусь нашей схожестью. Потому что она моя мама, но я не хочу…